Горечь

— Что у тебя на лице, лейтенант Абарай? Тот дергается, смотрит на него сверху вниз огромными испуганными глазами. «Что с моим лицом? Я же побрился, я же даже помылся с утра!». Бьякуя без труда подавляет смешок, вызванный этим суетливым бормотанием. Абарай шарит руками по своему лицу, делая его более грязным, чем оно было (руки-то у него вряд ли чистые, правда?), пытается найти на щеках остатки щетины или, может быть, мыла, остатки рисовой пудры от данго. Но ведь нет же ничего, ну нет! Чего он придрался, не мог придумать ничего получше? Ренджи только перевели лейтенантом в его отряд, они, можно сказать, первый раз общаются так вот, как начальник и подчиненный. А он «что у тебя на лице»! Ну кто так делает? Все-таки он замечает, что взгляд Кучики обращён на верхнюю часть его лица, он начинает пытаться найти что-то у себя в бровях, а потом понимает. Вот же... Он доходит пальцами до своих татуировок, тыкает в них, спрашивает: «Это что-ли?». У Кучики во взгляде мелькает что-то вроде пренебрежения. «Так это же татуировки, капитан. Не могу я их свести, понимаете? Сделал, и будут они теперь тут. Не смываются же они». — Я знаю, что такое татуировки, лейтенант, — у Кучики голос холодный-холодный, Ренджи словно в ледяное озеро зимой окунули. С головой, всего, со всеми его этими злосчастными татуировками. Они же не только на лбу. — Но они не соответствуют форме шинигами. Мне абсолютно неважно, что вы будете с ними делать, но чтобы я их больше не видел. И уходит. Ренджи на него смотрит, смотрит, провожает взглядом, пока он не сворачивает за какой-то угол. Вот же углов понаставили везде, даже за капитаном своим нормально понаблюдать нельзя. А Ренджи наблюдать хочется ужасно, Кучики же хоть и похож на замерзшее зимнее озеро, но ведь лёд-то красивый. А вот делать что теперь? Ренджи до конца своей смены слоняется по территории отряда, что-то делает, сам не знает что, а на глаза капитану старается не попадаться. Он не решил еще, что с татуировками сделает, а Кучики их видеть не хочет. Ну и не увидит, Ренджи постарается. Он же ради этого красивого холодного льда на все готов. На следующий день он приходит утром отчитываться к капитану в бандане. Ну а что? Лоб закрывает, вроде. Бьякуя слушает его вроде внимательно, а смотрит выше глаз. Когда Ренджи заканчивает с докладом, Кучики смотрит на него еще пару минут, молчит. — Я вижу, ты постарался. Ренджи энергично кивает, чуть не кланяется, рад, что капитан его... Похвалил же, да? Бьякуя сказал, что он постарался. У Ренджи такое чувство, что мог бы — на луну бы улетел от счастья. Кому-то, может, такие слова не показались бы особенными, но ведь это же Кучики сказал! Капитан Кучики! «Я свести их не могу, простите. Но ведь с повязкой почти не заметно. И она белая, в форму вписывается. Вы же их почти не видите, да? Я сделал, как вы просили». Ренджи произносит все на одном дыхании, а сам смотрит на Кучики, ждет его реакции. Он же постарался, правда! Пусть теперь его идею просто одобрят, он этих повязок хоть сотню купит, хоть каждый день будет их стирать и только в чистых ходить! — Пусть будет так. *** — Если тебе есть, что сказать, Абарай, то я тебя внимательно слушаю. Ренджи замирает, как был, в полуобороте, глаза вытаращил, а в них ясно читаются мысли вроде «а можно не надо». Брови улетели куда-то под бандану, а эти его яркие-яркие волосы словно насторожились и резко выпрямились от неожиданности. Бьякуе становится смешно, хоть и стоит он со все-таким же непроницаемым выражением лица. А Ренджи продолжает на него пялиться, пока не понимает, что от его зрительных упражнений никому (а в первую очередь ему самому!) лучше не станет. Бьякуя почти видит, как в не самой ясной головушке под очень яркими волосами начинают крутиться шестеренки. Медленно, правда, но начинают. «Ну, ээ, я это, ну короче как бы так сказать...». Бьякуе хочется закатить глаза. — Скажи как есть, я обещаю не ругать. Ренджи глаза таращить перестает, зато теперь начинает чесать в затылке. Разворачивается