Это любовь?

На улице достаточно солнечно, яркий свет конечно иногда вызывает темные точки в глазах , но только от того, что на улице безумно тепло, недавние лужи темно-коричневого цвета уже успели высохнуть и остались лишь небольшие ямки, там где раньше были скопления грязной воды. Помимо яркого света, глазам мешает прядь золотистых волос, которая так и норовит упасть на бледное лицо Михаила Юрьевича, но тот делая вид будто не обращает на нее внимания, продолжает идти вперед, лишь изредка оглядывая своего спутника боковым зрением. Юноша с кудрявыми волосами чуть ниже плеч шёл неподалёку и держал руки у себя на груди, стараясь согреть замерзшее и изнеможённое тело, по которому проходились всё новые и новые удары очередных голодных смертей. «замерзая, люди близких хоронили» Сказал бы один небезызвестный поэт, если бы оказался в подобной ситуации, но сейчас в ней не поэт. Даже не человек. Лишь воплощение, чувствующее жгучую боль в области ребер, которые будто током прошибало от боли каждой секундой. Романов. Нет, уже не Романов. Невский. Революция коснулась его в первую очередь и даже прежнего имени ему не оставила. Саша не собирался ни выказывать своего голода, который не мог удалить вторую неделю, ни показывать того, что сейчас уже готов согнуться и сесть на землю, чтобы выспаться, да или просто не просыпаться. Спать не давали новые звуки стрельбы и падающих в снег от голода тел за окном, еще большое пугали люди, набрасывающиеся на бездыханные тела, дабы утолить чувство голода. Письмо. Почта. Дорога жизни. Взрыв. Письмо не нашло своего адресата. Александр поднял взгляд глаз, блестевший своей серой пустотой. Казалось, если задержишься на них чуть дольше, замёрзнешь, утонешь в мучительно тягучих водах снежной пустыни и уже никогда не сможешь вырваться. А сам молодой на вид человек блестел лишь усталостью, если так можно сказать, утопленный собственной трагедией каждой клеткой тела чувствовал что происходит . Мелкая дрожь разносилась по телу несильно заставляя его вздыматься и мелко опускаться. Солнце уже давно зашло за облака. Миши рядом не было, не было никого. Ничего. Пустое поле. Вырвавшись из очередного ночного кошмара Александр оглядел место, где он лежал. Маленькая комнатка, штукатурка опала на спальное место, которым являлся голый и избитый жизнью матрац , небо было дымово-серым, ни лучика солнца. Они даже не имели шанса пробиться наружу, а Невский монотонно зачёркивает новую клетку на клочке бумаги, прокрытом каплями его крови и солёными пятнами его слёз в ожидании окончания. Радио гремело так, что нельзя было разобрать собственных шагов по скрипучему полу. На столе лежали листы бумаги от руки исписанные мелким тонким почерком, единственное, что украшало эту комнату. Имя «Михаил Московский» на одном из открытых конвертов и обёртка от шоколада на столе. В фольге оставалось еще много, съедено было лишь пару долек, но всё же, страх того, что это последний подарок Михаила переполнял и радовал одновременно «но блокаду черных месяцев прорвали и врага отбросили назад, был салют, его снаряды возвещали. Выжил! Выстоял! Не сдался Ленинград!» И правда, на улицу выходили ленинградцы, шатаясь от усталости, а запоздалый Александр лишь отрывками распознал речь диктора по радио «блокада была прорвана!» Слова двоились в голове, казалось, что сейчас опять начнут читать новый ободрительный стих, или речь. Слова едко засели в голове. Это правда. Это происходит в самом деле. «от усталости шатались ленинградцы, шли на улицу и слышалось «ура» и сквозь слезы начинали обниматься» А у Саши не было слёз, просто не было, была лишь неимоверная усталость и широкая, искренняя, но настолько долгожданная улыбка на лице. Было понятно, что предстоит еще очень и очень многое, но взгляд голубо-карих глаз, направленный на него, заставлял забыть абсолютно обо всём, податься вперед, упасть в объятия, настолько долгожданные, крепкие, теплые. Московский старался разделить радость Александра. Война еще не окончена. Он просто не мог расслабиться, хоть и старался забыться в объятьях любимого, которого на два с половиной года пришлось стереть из памяти, стараясь спасти и себя, и его от мучительного, колющего чувства в груди , навевающего грусть и тоску. Но сейчас в его голове лишь одно. Одно имя и больше ничего. Для Александра лишь эхом повторяются слова Михаила, засевшие в черепной коробке. «Шура, Сашенька, родной. Живой» Только в таком порядке и с характерной для Михаила усталой сухостью в голосе. Руки на спине Невского наконец сомкнулись и Михаилу