Значит, осталось вернуть.

Нередко в жизни случаются моменты, когда хочется побыть наедине со своими мыслями, в тишине, спокойствии, единении с безграничной тьмой космоса. Раньше для этого хватало просто забраться на крышу домика у озера или уйти достаточно далеко в монохромную пустоту Эха, но теперь, в городе, окруженном неоновыми огнями с четырех, нет, со всех шести сторон, добиться хотя бы минуты духовной тишины было невозможно: на балконе съемной квартиры было не менее шумно, чем на крыше самых высоких небоскребов города; не приносили надежды и темные переулки: в них проще было врукопашную уложить банду щеголеватых хулиганов с ножами-бабочками, чем хотя бы на мгновение погрузиться в себя, взглянуть на свое собственное сознание. Именно поэтому путь его лежал за город. Под рев черного мотоцикла, сливающегося с ночной темнотой выезда на островную трассу, он стремительно отдалялся от кричащего неоном мегаполиса, до скрипа сжимая руль стального коня. Потоки ветра безжалостно хлестали забрало черного шлема с парой красных вставок, трепали воротник кожаной куртки, но это даже расслабляло, приносило своеобразное наслаждение: в лабиринте ярких вывесок, где на каждом повороте тебя поджидает тачка, забитая пьяными в стельку гуляками, не то, что удовольствия не получишь… А о ночных поездках по острову он впервые задумался с тех пор, как загадочная заказчица ни с того ни с сего заявила, что совершила ошибку и отозвала заказ со словами «Пройдет всего пару месяцев, и лесной охотник сам отступит, страшась быть поглощенным еще более страшным хищником». Пара месяцев прошла, но сколько он ни останавливался у провала в Джунгли, вглядываясь в сумеречную тьму туманных прелых лесов, ни разу не замечал чего-то, что могло вселить ужас даже в легенду древних храмов. За пару месяцев появился лишь умопомрачительно-богатый коллекционер с сетью роскошных отелей. Возможно, как выразился его "напарник", лесной охотник боялся того, что часть леса снесет под застройку этот харизматичный предприниматель, но, конечно же, им обоим в это верилось с трудом. И так, уже погрузившийся в свои мысли с головой, водитель не заметил, как под колесами байка захрустел снег, застилавший вымощенную массивным камнем дорожку, ведущую к парадной лестнице храма. Уже который раз неведомая сила влекла его сюда, в морозные пустоши Брутального Бастиона, и уже который раз он безвольно отдавался этому странному влечению, склоняя руль мотоцикла в нужном направлении. Устало вздохнув, мужчина спустился с мотоцикла, выставил подножку, снял шлем и, зачесав назад растрепанные пепельно-белые волосы, поднялся по лестнице и опустился на самую верхнюю ступеньку. Освещение здесь было нулевое, и, соответственно, отсутствовало световое загрязнение. Далекие холодные звезды теперь были отчетливо видны, словно сквозные прострелы в глухой стене космоса. Изредка мелькали хвосты комет: в конце августа обещали прекрасный метеоритный дождь. А ведь когда-то, много лет назад, они вместе такой же ясной августовской ночью смотрели метеоритный дождь на стальной крыше ангара… Пальцы левой руки инстинктивно сжались на кулоне, под крышечкой которого уже больше десятка лет хранилась дорогая сердцу фотография дорогого сердцу человека. Так же инстинктивно пальцы левой руки опустили кулон в карман брюк, когда сзади раздались внезапные шаги. — Спокойно, без фокусов. Произнес знакомый голос. До боли знакомый силуэт, выставляя руки в примирительном жесте, опустился на ту же ступеньку, ближе к сферическому постаменту справа, и расслабленно выдохнул. Ну конечно. «Его» Тау. Они виделись уже не раз, но с момента их первой встречи прошло уже достаточно большое количество времени. После ухода в Эхо, на самом деле, ему казалось, вообще много воды утекло. Единение в монохромном мире если и не исцелило его воспаленное, израненное сердце и разум, то хотя бы временно успокоило старые раны. На самом деле, и эту Тау можно было понять… Но хотел ли он..? Отведя взгляд в сторону, пепельноволосый сделал вид, что с превеликим энтузиазмом разглядывает глубины космоса, на что Сингулярность лишь тихо