Дела как в Польше

Всякая уважающая себя шпана умеет бегать. Всякая умная — бегать умно, рыская. Ныряя. Дункан себя к умным не относит. Умные сидят там, наверху. В башнях, которые не увидеть целиком даже если голову совсем вверх задрать. Тут в куче мусора под лай собак сидят они. А некоторые, вроде него — бегут как угашенные. Совсем рядом рычит псина того мудилы. Они любят так развлекаться — собрать своих собачек, спустить с поводка и отправить их в толпу жмущихся к огню бомжей. Когда удавалось спрятаться наверх и затаиться, смотреть на это было так классно. Огромная тварь мотает очередную тощую тушу в воздухе как тряпку пока что-нибудь да не хрустнет. Потом ей надоест играться с мертвечиной, потом она завоет, потом соберутся все остальные — а он будет сидеть, вжавшись всем телом в ребристый металл под грудой старых тряпок. От них несет ссаниной и чем-то еще хуже, но тогда важно это не было. Важно то, что эта вонь заглушает его. Важно то, что они соберутся стаей и будут лязгать зубами и догонять тех, кто пытается от них драпануть. На это весело смотреть. Но совсем не весело, когда такое гонится за тобой. Одной он умудрился свернуть шею и вырвать вместе с шерстью зубами кусок мяса. До сих пор металлом несет. А вот потом собрались все остальные. Дункану всегда говорили, что у него крепкая голова. Дубовая. Она до сих пор звенит, но на ней ни царапины. Дункану всегда говорили, что бегает он так, будто ему те псины ноги отгрызли. Мимо проносятся лачуги из криво прилаженных листов металла. Мусор пытаются убирать с протоптанных в земле дорог, но тут и там виднеются истоптанные пакеты и бычки. Хибары толпятся возле этих странных серых башен, где по слухам вечно живут всякие умники. Вроде тех, что сейчас спустили собак. Умники не бегут по металлической лестнице так, что она дрожит. Не топчутся на месте, стоит в ней оказаться огромной дыре прямо между ступенями. Только тогда Дункан замечает кого-то, сидящего на другой стороне. Девка. Плоская как доска, вместо волос патлы, глаза красные-красные, от одного уха и куска не осталось. Скалится. Нет переднего зуба. — Чё стоишь? Прыгай давай, — она тыкает пальцем в ржавую сетку, с которой успела сползти вся зеленая краска. — А ты-то чё такая борзая? Псине ты на один зуб. Дункан и сам знает, что надо прыгать. Не тупой. Просто вот внизу земля, а из нее торчит кусок сломанной трубы. А земля голая, даже мешков с мусором нет. Дункан знает, что выбор между стаей собак и прыжком с такой высоты вовсе не выбор, но налететь грудью на осколок трубы у него желания нет. Потому он опять начинает мерить шагами лестницу. Девка тихо ржет — и Дункан точно знает, что ржет она над ним. В груди начинает что-то закипать, а ладони сжимаются в кулаки — чё, сильно смелая, когда до нее не дотянуться? Если он схватит ее за эти светлые патлы а потом подвесит над этой дырой, станет ли она трястись? Девка не затыкается. Вот только несмотря на ее ехидный ржач, первой к краю дыры подходит как раз она. Садится на колени, крепко хватается за чудом уцелевшие перила и вытягивает тонкую исцарапанную руку вперед. Уши у нее длинные, ростом она ниже, тонкая как труба — она чё, в натуре эльф? Эльфы тут не сидят. У них крутые башни — не просто серые, сияющие — и в них они сидят хоть до того, как тут очередной район не построят, а потом опять снесут. Или он сам упадет. Всякий раз плакаты глянцевые, красивые. На них эти остроухие в пиджаках, в касках, а потом вечно рогатые шляются. Ростом — ух, как те серые башни, а потом когда уходят, те здания падают если на них дыхнуть. Девка нетерпеливо трясет в воздухе рукой. Дункан скалится, намеренно обнажив клыки как можно больше — так страшнее. В ответ он слышит исключительно раздраженный вздох. — Прыгай давай! Я поймаю. — Ты и себя не поймаешь, — бурчит