Клетка для Ворона

Тень, на стенах узкого, плохо освещённого коридора, скользит плавно, но быстро. Ни единого лишнего движения. Ни единого лишнего звука. Темнота угнетает, заставляет сердце биться чуточку чаще. Но уверенные шаги заставляют сглотнуть ком, не так давно застрявший в горле. Мысль о скором принятии ду́ша успокаивает, в предвкушении недолгого, но такого желанного уединения - Француз облизывает подсохшие, треснувшие от холода губы. В гнезде всегда мрачно. И холодно. Именно последнее так ненавидит Жан - вечную мерзлоту, пробиравшую до самых кончиков пальцев. От вечного холода Моро часто болел. Но это было незаметно: болел он тихо, перенося всё стойко, на ногах. Рико не разрешает болеть, как бы странно это не звучало. Нельзя чихнуть при Морияме - это может стоить заболевшему слишком дорого. При Рико вообще не стоит что-либо делать. А ещё лучше - как можно меньше попадаться ему на глаза. Возможно тогда на твоём теле останется меньше ссадин, порезов, и синяков. Длинные пальцы Жана дернули дверь душевой: внутри никого не было. Это очень славно, Брюнет рад, и по этому, он совсем слегка улыбнулся краешком разбитой губы. Моро скинул одежду, и сразу встал под горячие струи воды. Кожу обожгло кипятком, но он даже не думал включать холодную воду. Французу хватало холода за пределами душевой. По спине тянулись синими кружевами ссадины, где-то проглядывали глубокие и не очень порезы. Было ли Жану больно? Да. Очень, больно до крика и хрипов. Больно так, что Парень готов сгибаться пополам, плакать навзрыд от боли и отчаяния. А ещё биться об стену от понимания того, что с этой болью он сделать ничего не сможет. Биться об стену так, как бьётся пойманная птичка в клетке. Такие птички долго не живут. Они умирают не от боли, а от осознания того, что больше никогда не увидят свободы. Почему же Моро ещё не умер? Нил вошёл в комнату, окидывая Француза недовольным взглядом. - Опять в кипятке варишься? - Рыжий знает ответ, и продолжает, подходя ближе: - Сейчас выйдешь из горячего душа обратно в холод, не надоело болеть? - Обратно в холод. Жан закрывает глаза, и лбом прикасается к нагретому кафелю на стенках душа. Он не хочет обратно. Не хочет туда, где темно и холодно. Туда, где Рико. Абрам тянет Моро за руку из-под струй воды и прижимает к себе. Мокрого и уставшего. Брюнет сдался, смирился с тем, что придётся вернуться. Он тает в объятиях Джостена, и прикладывает голову ему на плечо. Голос его приглушает вода, по-прежнему шедшая из ду́ша, он еле слышно шепчет: - Рико ударил меня клюшкой по пальцам. Мне кажется он опять их сломал, - Протягивает не спеша руку Нилу, отстраняясь что бы тот посмотрел. Рыжий разглядывает внимательно, сравнивает с другой рукой. Через несколько минут опускает руки Жана. - Не сломал, но ушиб неплохой такой. - Абрам знает, что это по его вине у Моро теперь болят пальцы. И Француз тоже об этом знает. Джостен нагрубил Рико на французском, и сразу же за это поплатился. Поплатился и Жан – как носитель ненавистного Морияме языка. Рыжеволосый поцеловал Моро, извиняясь за свой длинный язык, который парень никак не может удержать за зубами, извиняясь за боль, которую Жан получил сегодня ни за что, извиняясь за всё. Приподнимая подбородок Нила дрожащими пальцами, Француз понимал, что не против терпеть эту боль ради подобных извинений. Отстранившись, Джостен напоследок поцеловал Брюнета в щеку, и отошёл к двери, ожидая когда Парень оденется. А потом они вместе вернутся в комнату, что бы перевязать Жану пальцы, обняться, и разойтись по разным кроватям. А завтра всё повторится вновь.