уже нормально, встает лицом к капитану, хоть и хочется вместо этого на колени упасть и немножечко поплакать от своей невероятной тупости. Ну как так можно себя вести, если ты стараешься сделать вид, что у тебя мнения своего нет, а в итоге Кучики замечает, что у тебя весь день на языке вертится одна мысль. Ну как так можно-то вообще! — Капитан Кучики, вы только не обижайтесь, ладно? — Бьякуя в ответ сдвигает бровь примерно на миллиметр вверх, словно говоря, что обижаться он не умеет, это ниже его достоинства и вообще как смеешь ты такое предполагать. Ренджи глаза опускает, вроде соглашается, а сам-то знает, что Кучики много на что обижается и много из-за чего расстраивается. — Дело такое, сегодня мы в бараках Шестого будем праздновать день рождения третьего офицера, вы ее знаете, конечно, но кто она — это маловажно, если честно, хотя это ее день рождения, так что... Ладно, я что сказать хотел. Вы же с подчинеными совсем не общаетесь, они вас даже не знают. Я не говорю, что вас там не уважают или еще что, но вас все боятся. И я вот подумал, может вам надо немного быть ну, более открытым, что-ли, понимаете? Я не говорю, что вам надо вести себя как капитан Кёраку и таскаться по барам каждый вечер со своими офицерами, но просто если вы будете немного повнимательнее к жизни отряда не в плане зарплаты и отчетов, а в плане общения, то вам и жить-то с этим отрядом проще будет правда? Вы только не обижайтесь, вы отличный капитан, вы просто немного слишком асоциальный. Бьякуя стоит молча некоторое время, пораженный и озадаченный не сколько речью, столько тем, что Абарай знает слово «асоциальный» и за весь свой монолог допустил не больше трех речевых ошибок. Возможно, служба вместе с аристократом хорошо на него влияет? Бьякуя замечает, что Ренджи уже где-то на грани нервного срыва из-за затянувшегося молчания, и решает все-таки ответить. Нервы его лейтенанта дорого стоят. — Как ты правильно сказал, Абарай, я не капитан Кёраку. Даже если я попытаюсь наладить дружеские отношения с кем-то в этом отряде, у меня вряд ли получится. И не потому, что я не буду ходить на ваши праздники, а потому что, как ты и сказал, меня все боятся. Я не хочу портить своим подчиненным отдых и приходить туда, куда меня не звали. Я уверен, что, даже если ты сам меня туда приведешь, я только помешаю. Спасибо за предложение, но я отказываюсь. Ренджи застыл, как вкопанный, снова пялится на Кучики. Вот же как бывает, ты думаешь-думаешь, думаешь-думаешь, а тебе в ответ выдают красивенький такой отказ, приправленный неуверенностью в себе и неумением общаться. Надо исправлять! — Но вы же даже никогда не видели, как мы празднуем... — Абарай смотрит на него, глазами хлоп-хлоп, совсем не понимает, в чем проблема. Бьякуе снова становится смешно от его выражения лица. — Нет, не видел. Но что-же ты предлагаешь в таком случае? — брови Ренджи окончательно скрываются из виду под банданой. Вот уже не ожидал, так не ожидал. Капитан Кучики, который после неудобных вопросов не уходит далеко-далеко за угол, а потом в шунпо, а наоборот, продолжает разговаривать. Ну, такой шанс упускать нельзя. Только одна проблема: Ренджи абсолютно без понятия, что можно ответить, так что в ход идет великая и ужасная вещь под названием импровизация. А в этом Абарай (многие из одиннадцатого готовы подтвердить) ну очень хорош. Просто прекрасен, можно сказать. — Ну давайте мы с вами на крышу залезем около барака, я сбегаю нам за саке, а потом посидим на крыше, посмотрим как люди веселятся, и сами выпьем. За компанию вроде как будет, но вы никого не напугаете. Бьякуя приподнимает одну бровь. Реджи готов закопать себя прямо там, где сейчас стоит и больше никогда никому на глаза не показываться. Бьякуя возвращает на лицо свою невозмутимую маску, а потом неожиданно тепло (оказывается, он так умеет) отвечает: «Это неплохая идея. Мы можем попробовать». И вот, Ренджи уже готов скакать от счастья до самого неба Сейрайтея, как те странные улучшенные души Маюри. Вот же везет