Дай мне силу

Добро пожаловать в Великую Римскую империю — империю солнца, не знающую упадка! А мощь Великого Рима не была бы возможна без великой силы, заключенной в людях, особенном сорте людей — элитных воинах-гладиаторах, для которых честь и слава значили намного больше жизни.    Блеск лож арены, одобрительный гул толпы, мелодичный перезвон клинков, блестящие на солнце доспехи на крепких, сильных телах, ослепительное солнце и сухой песок арены, орошенный кристально красной кровью — все это будни для гладиатора.    Бой и вечная слава — это жизнь гладиатора, а ее смысл — стать самым сильным, победить всех противников — только так можно выжить.    На ежегодный праздник в честь дня рождения императора, который великий Рим праздновал не одну неделю, каждая уважаемая гладиаторская школа выставляла на битву два десятка своих лучших гладиаторов, которые бились за честь своей школы, а толпа, жаждущая крови и зрелищ, была в восторге от развлечения, которое от своей щедрости дарил ей император.   В преддверии праздника в одной из таких гладиаторских школ в большом зале для трапез собрались несколько десятков гладиаторов, чтобы определить, кто будет участвовать в великой битве, но только самые сильные и опытные воины могли заявить о своем желании участвовать в битве за свободу.   Молодой, высокий гладиатор Антон, которому недавно исполнилось двадцать, стоял в большом кругу своих собратьев, в котором тут и там поднимались вверх кулаки и раздавались слова: «Я принимаю бой».    Пока он думал, список желающих все пополнялся, приближаясь к заветной двадцатке, но внезапно к желающим присоединился голос Арсения — его главного соперника в этой школе — ставший предпоследним участником. Антон бросил на него взгляд полный ненависти, и в его голове мгновенно пролетели все раздражающие его воспоминания, связанные с этим голубоглазым гладиатором.   Антон попал в гладиаторскую школу всего два года назад, но с тех пор из длинного и тощего подростка он превратился в крепко сложенного, натренированного часами выматывающих боев, сильного гладиатора. — он сумел обратить свой рост и худощавость в преимущество в бою. Из него получился очень неудобный противник, который атаковал сверху вниз, и мог увернуться от контратаки своих оппонентов.   Со временем его репутация в школе укрепилась, он получил признание от своих боевых товарищей и стал участвовать в выездных турнирах, где лучшие гладиаторы из школы защищали честь своего патриция.   В той гладиаторской школе, куда он попал, из гладиаторов воспитывали настоящих воинов, но некоторые, совсем редкие единицы могли обрести вечную славу, одержав победу на арене в день рождения императора.   В гладиаторской школе Антона подобное случилось лишь пару раз за всю ее немалую историю. И сейчас у молодого гладиатора возникла слабая надежда на успех, и если между ним и вечной славой стоял слишком самоуверенный Арсений, то Антону не оставалось ничего другого, как победить этого невероятно раздражающего его гладиатора, который был бессовестно красив и порой заставлял Антона вместо стратегии боя задумываться о том, какого же удивительно синего цвета глаза у его соперника.   С Арсением Антон не поладил в первый же день, как только появился в новом для себе месте, когда сменил рабское тряпье на одеяние гладиатора — скромное, но практичное.   Первое знакомство новоиспеченного гладиатора с Арсением, который был старше него на пару лет, оттого и имел куда больший опыт в битвах, произошло в общем зале для трапез, где Антон, запнувшись в собственных ногах, не удержал равновесия и шлепнулся на пыльный каменный пол прямо перед Арсением, разлив при этом на себя порцию супа, который он нес к столу, чтобы пообедать. Арсений рассмеялся над неуклюжим новеньким с высоты своего роста, и Антон злобно зыркнул на него снизу вверх, подавляя в себе первоначальное удивление такой поразительной красоте, которую он нашел в лице Арсения, и которая на самом деле и стала причиной его падения.   