Ловушка для двоих

I. Сомнения и размышления. Люмин.

— Люми-и-ин, — тянет грустно Паймон почти в ухо, ухватившись за плечо поспешно ушедшей из суда своей подруги. — Мне, кажется, ты переборщила в этот раз. Вспомни о Страннике, который чуть не убил тебя два раза. Или о Тарталье, с которым ты билась в Ли Юэ. А сейчас вы общаетесь так, словно старые знакомые или друзья. А ведь они тоже Фатуи. Ну, один бывший?.. Но это же все равно считается вроде? — феечка надувает губы, когда девушка вздыхает на ее слова, обнимая себя руками. — Паймон не понимает. Люмин накрывает ладонью маленькую ручку Паймон на своем плече. Она сама себе поражается и злится тоже. Но дело совсем не в том, что ее знакомые Фатуи, как думает Паймон. Совсем не в этом. В голову приходят все ее хорошие знакомые. Любочка из «Дома Очага». Переродившийся Странник. Тарталья же… Просто Тарталья?.. «Мы просто пешки в одной большой игре. А что до исхода партии и её последствий — пусть ими занимаются игроки». Эта фраза брошенная им в один эпизод их встречи описывала все их общение. К тому же именно Тарталья научил ее не верить никому, когда припечатал нож в спину при первом знакомстве. — Они скрыли, что Фатуи. Но…. — Но? — Паймон в любопытстве наклоняет голову, прикладывая все усилия, чтобы понять кучу разных эмоций малоговорящей подопечной. Люмин вздыхает еще раз, встряхивая головой. С одной стороны, — она им никто. А Лини и Линетт пережили столько же, сколько и она во время своего путешествия. Потому и не сказали. Чтобы снова не зашивать нитками разбитое сердце. Фатуи боятся. Фатуи не любят. И суд это вновь показал. Перед глазами встает виноватое лицо Лини. Глубокие глаза, заполненные тоской. Но что есть правда? Люмин не знает. Она не хочет разбираться. — Не важно. Хочешь попробовать лазанью и печенья «мадлен»? Говорят, эти блюда невероятно вкусные. И это срабатывает. Фея сразу же переключается, заслышав слова про еду. А Люмин, погруженная в думы под щебет взбодрившейся Паймон, совсем не замечает чужого взгляда, провожающего ее спину. Потому что Люмин нужно подумать над своей реакцией. Ее предавали много раз. Но почему она обиделась сейчас? Повелась на тепло чужой руки? Хотелось бы знать. «Как же я скучаю, брат».

II. Помощь и взгляд со стороны. Линетт

Лини гложет ничем неизмеримая тоска, словно море. Ему бы захлебнуться в нем с головой. Линетт апатично молчит, с удовольствием уплетая лишнего из своих любимый сладостей, пока братец в кой-то веки не несет чепухи и не следит зорким глазом, грозясь шутливо в следующий раз ограничить в той же жареной рыбе, от которой так текут слюнки. К сожалению, она не знает что сказать. Поддержка — не ее стезя. А перепалки, вносившие перчинку и веселье, потеряли свою прелесть. Образ, сросшийся с его личностью, трескается. И Линетт может наблюдать за осколками, которые тот подбирает, пытаясь вновь склеить себя. Только получается не слишком хорошо. Она видит дрожащие уголки губ и извечную задумчивость до глубинного трепета. Он всегда хмур в дождь, а сейчас такое ощущение, что дождь в его душе настал вечный. — Так понравилась Путешественница? — это фраза так быстро вылетает из ее рта, что Лини давится чаем и отчаянно закашливается. Да так, что удивительно, как весь реквизит из шляпы не попадал ему на бренную головушку. — Пожалуйста, не говори так, — еле как, откашлявшись, хрипит юноша, оглядываясь по сторонам и замечая любопытные взгляды других просителей небольшого кафе. Но Линетт не может не увидеть покрасневшие вмиг кончики ушей, несмотря на все разыгранное на его лице непонимание. Она продолжает давить, понимая, что, наконец-то подняла разговор, который они единодушно откладывали и откладывали с молчаливого одобрения друг друга. Ради брата она постарается, как он вечно старается для нее, несмотря на все ее колкие слова. Ради брата она готова на все. Хоть огонь, хоть в воду. Хоть и есть приказ «Отца», разве нельзя ее брату побыть хоть немножко счастливым? — Что насчет фокуса с цветами? Ты его всегда любил, — Лини наблюдает за тем, как Линетт втыкает ложечку в нежную муссовую розу на верхушке заварного пирожного и смотрит на него ясным взглядом, пурпур которого отражает немыслимую решительность. — Может Люмин растает, когда увидит его? Мы как раз решили провернуть дело с Горностаем. А я больше чем уверена, что она возьмётся за него. Справедливости ей не занимать. Совсем как господину Нёвилетту. Лини хмурится, задумчиво смотря в чашку с чаем, будто в ней — ответы все на его вопросы. А потом… Линетт почти видит, как над головой брата зажигается лампочка; как он улыбается. В кои-то веки тепло и искренне: — Линетт, ты, знаешь, что ты — прелесть? Линетт фыркает, нервно дергая хвостом. Ведет ушками. — Братец, порой ты такой дурак, несмотря на всю свою гениальность. Но Лини не обижается на нее. Только усмехается. Он привык.