иногда — несешь дурь полную, а с тобой соглашаются. Да еще кто соглашается, сам капитан Кучики! *** Вечером они встречаются в назначенное время около бараков отряда, но так, чтобы Бьякую никто не заметил. Это проблематично — капитанское хаори белое, в темноте сверкает, как снег зимой, да еще и светлые украшения в прическе (Ренджи снова забыл, как эта вся странная конструкция называется), да и Бьякуя высокий, статный, на такого в любой толпе сразу обратишь внимание. Но толпы нет, и Ренджи очень просит капитана снять хаори, слишком уж оно яркое, светлое. Толпы нет, зато издалека просто понять, кто идет. «А так, даже если кто нас заметит, то решат, что вы какая-нибудь девушка из четвертого». Бьякуя на эту фразу ничего не отвечает, но хаори снимает и оставляет у себя в рабочей комнате. Про прическу Ренджи даже не заикается — бесполезно, да капитан еще и обидится. Но его не оставляют мысли о том, что все это странно напоминает свидание. Теплый летний вечер, и человек, которым Ренджи восхищается до одержимости здесь, совсем рядом. Ближе, чем когда-либо, потому что под луной тени светлые, маленькие, совсем незаметные, и он идет рядом, а не как обычно, не боясь наступить на этот зыбкий темный след за спиной Бьякуи, но постоянно думая о том, что он может коснуться края чужой одежды, задеть развевающийся шарф, и что будет тогда он не знает. Капитан Кучики и внимания, может быть, не обратит, или только посмотрит холодно, а Ренджи будет готов под землю провалиться. Ну боится он коснуться Бьякуи, что похож на светлую, холодную луну, боится, поэтому и не может даже близко подойти. А сейчас Бьякуя его подпускает к себе, и Ренджи не знает, что делать. Поэтому как только они подходят к нужному бараку Ренджи оставляет своего капитана на соседней крыше, а сам бежит за выпивкой. Его замечает Мацумото, но он кое-как отвязывается от всех вариантов соревнования «Кто кого перепьет», хотя на ходу все-таки опрокидывает в себя пару стаканчиков. Для храбрости. Потом еще пытается стащить каких-то сладостей, но вспоминает, что капитан их не любит. Ну и не надо тогда. Он с широкой улыбкой забирается на крышу, где уже расположился Бьякуя, сложив руки на коленях. У капитана глаза прикрыты, и он выглядит так, словно спит, его волосы лежат на плечах мягкими волнами, не тревожимые ветром. Ренджи невольно засматривается, никак не может оторвать глаз от тонких, идеальных, ему кажется, черт лица, от того, как тихонько дрожат ресницы, и, наконец, он видит, как Бьякуя открывает глаза и обращает свой взгляд на него самого, снизу вверх. Капитан всегда так смотрит, и Ренджи кажется, он недоволен тем, что лейтенант его выше. А может быть это вовсе не недовольство. Ведь каждый раз, когда Бьякуя это замечает, его взгляд хоть и становится тяжелее, но не холодеет нисколько. Бьякуя смотрит, как Абарай трясет головой, как будто пытается отогнать от себя навязчивые мысли. А потом его губы трогает еле заметная, но теплая, немного снисходительная улыбка, но Ренджи, завидев такое чудо наоборот отворачивается сразу и тяжело опускается на крышу рядом. Протягивает своему капитану одну бутылку, а сам делает несколько больших глотков из другой. Бьякуя хмурится, явно недовольный тем, что его подчиненный не позаботился о стаканах, но в итоге отпивает немного из горлышка. И сразу же давится. — Ну вы чего, ну осторожнее давайте, ладно? Или вам совсем не нравится? — Ренджи грубовато, но все-таки заботливо похлопывает его по спине. Бьякуя старается сделать вид, что просто отпил неаккуратно, но на самом деле ему и рот, и горло как обожгло. Он пил очень редко, и никогда — что-то настолько крепкое. Даже вкус не чувствуется. Бьякуя продолжает держать в руках бутылку, почти поставив ее на колени, но пробовать больше не пытается. Нет, не его это, совсем не его. Это как если бы он попытался взять, да расплести свои волосы, снять дорогой шарф и пойти набить татуировки, как у Абарая. Он не может. А Ренджи опрокидывает в себя уже вторую или третью бутылку, так стремительно, что