хмыкнула и, согнув ноги в коленях, наклонилась чуть вперед. — Знаешь, после того, как я узнала, что произошло там, у Портала, Бастион стал единственным, кому я могла доверить свои переживания. Эти статуи стали моими ушами, а таинственный энергетический гул, исходящий из недр этого древнего храма, — моим утешением. Ответом ей был лишь шелест кожаной куртки: мужчина молчаливо поправлял манжеты, вглядываясь в серебристые пуговицы так, будто без прямого зрительного контакта поправить их было невозможно. — Когда я еще служила в Ордене Петли, то нередко бывала на родине этих строений. Не буду скрывать, это и моя родина, если так можно выразиться. Возможно, поэтому мне кажется, как будто частичка ее зовет меня к себе? Ну, утешить, как это обычно делают родные и близкие. На последнем предложении девушка горько хмыкнуло: ей было прекрасно известно, что ни у нее, ни у ее молчаливого собеседника по сути никогда и не было настоящей, той самой «биологической» семьи; она, дитя рукотворной машины, сестра неродных ей братьев и сестер, старших и младших, большая часть из которых также отошла в мир иной; и он, потерявший родителей в той поре детства, которую еще зовут наивной, и слишком рано повзрослевший под крылом отступника Ордена Петли, обретший семью в организации, зовущей себя «Семеро», и в ней же ее потерявший. Снова тишина. Холодная, звездная тишина, опускающаяся на плечи хрупким, легким снежком, сдуваемым с крыши; скользящая в волосах морозным ветерком; поднимающаяся к небе с мертвенно-бледными звездами прозрачным облачком пара, на каждом выдохе струящемся от сидящего рядом с ней человека. Такого знакомого и незнакомого одновременно. — Я… я тоже здесь не совсем по своей воле. Следующее облачко пара поднялось в небо не так ровно, как предыдущее. Холодные, с выцветшей голубизной (будто всю ее еще годы спустя смыло слезами ненависти, злости и горя) глаза смотрели в лицо защитнице острова, словно стараясь заглянуть глубже, куда-то внутрь, ища что-то болезненно-знакомое. Она хорошо запомнила этот взгляд, еще тогда, на площади, когда этот же человек до хруста позвонков сдавливал голыми руками шею мэра летающего города Астерии. Она встретилась с этим взглядом и немногим позже, за столом в здании Совета, когда гнев этого человека сменился стальной решимостью. Сейчас же человек был полон немого отчаяния, но взгляд, взгляд был все тот же: будто и не было этих десяти лет. — Ты не найдешь во мне то, что было в ней… Мягко ответила Тау на этот взгляд, осторожно приподняв руку и положив ее на плечо, поверх холодной кожаной куртки. — Так же, как и я не найду в тебе того, что было в нем. Выдержав паузу, Тау подняла голову к небу и продолжила. — Искать, несомненно, надо, но не у себя под носом. Искать надо везде, и, если по-настоящему хочешь найти, то обязательно найдешь. — Но… я уже нашел ее. — Значит, осталось вернуть. Похлопав собеседника по плечу, Сингулярность поднялась с насиженного места и, активировав шлем, направилась вглубь храма. — Если вдруг еще раз захочется помолчать и посмотреть на звезды, ты уже знаешь, где это делать лучше всего. С этими словами и прощальным взмахом руки Хранительница растворилась в голубоватой искре разлома. Брутальный Бастион снова погрузился в брутальное, темное безмолвие. — Значит, осталось вернуть. Негромко повторил Вольта, будто бы пробуя фразу на вкус. Еще долгое время он лежал на холодных ступенях безлюдного храма, и лишь когда звезды начали тускнеть, а небо на востоке подернулось сероватой предрассветной дымкой, рев мотоцикла вновь эхом прокатился по пустым залам Бастиона. Возвращаясь в искрящий неоновыми вывесками город с механическим драконом Адиры, обдающим всех приезжих языками цветного шестнадцатибитного пламени, Ориентир думал о том, что бессонная ночь, полная горьких воспоминаний о прекрасном прошлом, может быть явно лучше очередного кошмарного сна, ужасающего своим правдоподобием: они с Юджином вот уже который месяц живут за пределами Эхо, а это значило, что про мирный сон спутник богоподобного создания мог распрощаться в первые же недели после возвращения в «цветной мир».