Антон почувствовал себя никчемным, нескладным неудачником, настоящим посмешищем, вот даже этот красивый гладиатор над ним смеялся, а следом за ним и весь зал. Антон успел надуться на Арсения и уже совсем не заметил, что тот посмотрел на него с пониманием и протянул ему руку, чтобы помочь подняться.    Не глядя на протянутую руку, он кое-как встал и, отряхнув руки от налипшей на них пыли, вышел из зала, чтобы переодеться во что-то чистое.   С того самого дня началось их противостояние: Антон смеялся над редкими неудачами Арсения на тренировках, а тот не оставался в долгу, награждая Антона каждый раз новыми прозвищами, которые уязвлённая гордость Антона не позволяла считать ничем иным как оскорблением его достоинства.    Антон же не придумал ничего лучше, чем звать Арсения Голубоглазкой, ведь если высмеять самые красивые и непонятным образом волнующие глаза несносного гладиатора, наверное, они перестанут ему сниться каждую ночь.    Антон объяснял себе такие сны очень просто: соперник настолько прочно засел в его голову, что даже ночью не оставлял его в покое, и он закрывал глаза на то, что в этих снах они вовсе и не ссорились, и не оскорбляли друг друга, а скорее наоборот.    И вот теперь, когда приближался великий праздник для всей империи, настырный Арсений снова лез впереди него, стараясь доказать, что он сильнее и лучше — как же Антон от этого бесился!   Арсения, видимо, не пугала перспектива оставить свою жизнь на этой арене, и поэтому он выступил вперед, высказывая свое желание попасть на битву. При этом голубоглазый брюнет бросил на Антона такой вызывающий хитрый взгляд, мол, что, не осмелишься? И еще минуту назад раздумывающий, взвешивающий все за и против гладиатор, мгновенно решил для себя участвовать и победить Арсения, доказать всем и ему в том числе, что он сильнее и достойнее.   — Я принимаю бой! — Антон вскинул кулак вверх, ловя на себе пронизывающий до костей взгляд голубых глаз.   — Отлично, теперь у нас полный комплект, — довольно потирая руки, произнес главнокомандующий гладиаторов. — Доложу об этом патрицию, а вы — тренируйтесь, используйте любую возможность стать сильнее и получить преимущества в бою, — он вышел из зала, направляясь в покои патриция, а отобранные для битвы воины друг за другом отправились на тренировочную площадку на улице.   — Эй, лопушок, — донесся до слуха Антона знакомый насмешливый голос. — Не хочешь устроить спарринг?   Антон обернулся и увидел, что Арсений уже подошел к нему близко, в его глазах играл недобрый огонек, и, подавив в себе волну раздражения, Антон кивнул, махнув рукой на улицу.   — Хорошо, но один на один, на кулаках и подальше от чужих глаз, — высказал он свои условия сопернику, который столько времени не давал ему спокойно жить.    — Согласен, — манерно кивнул Арсений, что заставило Антона почувствовать новый прилив злости. — Я знаю подходящее местечко. За мной! — он повернулся, чтобы выйти на улицу, оставляя за своей спиной негодующего Антона, но тот спохватился и обогнал Арсения в дверях.   — Не так быстро, Голубоглазка, — Антон постарался вложить в тон своего голоса всю возможную опасность, чтобы его противник не думал, что может так легко управлять им.    Арсений смерил его странным взглядом, от которого все внутренности Антона сделали кувырок, и пошел рядом с ним, ведя его мимо песчаной площадки, где несколько гладиаторов, уже вступили в тренировочный бой, мимо стоек с мечами и копьями, мимо зрительских мест, окружавших эту тренировочную арену, куда-то по узкой тропинке, уходящей в гору.    Они шли в молчании несколько десятков минут, пока Арсений наконец не остановился и не бросил небрежно:   — Здесь нам никто не помешает.   