III. Ламповый колокольчик и охапка радужных роз. Лини.

Лини на самом деле ужасно нервничает, хотя улыбается и болтает с Шаролоттой и Паймон, посматривая в сторону молчаливой Люмин. Та смотрит на него в ответ, но даже он, всегда разборчивый в чувствах людей, не может сказать, что она чувствует сейчас. Вновь разочарование? Или он ей просто безгранично безразличен? От таких мыслей во рту пересыхает, что даже самому становится смешно. Кто он такой? Кто она для него? Он долго думал, пытаясь зашить свое сердце покрепче и только для Линетт с Фремине. Но взгляд… волей не волей вновь за Люмин цепляется. Словно он нашел ту вторую тайную истину. Словно он не кот, который бродит сам по себе. Словно он… наивно и по-детски влюбился. Влюбился с первого взгляда в теплые янтарные глаза. В его шляпе охапка радужных роз, а в кармане одежды спрятан один единственный ламповый колокольчик. Язык цветов — лучший способ сказать прости. Лучший способ показать, как тебе дорог человек. Разговор течет рекой. И вот он, момент: ему кажется, что он выиграл лотерею. Все сходится и сводится удачно для него. И Линетт. — Иллюзионистов часто сравнивают с ворами, потому что те и другие умеют седлать так, что некий предмет незаметно исчез. Но на самом деле между нами есть важное отличие, которого многие люди не замечают. Давайте я покажу вам небольшой фокус, — в его руке появляется ламповый колокольчик. Он говорит спокойно, хотя в душе бушует самый настоящий ураган. — Самый обычный цветок. Я сорвал его только что. Смотрите на него внимательно, ни в коем случае не моргайте. Три, два, один… — Он исчез! — удивленно вскрикивает Паймон, почти что не хлопая в ладоши. — Видите? Этим иллюзионист и отличается от вора: вор сделает так, что ваша драгоценность незаметно исчезнет. А иллюзионист вернет ее вам, — ламповый колокольчик, прицепленный стеблем к шарфу, на шее Люмин, блестит тычинками в свете рассеянного солнца и выглядит совсем как стеклянный на белых одеждах. — Теперь, прошу уважаемую публику осмотреть свою одежду. Вдруг вас ждет сюрприз. Удивление — это первая сильная эмоция на девичьем лице. Широко распахнутые глаза теплого оттенка янтаря или солнца смотрят на него с легким недоумением. Рука тянется к цветку. Сейчас он может прочесть короткое чувство: почему я? И на какое-то мгновение ему кажется, что он — ошибся. Что они — ошиблись в своем решении. Весь остальной разговор почти как в тумане. Вопросы — ответы, но… — Кстати, ты знаешь язык цветов? Другие фокусники в своих представлениях обычно используют радужные розы, потому что они означают страсть и радостную встречу. Но ты взял ламповый колокольчик. А насколько я знаю, этот цветок означает «разлуку». Ты специально выбрал этот цветок? Эрудированная Шарлотта спасает ситуацию. Люмин хмурится, Лини весело улыбается, отыгрывает небольшую неловкость: — Вот это кругозор! Чего и следовало ожидать от знаменитой журналистки. Но я почти не знаком с языком цветов, а ламповый колокольчик использую в своих фокусах по чистой привычке! Он видит, что Люмин не верит: сверлит его вдумчивым взглядом, касаясь пальцами хрупких лепестков, но вновь ничего не говорит. Делу быть. Как и розе у девичьей груди. Это не может не радовать.