удалось обхватить его тело, стараясь не задевать костей, торчащих из-под кожи. Сейчас меньше всего хотелось слушать посторонние возгласы, сознание уходило от Александра с каждой секундой, а руки, изнеможденные голодом ослабело падали с плеча Михаила, вместе с самим Невским «беспощадная фашистская осада продолжалась девятьсот голодных дней» Александр продолжал обнимать Михаила, не желая даже думать о том, чтобы выпустить его из объятий. Стоял он до какого-то времени смирно, а после ноги начали подкашиваться, а сам Романов свалился в ноги к Московскому, погрузившись в обморок. Что я — ленинградец по дымным сражениям, По первым окопным стихотворениям, По холоду, голоду, по лишеньям, Короче: по юности, по войне! Как только глаза юноши с волосами цвета крысиной шерсти, валявшейся в те времена по подвалам, приоткрылись, то Романов сразу устремил взгляд пустых, замученных бомбежками глаз в потолок, ища в нём что-то, известное только ему самому, а после голову всё же пришлось повернуть в сторону Он надеялся увидеть рядом любимого, чтобы хоть еще разок взглянуть на него перед новым боем. Никого не было. Был страх. Страх неизведанности, но ощущение свободы. И я его спас, навсегда, навечно: Невка, Васильевский, Зимний дворец… Впрочем, не я, не один, конечно.- Его заслонил миллион сердец! Стрижки из многих стихов можно было отнести к Михаилу, но эта была такая подходящая, что от руки была написана Александром в новом письме своему любимому. Дошло. Дорога жизни теперь ещё более важна. Письмо было прочитано вовремя! Кроме настолько простых стихотворных строк в голову приходили только слова благодарности за освобождение города, который столько дней пробыл в блокаде. В одиночестве. Те секунды, в которые романов Невский смог забыться в руках Михаила, в его секундной нежности никак не хотели вылетать из головы, да и не нужно это. Такие моменты никогда не стоит вычёркивать из памяти. А прятать как можно дальше от чужих глаз, чтобы навсегда сохранить. И, всякий раз сюда приезжая, Шагнув в толкотню, в городскую зарю, Я, сердца взволнованный стук унимая, С горячей нежностью говорю: — Здравствуй, по-вешнему строг и молод, Крылья раскинувший над Невой, Город-красавец, город-герой, Неповторимый город! Так было. Так есть. И так будет всегда. Город свободен, теперь каждая его частичка имеет свой смысл, теперь каждый камень на дороге это история. История-это искусство Искусство-это то, чем стоит дорожить. То, что стоит оберегать. Сам Петербург Ленинград-это искусство Здравствуйте, в парках ночных соловьи И все, с чем так радостно мне встречаться. Здравствуйте, дорогие мои, На всю мою жизнь дорогие мои, Милые ленинградцы Сам Саша был не то что очарован красотой, сидящего рядом партнёра, он был от неё просто в восторге Михаил. который пришел просто навестить молодого человека с авоськой мандаринов в руке, явно не ожидал, что на него набросятся с объятьями и так нежно и осторожно, даже можно сказать по-юношески поцелуют в щеку, а после отстраняться на пару сантиметров и сухо примкнут к губам не решаясь начать поцелуй Александр крепко взялся руками за плечи Московского и закрыл глаза, теперь не желая делать ни шага в сторону от Москвы, тот в свою очередь почти растерянно, не знаю куда деть свои руки, положил их на талию возлюбленного немного приближая к себе, а после осторожно смочил слюной губы партнёра начиная лёгкий и почти непринуждённый поцелуй, который почему-то не хотелось разрывать обоим Романов в свою очередь ослабил хватку на плечах Московского продолжая осторожно смаковать его губы, до момента пока не пришлось оторваться от того, что его усаживают на больничную койку, а сами садятся рядом -я не ожидал такого от тебя,- Михаил говорит уже не как обычно(не как в годы блокады, тогда он и не говорил, а голос в письмах представить ой как трудно), а с какой-то теплотой и нежностью, осторожно касаясь кончиками пальцев волос Александра, чтобы убрать их с лица любимого, -ты чего, плачешь, Саш? Заметив легкие влажные следы на щеках возлюбленного Михаил сражу же стёр их подушечкой большого пальца -я по тебе так скучал, Мишенька,-Александр сомкнул свои кисти за спиной столицы стараясь не выпускать из объятий, на что тот лишь слабо начал гладить брюнета по спине утешая словами, да всем чем только мог -тише, Сашенька, всё хорошо, я никуда не ухожу Михаил ободрительно посмотрел на Александра и поцеловал его в лоб, прямо как в тот момент через неделю уже на выписке -ты знал, что у тебя дома мыши?,- невзначай сказал Михаил держа Александра за руку уже