Бьякуя даже не замечает, как он их пьет. Ну хоть в чём-то его лейтенант быстрее. Ренджи выглядит нервным, но алкоголь заставляет его расслабленно улыбаться, и даже пытаться заговорить. Бьякуя слушает его пространные, не совсем связные рассуждения о Луне и звездах, а потом еще что-то про лед и замерзшие озера. Бьякуе от таких грубоватых, простых фраз, изо всех сил пытающихся быть поэтичными и возвышенными, хочется улыбаться. Правда вот, он не уверен, улыбка эта была бы насмешливой, или по-настоящему радостной, одобрительной. Все-таки Абарай старается, как может. — Капитан, дайте-ка мне, вам же все равно не понравилось, — Ренджи тянется за бутылкой в его руках. — Я думаю, тебе уже хватит. Бьякуя качает головой, и отодвигает бутылку подальше от чужих загребущих лап. Ему самому она не нужна, но вот Ренджи выглядит сильно пьяным и мало соображающим. — Тебе завтра рано вставать, а сегодня еще до дома добираться. Тебе лучше больше не пить, — после этих слов Абарай смотрит на него умоляющими глазами, но Бьякуя только поджимает губы. — Хватит. — Ну, может, вы меня проводите? — у Кучики от такой наглости дергается бровь, но он быстро возвращает своему лицу прежнее выражение. Ренджи из всех его слов уловил, видимо, только часть про домой добираться и сделал из нее какие-то абсолютно дикие выводы. Но... — Я могу тебя проводить, но даже в таком случае тебе хватит, — Бьякуя хмурится, все еще пытаясь убрать бутылку от Абарая, который продолжает за ней тянуться. Он чувствует ответственность за своего подчиненного, даже когда они не работе. — Ну зачем тебе столько пить, ты мне скажи? Если у тебя проблемы, ты лучше поделись этим с кем-нибудь, а если делать нечего, так придумай себе занятие. Хоть татуировки делать научись. — Да это не то, — Ренджи начинает махать на него руками, да так, что чуть по лицу не попадает. На его лице появляется странно-несчастное выражение, уже никакого отношения к бутылке не имеющее. — Хочу сделать глупость, понимаете? А просто так не получается. Поэтому отдайте-ка выпивку, мне для важного дела надо. Ренджи снова тянется к Бьякуе, и почти касается темного стекла бутылки, но в этот момент что-то идет не так. Кучики надо либо отодвигаться, либо сдаваться, потому что его рука явно не может растянуться так, чтобы Абарай, который мало того, что сидит уже вплотную к нему, так еще и выше и длиннее по всем параметрам, ее не достал. Но он не делает ни того, ни другого, и в конце концов Ренджи, который несмотря на все свое физическое превосходство тоже растягиваться не умеет, да к тому же пьяный, просто падает. И вместе с ним падает и Бьякуя, и злополучная бутылка просто выпадает из его рук, и катится по неровной крыше, и падает на землю, разбиваясь. И вроде как проблема решена. Но Бьякуя лежит на спине, неприятно ударившись затылком, с неудобно вывернутыми ногами, а над ним нависает Ренджи, в последнюю секунду успевший схватиться и за чужое запястье, и за какую-то неровно положенную пластину на крыше, и только из-за этого они оба не упали вслед за бутылкой. Руки у него сильные, а запястье у Бьякуи такое тонкое, что ему кажется, еще чуть-чуть и он его сломает. Но он знает, что капитан сильнее него, гораздо, но все равно постоянно думает, что как-то его заденет и повредит. Бьякуя в его глазах — фарфоровая кукла, красивая, невероятно ценная и изящная, но все-таки хрупкая. Бьякуя так выглядит с его бледной кожей, сложной прической, с одинаковым выражением лица и вечно идеальной одеждой. Но сейчас, когда Ренджи на него смотрит, он видит, что что-то изменилось. Волосы у Бьякуи растрепались, пара прядей упало на лоб, и на одежде видны пара сероватых пятен от грязной крыши, а на щеках светятся два ярких пятна румянца. Ему то ли жарко, то ли он смущен, то ли все сразу, но Ренджи как-то все равно. Бьякуя сейчас для него выглядит еще лучше, чем обычно, и он на него смотрит, смотрит, не может насмотреться, а в груди все сильнее разгорается желание сделать глупость. И он на Бьякую смотрит таким