IV. Разговор. Лини и Люмин

Люмин, первым делом, по приходе домой, ставит в вазу два очаровательных цветка и понимает, что оковы ее недоверия и обиды начинают слабнуть. «Я сделаю все, чтобы заслужить твое доверие вновь, Люмин», — тихий и горячий шепот Лини вновь пронзает до костей холодным воспоминанием. И ей кажется, что она повстречала дьявола в человеческом обличии. Она не может не думать о тонком намеке. Не может не думать о цветах, стоящих сейчас перед ней в вазе, пока фея с удовольствием поглощает оставшиеся со вчерашнего дня вкусняшки. В голове столько мыслей, что ей обязательно нужно проветриться. Да. Именно так. И тогда Фонтейн не будет напоминать ей огромный театр. И она не будет думать о Лини. И о цветах, которые он подарил ей. О намеках. Чужом томлении. Это все не для нее. Правда ведь не для нее?.. — Паймон, я пойду немного прогуляюсь. Скоро вернусь, — Паймон кивает, однако все же хмурится, обижаясь на холодность спутницы. И с каких пор Люмин такая задумчивая и грустная?..: — Иди. Иди. Мне же больше достанется. Люмин тихо смеется в кулачок с непосредственности Паймон. Вот бы ей быть такой же. Порой она жалеет, что не может рассуждать так же… …Море встречает ее молчаливым трепетом. На пустынном пляже никого, поэтому она решает очистить себя от лишних мыслей хорошим проверенным способом. Платье падает к ее ногам: ловкие пальцы легко расшнуровывают грубую шнуровку. Длинные сапоги поддаются на удивление легче и с охотой сползают с разгоряченных стоп. И хоть «без второй кожи» немного непривычно, но удивительно легко. Словно весь груз ответственности за брата спал с нее. Словно она свободна и у нее за спиной вот-вот вырастут крылья. Но вместо этого, она, разбежавшись, прыгает прямиком в подводный мир. Прямо прямиком в стайку рыб, кружащихся в танце. Белые чешуйки приятно касаются кожи, а особенно смелые подводные жители тянутся к ней, вызывая улыбку. Какое-то время она еще немного плавает: играется с пухленями, выныривает и просто наслаждается тем покоем воды, остудившим ее голову. Выныривает Люмин в восхитительном настроении, напевая под нос весьма приятную ей мелодию флейты ее дорогого друга Сяо, который однажды сыграл ей, но замирает, как солдатик, чувствуя чужой внимательный взгляд. Материализовав меч в своей руке, она кидает его в сторону предполагаемого врага. И оружие, стремительно разрезав воздух, втыкается в каких-то метрах от головы незадачливого фокусника в скалистую поверхность ближайшей горы. Люмин вздыхает и идет к юноше, шлепая босыми ногами по холодному и мокрому песку. И почему ей так не везет? Она только избавилась от тяжелых дум. И вот прямо перед ней причина ее внутренних неизвестных метаний… Сидит на камне, перетасовывая колоду карт, как ни в чем не бывало и шутливо хихикает. Пытается скрыть напряжение. Разводит руками, щелкая пальцем по привычке, когда же Люмин, смотрит на него снизу вверх. — Ах, меня поймали, каюсь. Ты была так прекрасна. Но, кстати, тебя можно смело записываться в метательницы кинжалов. Не хочешь в нашу труппу? — он шутит. Как всегда шутит и даже немного флиртует?.. А после… на мгновение засматривается, как до этого, когда она играла в воде. Волосы Люмин блестят в свете бледной луны и потому ему кажется, что Люмин — слеплена из звездного бледного света. Хочется коснуться и понять, не видится ли это ему. Вместе с этими чувствами приходит легкое смущение. Он не должен был видеть ее такой. Слюна застревает в горле комком, а во рту становится сухо, но Лини не замечает, как тянется к ней: совсем не дружески касаясь руками в перчатках точеных острых плеч. И прядей мокрых волос, напоминающих водопад. Опомнившись, снова проворачивает фокус под внимательным золотом, касаясь ее уха. От этого жеста девушка вздрагивает. Такие касания очень непривычны. По коже пробегает легкий морозец: — Та-да, — в его руках очередной цветок. Но уже персиковый маркот. — Чудесный маркот для чудесной девушки. Люмин не знает, что и думать. В голове вновь сплошной бардак. Как и у него, когда она беззастенчиво касается руками его колена, забирая свободной рукой из его рук новый подарок. Они нарушили границы друг друга так естественно, что обоим становится страшно. Лини наклоняется к ней, доверительно, готовый слушать ее, потому что видит насказанное: — Зачем все это? — Хочу, чтобы ты меня простила, — он вновь тянется к ней, но теперь берет за руку, скользя пальцем по холодной и влажной ладони. Люмин вздрагивает. Но все еще не понимает. Ей горько: — Но почему? Я всего лишь Путешественница, которая не задерживается на одном месте. — Потому что хочу. Чужой ответ выбивает из колеи, а горячие губы Лини почти обжигают обветренную кожу щеки. Снова короткий, тихий доверительный шепот: — Потому что так будет правильно, — прикусывает язык, понимая, что не имеет правда говорить ей правду, — а вообще, почему я нашел тебя: тебя Паймон потеряла. Всех на уши подняла. Люмин хмурится. Ищет правды в теплом мягком взгляде напротив, но поджимает губы и отступает. Момент упущен. Лини может только с благовонием наблюдать, как темный женский силуэт у берега шнурует завязки корсета. Люмин может только продолжать думать до зубной боли. Линетт, все время прячущаяся в зарослях кустарника, тяжело вздыхает, понимая, что братец упустил хорошую возможность сказать правду. — Каков балбес…