на выходе из больницы -знал, ничего страшного, потравлю,- уже с ноткой грусти сказал романов, когда блондин за вздохом взял его за обе руки и поцеловал в макушку -а хочешь в Москву? Ты давно там был? Если у меня будет время я покажу тебе город Михаил оторвался от Александра и чуть присел, что означало, что младшему стоит залезть на спину к столицу, он же это с радостью сделал и теперь они шли так. Москва несёт Ленинград на спине и придерживает за внутреннюю часть колена. Так и было до самого прихода в квартиру на втором этаже, с разбросанными вещами, штукатуркой и матрасом на полу Михаил бегло осмотрелся и подойдя к Александру потрепал его волосы, на что Романов лишь лучезарно улыбнулся и подался в объятия Московского Дальше всё как в тумане. Лёгкие поцелуи на шее и щеках, а после чтобы помочь удержать равновесие Александра упирают спиной в стену, продолжая касаться кончиком носа шею, Невский совершенно не против, он держится за шею юноши напротив и гладит его короткие волосы Медленно растягивающиеся пуговицы несильно раздражают, но Михаил осторожно откладывает ситцевую рубашку в сторону придерживая парня рядом только за рёбра, а после и осторожно поворачивая к себе спиной заставляя упереться руками в стену, Александр теряется, пару секунд думая над каждым своим действием, но в конце концов устраивается поудобнее и приподнимает подбородок вверх шей касаясь стены, уши и щеки уже залились красной краской, а как только ремень оказался отдельно от штанов, то Александр вздрогнул -Саш? Ты чего? Замерз? Мне остановиться? В ответ лишь секундное размышление и отрицательный кивок головой, получая согласие партнера Михаил осторожно спускает штаны и приподнимая каждую из ног Романова откладывает их в сторону теперь осторожно гладя голую кожу стараясь не сильно опускать взгляд -точно, Саш? Я ведь не настаиваю, если не хочешь я закончу на этом В этот раз на размышление ушло куда больше, но всё же был получен одобрительный кивок и один палец, смоченный в слюне, осторожно был вставлен в анальное отверстие Александра, а после и начал нам небыстро двигаться, за ним буквально через пару десятков секунд был добавлен язык, чего сам Невский не ожидал и осторожно животом упёрся в стену, силы были только на сдержанные стоны от аккуратных движений и лёгкое мычание от наслаждения, после язык сменился вторым пальцам, который начал двигаться вразрез с первым, создавая "ножницы" Александр стараясь лишний раз не шевелиться приоткрыл рот из которого вырвалась французская речь -Mon Dieu, j'ai honte de la façon dont c'est agréable, pécheur, Dieuj'ai honte de la façon dont c'est agréable, pécheur, Dieu Повторение молитв была на языке, что Михаил знал в меньшей степени, чем Александр и в основном лишь упирался ладонью в поясницу партнера давая расслабиться, а после снова продолжал движение до момента как ноги Александра начали слабо подрагивать, сразу после этого Московский переспросил Александра еще раз. Для верности и спустил с себя брюки. Осторожно входя Московский сложил руки на животе Невского, а тот свои вытянул вверх по стене. Спустя буквально пару десятков секунд ожидания Москва начал плавно двигать бёдрами чуть руками приближая Александра к себе, а после и стал осторожно гладить его шею, куда постоянно целовал -как я тебя люблю, Господи, Саша, я готов молиться на твою красоту Михаил не врал, в последнее время фотография в кулоне служила лучше всяких икон, только ради неё и стоило возвращаться домой. Александр задержал дыхание в немом стоне и спустил ладони по стене тихо промычав, Михаил в свою очередь еще совсем недолго продолжал движения, но тоже закончил осторожно выйдя и на пару сантиметров отстранившись от Романова, который сбито дышал и старался только убрать легкий оттенок улыбки со своего лица Питерские улицы, по сточным трубам стекает немыслимое количество воды, ливнёвки почти не справляются. Юноша сидит на подоконнике, за шторой, стараясь занавесить себя от остальной комнаты, но при этом видеть происходящее на улице. «вода опять по проводам, ты снова где-то в хлам, а я где-то один напился опять». Красивые строки. Саша прокручивает их постоянно в своей голове, уже тяжелой от выпитого алкоголя. Он не знает где его возлюбленный, даже не хочет знать, не намерен больше терпеть всё происходящее с ним самим и его партнёром. В голову бьёт спиртное, а по ушам шум дождя. Сложно. Ни одна путная мысль не лезет в голову. Только постоянное желание ещё больше напиться, сожаление о бессмертии. Боже, когда же его любимый вернётся домой, для