Антон огляделся. Они оказались на небольшой полянке, с трех сторон окруженной высокими деревьями, а с четвертой примыкающей к крутому горному склону, где внизу виднелась небольшое углубление — пещерка со следами костра и набросанными на пол циновками.    — Я прихожу сюда тренироваться, медитировать и набираться сил, — раздался в тишине голос Арсения.    — И ты показал это место мне? Своему заклятому врагу? — брови Арсения взмыли вверх от этих слов.   — Ты считаешь нас врагами? — ответил он вопросом на вопрос.   — А ты разве нет? — Антон не сдавался, пытаясь вывести парня на откровение. В конце концов, ни разу за все время знакомства они открыто не говорили об этой обоюдной неприязни друг к другу.   — Нет, — тихо ответил Арсений. — Я не считаю тебя врагом, может быть противником, когда нас вдвоем ставят в спарринг или немного задиристым парнем, но точно не врагом.    Антона удивил ответ, но прежде, чем позволить себе серьезно задуматься над ним, нужно было выяснить, какого черта в таком случае Арсений так вел себя с ним.   — Ты цеплялся ко мне с первого дня моего появления здесь!    — Неправда!   — Ты смеялся надо мной, и выставлял полным придурком! А эти твои уродские прозвища? — не мог успокоиться Антон и все продолжал сыпать упреки и обвинения в адрес Арсения. — Зачем ты согласился участвовать в битве, а потом насмехался надо мной? Чтобы опять меня вывести из себя? Чтобы доказать всем, что ты сильнее? Так мы сейчас посмотрим кто сильнее!    Антон развернулся к Арсению и сделал захват, заведя руку второго ему за спину и болезненно прижимая ее.   Арсений пыхтел, пытаясь вырваться, но Антон только сильнее тянул его локоть, заставляя лицо парня скривиться от боли. Арсений сделал шаг назад и, поставив Антону подножку, заставил его потерять равновесие и повалиться на землю. Секундного ослабления хватки стало достаточно, чтобы вырвать руку из захвата Антона и прижать его локтем в грудь к земле.    Антон смахнул руку Арсения со своей груди и, ловко подцепляя ногами ноги противника, заставил того перевернуться на спину, нависая над ним и придавливая его всем своим телом. Арсений извивался под ним, но Антон крепко держал его, зажимая пальцами одной руки горло и не давая вырваться.   — Что теперь, Голубоглазка? — ухмыльнулся Антон, глядя в синие глаза совсем рядом с его лицом.    — А ты знал, что можно получить огромную силу, выпив семя мужчины в момент его извержения? — внезапно задал вопрос Арсений, на мгновение выбивая Антона из состояния равновесия.   Слухи об этом ходили давно — Антон слышал еще в первый год, когда только попал в гладиаторскую школу, о чудодейственном свойстве мужского семени. При чем для того, чтобы получить нужный эффект, нужно было испить свежеизверженного семени сильного воина, и собственное семя для этого не подходило.    В Римской империи мужеложство было распространено, и возможно, этот миф был всего лишь легендой, не имеющей ничего общего с действительностью. Но распространялся этот слух с пугающей скоростью, а был ли он правдив и прибегали ли к его помощи знакомые Антону гладиаторы, он не знал.   — Если мы и так пойдем практически на смерть, то почему бы не попробовать, вдруг сработает? — спросил Арсений.   — Ты для этого притащил меня сюда, якобы для спарринга? Чтобы отсосать и стать сильнее? — догадка ошарашила Антона, как вспышка молнии.   — Почему бы и нет? Ты мне, я тебе, — задушенным голосом проговорил Арсений, и Антон поспешил ослабить хватку на его шее, чтобы не дать ему прежде времени задохнуться.   Перед битвой, где выбор был между смертью и славой, любое средство было нелишним. С другой стороны, одна только мысль о том, чтобы взять в рот член Арсения, ощутить его в своих руках, странным образом заводила Антона, и он несмотря на свое раздражение к голубоглазому гладиатору, одновременно с этим чувствовал к нему какую-то непреодолимую тягу, а если таким образом действительно получится обрести силу, то можно сказать он убьет двух зайцев одним выстрелом.   — Ладно, но кто первый получит силу, тот и победит, — Антон отпустил его и перевалился на бок, позволяя Арсению вдохнуть полной грудью. — Давай перейдем в пещеру, чтобы никто точно не увидел, — он махнул рукой в нужном направлении.   Пока он поднимался на ноги и неожиданно даже для самого себя подавал руку Арсению, чтобы помочь ему поскорее подняться, в его груди почему-то бешено стучало сердце, как перед первой битвой.    Согнувшись пополам, они зашли в пещерку, которая не позволяла выпрямиться во весь рост, и сразу же уселись на циновки.    Неловкость заливала Антона до корней волос — он все время их знакомства чуть ли не ненавидел Арсения, а теперь собирался делать с ним что?    Но взгляд голодных голубых глаз, направленных на его губы, не дал ему времени предаваться этим мыслям и, решив про себя подумать про это потом, Антон буквально набросился в голодном поцелуе на губы Арсения, властно сминая их, раздвигая языком и проходясь зубами по внутренней поверхности нижней губы.    Арсений не отставал, отдаваясь этому жадному, грубому поцелую целиком. Они практически кусали друг друга, и Антон напивался этим пьянящим чувством эйфории, бьющей прямо в голову. На своих губах он ощущал губы Арсения, такого холодного и язвительного, такого сучливого и насмешливого, который сейчас плавился под его касаниями, позволял вылизывать его рот, и перестав сдерживать себя, начал негромко постанывать в поцелуй.    Антон от этих звуков, от крышесносящих таких правильных ощущений в собственном рту, начал возбуждаться, чувствуя наливающуюся приятную тяжесть внизу живота. Кровь пульсирующими толчками начала прибывать в его член, заставляя Антона вспомнить то, для чего они здесь собрались.    Он опрокинул Арсения спиной на циновки и начал быстро стягивать с него тогу, сразу почувствовав на своем теле чужие руки, которые также помогали ему избавиться от одежды.    Когда Антон стянул белье с лежащего под ним парня, он увидел уже полностью возбужденный аккуратный член, блестевший на самом кончике, каплей выделившейся смазки. Он встал на колени, нависая своим уже тоже возбужденным органом прямо над лицом Арсения, и уткнулся лицом ему в пах, на пробу проводя языком по напряженному стволу снизу вверх. Услышав где-то под собой жалобный полустон-полувздох, он, довольно ухмыльнувшись, взял ствол в руку и направил головку в свой рот, ощущая на собственном члене словно отраженные ощущения — жаркий мокрый рот и сильный язык, играющий с его головкой.    Они оба не имели никакого опыта, это стало понятно буквально сразу, когда Антон случайно задел зубами нежную плоть и вместо ласкающих слух стонов услышал задушенное шипение. Арсений, отплюнувшись от члена изо рта, лишь прохрипел:   — Осторожнее с зубами, — и снова вернулся к прерванному занятию.    У обоих не получалось взять слишком глубоко, то один, то другой начинали закашливаться, но сексуальное напряжение, повисшее между ними, к удивлению, никуда не девалось — им все равно хотелось всё и сразу, и методом проб и ошибок каждый из них пришел к собственному удобному темпу и глубине.    В какой-то момент Антон поймал себя на мысли, что ему нравится, как упругая плоть заполняет его рот, как из Арсения буквально вытекает предсеменная жидкость, чуть солоноватая на вкус, как правильно в его руки ложатся яички, которые так и хочется мягко массировать, слегка сжимать в руках, вырывая сладостные звуки из глотки Арсения, которые так пошло звучат, если помнить, что он издает их ртом, заполненным его собственным членом.    