вопросительно-пристыженным взглядом, как будто говорит: «Да, я знаю, что это просто невозможно, но, пожалуйста, разрешите мне хоть попробовать». Кучики ему ничего не отвечает, да и не смотрит на него, чтобы понять, что он там своими взглядами сказать пытается. Кучики неловко, и он отворачивается. Ренджи разочарованно вздыхает, но в этот момент слышит очень тихое «можно». Значит, увидел? Ренджи медленно-медленно наклоняется, все еще продолжая спрашивать разрешения, думая, что ему послышалось, показалось, что быть такого не может. Но Бьякуя поворачивается к нему и смотрит серьезно, и Ренджи понимает — нет, не показалось. Он становится чуть смелее и за пару секунд все-таки преодолевает оставшееся расстояние между ними, замирая, кажется, в миллиметре от чужих губ. А потом целует. Он сразу же отпускает пластину на крыше, за которую держался, понимая, что это не важно, важно только взять лицо Бьякуи в свои руки и удерживать осторожно, и касаться волос, и гладить по щеке. Поцелуй быстрый, но осторожный, и Ренджи все еще боится сделать что-то не так, поэтому ждет, пока Бьякуя сам приоткроет рот, сам попытается коснуться его языка своим, и только потом окончательно смелеет. Он чувствует, что Бьякуя, несмотря на пару глотков алкоголя, какой-то странно-сладкий, и ему хочется на всю свои жизнь запомнить этот вкус. Потом он отстраняется и ему становится страшно. Бьякуя ему разрешил, да, но что потом? Он смотрит на лицо капитана, пытаясь найти там какие-то ответы, но тот прикрыл глаза, нахмурился, и так лежит, даже не пытаясь теперь что-то сделать. И теперь уже Ренджи становится неловко. Он, сам того не замечая, поправляет на себе форму, бандану, приглаживает волосы, приводит себя в такой вид, чтобы никто в жизни не подумал, что он только что целовался на крыше со своим капитаном. Алкоголь из головы как-то резко выветривается и остается только звенящая пустота с одной-единственной мыслью: «Что я сделал?» А Кучики продолжает приоткрывает глаза, смотрит на него, словно ждет, что-же он теперь сделает. — Знаете, капитан, я же сказал, что хотел сделать глупость, — Ренджи начинает издалека, но потому понимает, что Кучики уже давно очевидно, что это была за глупость, и он начинает чувствовать себя еще более неловко. — Так вот я ее сделал, и теперь, наверное, вы не будете меня провожать, так что я пойду. Простите. — Все в порядке, можешь идти, — Бьякуя отвечает так, как будто Ренджи у него с работы отпрашивается. А потом видит, как он встает, отвешивает поклон (совсем как на работе), уже нормально прощается и уходит. Правда уходит, не просто с крыши спускается или на соседнюю перепрыгивает, а уходит в шунпо и уходит на совсем. После этого Бьякуя медленно расправляет затекшие в неудобном положении ноги, хочет встать и тоже уйти, но что-то его останавливает. Он, надеясь, что его никто не увидит и не узнает хотя на самом деле ему было уже все равно, укладывается поудобнее на жесткой крыше, подкладывает под голову руки, и поднимает голову наверх. В черном небе светятся Луна и звезды, о которых так забавно-серьезно пытался рассуждать Абарай. Абарай, поцелуй с которым был таким же горьким, как и пара глотков того дешевого алкоголя, который так не понравился Бьякуе. Он говорил, что, наверное, Луна по ночам очень скучает по Солнцу, и поэтому иногда появляется на небе днем. Бьякуе снова хочется улыбаться, и он это все-таки делает, а потом смеется тихо-тихо. Да, что-то в мыслях Ренджи было хорошее, но слишком уж грубо рассказанное. И Бьякуя вспоминает, что еще говорил его лейтенант, и вспоминает что сам он думал в то время. Ему хочется остаться здесь подольше, и одновременно он чувствует, что что-то не так. Но он отмахивается от этого, снова обращает взгляд к небу, пытаясь отыскать там те звезды, названия которых учил в детстве. Он лежит так долго, так, что Луна даже успевает немного сдвинуться и разгореться ярче, а потом понимает, что его беспокоит, и снова, сам себе улыбается. Потому что горечь на губах все еще чувствуется.