Дункан, готовясь. Если мерить шагами, то надо будет шагнуть четыре раза. Разбежаться толком негде. Слишком узко. Доверяться этой девке себе дороже. Она ж худая, не вытянет. Вдали слышен лай. У девки дергается целое ухо. — Прыгай! Хоть вниз, хоть ко мне, раз ты такой умный! — у нее резкий и громкий голос, который бьет по ушам. Дункан настороженно оглядывается. И замечает вдали знакомую здоровую тень, которую сопровождает десяток других. Дункан топчется на месте. Дункан скачет с носка на носок. Дункан прыгает вперед, ни на что не надеясь. Когда его хватает мелкая ладонь, он зажимает глаза и думает, что она его точно уронит. Но вместо этого под ногами мучительно не хватает земли, а сверху доносится кряхтение. Дункан закрывает глаза и думает о том, что смерть от такого — еще не самая глупая. Однажды ведь нашел он труп с бутылкой во рту. И объеденное тело, рядом с которым мурлыкала на редкость жирная кошка. А тут все будет благородно! Как на тех глянцевых плакатах, на которых вечно рабочие спихивают друг друга, но почему-то вверх, а не вниз. — Ты-то чё застыл? Сам хватайся! — вновь раздается голос свысока. Кряхтеть она перестает. Ладони становятся мокрыми, пальцы начинают скользить. Дункан пытается с закрытыми глазами дотянуться хоть до перил, хоть до стены. Смотреть вниз ему совершенно не хочется. А потом почему-то эта тощая девчонка вытягивает его без единого вздоха наверх. Под ногами вновь появляется что-то теплое, под ногами появляется что-то твердое. Дункан открывает один глаз. Он лежит на ржавой решетке, а рядом с ним сипит девчонка, обхватив себя руками. Патлы выглядят еще хуже, да еще и потемнели — и скрючилась она словно арматура. Дункан приподнимается на локтях и садится на колени. Сетка скрипит под ним, но ему не нужно сильно двигаться для того, чтобы поднять ее за плечи. Девка сипит и хрипло матерится, хватается за бок, но не встает. — Ты там не сдохла? У нее не хватает сил на очередной матюк. Со стоном она прислоняется к перилам и пытается кое-как шевелить хотя бы тонкими острыми плечами. У нее не получается. Лай проносится вдали. Затем он становится визгом. Девка наконец открывает глаза. — Где ты так отожраться успел, а? Тебя хер поднимешь. — А ты чего тощая такая? Девка раздраженно выдыхает через зубы и подтягивает к себе ноги, крепко обхватив их руками. Она слишком худая, слишком маленькая — как она его не уронила? — Как ты это провернула? Ты бы и псину ту не загрызла. Впервые на лице девки мелькает замешательство. — Иногда я могу… не знаю, бить так, что череп треснет. Потом ладони болят. И ребра. — Он правда трескается? — Как орех! — она звонко смеется и сразу же заходится в кашле. Дункан хлопает ее по спине, но она сразу же отмахивается и сплевывает в угол. Плевок приземляется прямо на ржавую сетку, и он явно не темный. Не придется опять труп куда-то девать. Отдышавшись, она поднимает на него взгляд. Смотрит не с насмешкой, а честно, слегка кривя уголок рта. — Он правда трескается. И из него каша течет красная-красная потом. Если, конечно, что-то вообще остается. Они сидят так в тишине. Где-то внизу перестали лаять собаки. Где-то там внизу опять кого-то бьют. — Как думаешь, грохнут? — спрашивает девчонка с интересом. — Должны. Это ж район Алых… чего-то там. Ну, с хвостом. Еще огнем дышат. — Драконов? — подсказывает она. — Не, драконы сюда не лезут. Она наконец перестает держаться за ребра и трясет головой. Патлы смешно болтаются в воздухе. — Как тебя звать? Меня… Теспит, — она улыбается, обнажив ряд мелких острых зубов. — Дункан. Он берет ее ладонь в свою и крепко сжимает, а она скалится ему в ответ. Поделиться именем — уже явно больший знак доверия. Она едва ли старше чем он, и уж он-то явно мельче большинства других детей. Потому и клыки. Потому и попытки запугать всех если не