очередного пьяного скандала. Они не бьют посуду, не кричат друг на друга, просто. Просто . Миша был для Саши всем. Спасением и укрытием, а Саша был опорой и поддержкой для Миши. Без истерик. Без посуды. Просто молчаливый ужин, сон по разным комнатам квартиры, никаких лишних бесед, кроме пары фраз -завтра вернёшься также поздно?,- уже на автомате роняет Александр и продолжает устало есть -я останусь на работе,- точно также, будто случайно роняют и ему. Раньше это могло задевать. «и пусть твои губы меня не касаются и меня не касается твоя наглая ложь» Сейчас это звучит обыденно. Их отношения стали настолько формальными и свободными, что ни тот, ни другой не видят в них практичного смысла. Поцелуи сменялись матом. Громкими криками, а после обоюдным молчанием, потом сочувствием, а в конце и пониманием. Саша понимает, что надоел. Не этого он хотел, когда в юношестве доверился этому человеку, который и тогда не мог уделить должных пяти минут в месяц на собрании. Тогда это было нормально, тогда это был не тот Миша, а нынешний не помнит ни одного вечера в обнимку, сидя на коленях, на полу. Слёзы, пролитые во время самых искренних признаний в жизни. Сейчас всё просто. Задача Саши смирно ждать дома, да не важно где, просто встретить взглядом когда-то любимые глаза. Миши-«работать» Он и вправду работает. До шести, потом глуб. -Господи, Миша, я могу хоть один вечер провести с тобой?-наконец решается выдать Романов, на что получает лишь молчание. Сил больше не осталось, слёзы стоящие в глазах несдержанно капают на стол, а Саша наклонив голову к полу старается их остановить, получается плохо и в ход идут рукава белой рубашки, налетой на Александре, после чего следует удар кулака по столу -ненавижу твоё нытьё, выглядит ужасно Московский, не церемонясь поднимается из-за стола, оставляя на нём свой поздний ужин и уходит. Вот так просто. «больше нет чувств от сна в одной постели, я любил тебя в четверг, но я семь пятниц на неделе» Господь. Саша молиться, чтобы два грамма в кармане Миши не оказались разрывом их отношений, которые он саморучно пытается как можно дольше удерживать. Боже, молитвы здесь уже не помогут. Ванна наполненная холодной водой и полу растаявшим льдом неприятно отлаёт электричеством, по белым стенкам и плитке вокруг стекает уже почти черная кровь, на кистях и запястьях явно выделяются зелёные вены, худоба стала настолько заметна, что в области ложных рёбер кода заметно краснела от постоянного натяжкния. Окровавленный кухонный нож валялся на кафельном полу, рядом с ним лежали куски скомканной бумаги, заляпанные красной жидкостью также как и вся ванна, а сам Петербург. Петроград. Ленинград. Питер. Какая к чёрту разница, если его больше никто не зовёт Сашенькой? Не предлагает руку при выходе из кареты. Не завязывает шнуровку на форме. Да кому он нужен. Смысл жизни-любовь. Он бессмертен, искать этот смысл рядом с человеком, для которого подобного чувства почти не существует, остаётся только напиться до беспамятства. Этот раз стал самым странным на памяти Московского. Обычно, он приходил, видел на кровати спящего **возлюбленного** и уходил спать в другую комнату. Сейчас же, не найдя Партнера в спальне, как обычно, Москва направился в остальные комнаты, не пропустив ванну, где и лежало сонное тело, в окровавленной одежде, по плечи в воде и со свешенными к полу руками по обеим сторонам ванной. На утро ничего. Как всегда. «отпускай чужие голоса из памяти своей, которые нельзя никому сказать» Саша не намерен терпеть, каждый день повторялся. Сразу после пробуждения алкоголь, как только сознание хоть на минуту возвращается-таблетки. Когда таблетки перестали лежать на кухне, а в ближайших аптеках их просто перестали продавать-нод, ванна, фонарь, верёвка. Что угодно. Лишь бы потерять сознание, не просыпаться до следующего утра и не видеть сожителя. Всё стало настолько плохо, что худоба сменилась обвисшей кожей на лице и вокруг глаз . потом больше, зрение снизилось до минимума, теперь при Малейшей попытке разглядеть что на столе, стоя в дверном проёме, превращались в пытку, а после и обмороки от утомления. Тело юноши лежало то на кухне в прохода, то около кровати, изредка на ней самой, иногда сваливалось лицом в воду в ванной, а на утро уже не заметно для Романова оказывалось на кровати в спальне, без грязной от пыли или крови одежды. Сидя на очередном собрании Романов и не думал трезветь, а только и мечтал похмелиться, выпивая стакан, стоящий на его части стола, а после не собираясь дале доходить до дома свалился в самых дверях.