Антон сосал, чуть подкручивая головку языком, помогая себе рукой там, где не мог дотянуться ртом, и так увлекся этим процессом, что уже собственное, яркими красками горящее в мозгу и паху возбуждение, требующее разрядки, отошло на второй план. Он хотел, чтобы Арсению под ним было хорошо, чтобы он издавал как можно больше довольных и перехватывающих дыхание стонов, чтобы он, наконец, излился ему в рот, но не для того, чтобы Антон стал сильнее, нет, а для того, чтобы ощутить его вкус, чтобы сам Арсений ощутил себя на вершине блаженства.    И с этими странными, но приятными мыслями Антон, намочив предварительно палец в слюне и смазке, которые в обилие текли по его подбородку и члену Арсения, мягко ткнулся одним пальцем во вход чуть ниже мошонки, проходясь по чувствительному месту и заставляя Арсения вздрогнуть на мгновение. Он напрягся всем телом под Антоном, а затем кончил ему в рот, заливая его терпкой на вкус вязкой субстанцией, которую Антон, в свою очередь, благодарно принял и проглотил, не потратив ни единой капли ценнейшего семени, которым поделился с ним Арсений.    От ощущения момента такого единения и доверия, он и сам не заметил, как в несколько фрикций, прошедшихся по его члену, сам кончил в рот Арсению, ощущая лишь мягкость и податливость его языка, который начал вылизывать весь ствол, не оставляя следов семени.    Антон сполз с Арсения и, развернувшись к нему лицом, упал рядом на циновку, пытаясь восстановить сбитое дыхание.    Арсений повернулся и неожиданно уткнулся ему носом в грудь, обнимая и притягивая к себе так близко, что Антон смог ощутить, как сильно бьется его сердце.   — Ты мне понравился сразу, — прошептал Арсений куда-то в грудь Антону, не поднимая глаза. — Ты был таким милым в свой первый день. А когда ты упал передо мной, я рассмеялся, но не потому, что ты был посмешищем, а наоборот я в тот момент понял, какой же ты удивительный, я и не думал смеяться над тобой, прости, что так вышло. Потом я пытался все исправить, но ты злился на меня и не подпускал к себе близко, поэтому я убедил остальных гладиаторов, что ты на самом деле сильный и все можешь, и со временем они перестали смеяться над тобой и увидели твой потенциал, который я увидел еще в первый день. Но к ним ты оттаял, а ко мне почему-то нет. Поэтому все, что мне оставалось, это хоть иногда поддразнивать тебя, чтобы хотя бы так обратить твое внимание на себя. Прости меня, — его голос затих, а кнопочный нос снова уткнулся в грудь Антона.   Антон приподнялся, заставляя Арсения поднять голову, и заглянул в его голубые глаза. Теперь многое встало на свои места   — Знаешь, почему я упал перед тобой тогда? — Арсений отрицательно покачал головой. — Я засмотрелся на твои глаза, до этого я никогда не видел таких красивых глаз, Голубоглазка, — он мягко провел ладонью по его лицу, отбрасывая назад прилипшую ко лбу челку. — И злился я на тебя, потому что ты мне казался таким красивым, но бесящим и холодным, а ты вон какой на самом деле оказался, — Антон запустил пальцы в волосы Арсения, поглаживая его по голове.   Арсений фыркнул и его серьезное выражение лица тут же сменилось на лисью улыбку. Он снова прильнул к груди Антона и, водя пальцами по его коже, спросил:   — Что теперь с нами будет? Совсем скоро битва на арене: слава или смерть, — тихо проговорил он.    — Теперь, когда мы стали сильнее и все прояснили, мы поборемся за нашу честь, — просто ответил Антон.    Он не мог знать, то будет в будущем, как сложится битва, смогут ли они победить или сложат свои жизни в угоду развлечения толпы.    Он не мог знать, что, обменявшись семенем, добытым таким способом, когда оба одновременно кончили друг другу в рот, они не только обрели огромную физическую силу, но и связали свои жизни и что эта странная, но удивительная связь поможет им не только обрести долгожданную победу в битве, но и счастье на много-много лет.