ростом, то кулаками и привычкой бить по ребрам. — Ты не боишься высоты? Дункану непонятно то, как она умудряется оставаться спокойной тут, когда на земле все становится мелким. С скрежещущей сеткой под ногами, с обломанной лестницей и ведущими во тьму обломками странной серой башни. — Ни разу. Высота — круто, как Польша. Тот старый хер всегда говорил, что дела там такие, что всегда прав тот, у кого хер больше. Теспит хмыкает, хлопнув еще раз по ржавой сетке. Та дрожит и ноет от ее удара, но держится. — Так как хера у меня нихера, я решила это исправить новой хатой. Они так смешно торчат, что такое просто напрашивается. Дункан хмыкает в ответ, хоть сама фраза ему и непонятна. Точнее, непонятна только ее первая часть. — А что такое Польша? Вне мира трущоб Рэдмонда есть только те странные сияющие башни и глянцевые плакаты. Рогатые в смешных оранжевых касках, которые можно спереть и сварить в них обед из возмутительно жирного голубя. И те эльфы с картинок, но их может и не быть на свете вообще — Дункан прекрасно понял понятие слова «ложь» когда ему сказали, что это означает то же самое, что и слово «пиздеж». И серые башни. В одних огни, другие, как у Теспит, разрушенные и темные. — В душе не ебу, — жизнерадостно говорит девчонка, — но наверняка там все крутые. Как пахан драконов. Этой бандой руководит тощий азиат, но все знают то, что любого он скрутит в бараний рог, а потом сожрет живьем. И очки на носу такие тонкие и маленькие, и усы коротко подстрижены, и борода на месте тонкая-тонкая, и людей берет специально таких, чтобы рядом с ним казались теми башнями вдали. — Когда я вырасту, стану таким же как он, — Теспит трясет головой, нисколько не обращая внимания на скрип лестницы. Под ее ногами виднеется земля, а на ней — десяток бычков, каменное крошево и обломки серой башни. Над ее головой мерно горят яркие огни тех далеких сияющих десятков цветов башен и виднеется темное небо без единой на нем звезды. Интересно, мог бы пахан драконов уйти не просто в серую башню, а в сияющую? Дункана отвлекает тычок в бок. Из кармана нелепо огромных штанов Теспит извлекает пачку смешных сигарет со странной упаковкой, а затем зажимает одну из них между зубов. Другая протянута прямо к нему, и опять она нетерпеливо машет рукой в воздухе, пытаясь привлечь его внимание. — Будешь? — Чё, серьезно? С первым прохожим будешь сигами делиться? — Ты не прохожий, — серьезно отвечает она, заставив загореться на кончике указательного пальца огонь, — Мы именами обменялись. Я тебе жизнь спасла. — Тогда зажги мне одну. Я не маг. От этих слов Теспит хмурится, но поджигает огнем обе сигареты и отдает одну ему, а одну оставляет себе. — Так я тоже. — Серьезно? — Ну да. Маги там делают круто — пуф, огненный шар в толпу! Пуф, их и пулей не убьешь! И руками так смешно машут. Я не маг. Дункан хмыкает, но вскоре ему толком и нет дела до того, маг она или нет. Эти сигареты можно было спереть только у кого-нибудь в пиджаке, а не у простого рогатого. Дым пахнет приятнее, вкуснее, хоть, конечно, перебирать курево — то еще свинство, если предлагают. Так и по роже можно получить. — Класс, — вдохновленно выдыхает он вместе с новым облаком дыма. — А то, — радостно отвечает ему она. Дым поднимается в небо, сразу же тая в темноте. Сияющие башни тянутся до самой луны, и мигают даже там то синим, то зеленым. Стих вой собак, стихло все — даже перестали бить кого-то там, вдали. Или ему дают передохнуть. Или… а не плевать ли? Дункан указывает тлеющей сигаретой на красный огонек в высоте и скалится. Раз хочешь быть крутым как пахан красных драконов, надо жить в красном окне сияющей башни, а не обычном. Теспит беззвучно смеется в ответ, затягиваясь. Ее глаза прикованы к этому мелкому красному окошку так высоко в небе, что голову надо поднять до хруста.