V. Заговор. Паймон. Линетт.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — Паймон ковыряет ложечкой предложенное Линетт пирожное, краем глаза наблюдая за очередным уличным представлением Лини. Переводит взгляд на заинтригованную Люмин, находящуюся в первых рядах с другими желающими узреть представление. Все словно бы наладилось, а словно и нет. Паймон в последнее время совсем не понимает Путешественницу, да и Лини тоже. Слишком все между ними как-то незримо изменилось. — Боюсь, путешественница рассердится. — Ты не можешь сказать, пока не попробуешь. Если попробуешь, я куплю тебе большую порцию того вкусного мороженого из кондитерской. Паймон больше не сомневается. Паймон, сверкая глазами, соглашается. Ну а что, для Люмин же это безопасно?..

VI. Ловушка для двоих. Лини. Люмин.

Люмин краснеет, а потом совсем бледнеет. Невероятная близость фокусника смущает ее как и его губы возле ее шеи, дыхание, тепло его тела. Как они оказались в такой деликатной ситуации? Люмин оглянуться не успела, как они с Лини оказались зажаты в чертову ловушку. — Простите, Паймон не хотела активировать эту ловушку! Я правда не знала. Линетт, помоги! Лини же понимает быстро, что к чему: сговорились. Иного вывода он сделать не может. И он им даже был бы благодарен, если бы не вся скандальность ситуации — Люмин даже дышать боится, чтобы хоть немного отойти от него: но выходит скверно. Лини закипает, но так же быстро остывает. Не время ругаться. Руганью делу не поможешь. — Я не могу. Я недавно сломала пылесос дома… А вдруг сломаю и систему. Тогда и брата, и Люмин приплющит. Я не хочу этого. — Паймон разберется! Ждите! — А еще лучше привести Фремине… Лини решается: — Мне немного неудобно, — без всякого разрешения укладывает подбородок на плечо Люмин, чувствуя еще большее напряжение. — Так что прости за мои наглые поползновения. Его рука быстро прикасается к ее спине, прижимая к себе в легкие полуобьятия, но Люмин не вырывается. Даже обнимает в ответ, смирившись, сжав на спине грубую ткань сложного костюма. Это его больше чем радует. Какое-то время в помещении слышно возню Паймон, а потом наступает такая, тишина… Словно под водой. Давящей на уши. Тяжелой. Люмин нужно поговорить хоть о чем-то. Нужно отвлечь себя хоть чем-то. Отвлечься от запаха чужого тела: сладких мармеладных долек и агавы. Как же давно она не была в чьих-то объятиях?.. Это делает ее сентиментальной. Или же дело в том, что она разобралась в себе. Она не может врать себе больше: ее тянет к этому странному человеку с кучей душевных ран на сердце. — Лини… — Мм? — фокусник отвечает не сразу, немного заторможено, чуть дернувшись, из-за чего край шляпы нервно проходится по шее, вызывая непрошенные мурашки. — Ах, прости, Люмин. Я задумался. Он улыбается, но улыбка выходит кривой. Как тогда в зале суда. И Люмин чувствует, что должна сказать свою правду. — Лини... Я не злюсь больше на тебя… На вас, — правда легко срывается с ее уст. И становится так легко на душе. Но появившийся нехороший блеск в аметистовых глазах не внушает доверия. Хоть бери свои слова обратно. Слишком знаком этот лисий прищур. — Вот как. Теперь я понимаю, почему так часто чихал. Это ты часто и много думала обо мне? — Может, хватит уже? Вот возьму и заберу свои слова назад, — Люмин недовольно поджимает губы. Лини фыркает. Перед глазами встает излюбленная позиция Люмин — руки в боки и взгляд такой недовольный. Если была бы возможность, он уверен, что она сейчас так и встала бы пред ним. Он слишком хорошо изучил ее. — А я хотел тебе кое-что показать. Какая жалость?.. Люмин становится слишком любопытно. И это чувство она не может удержать. Говорят, любопытство кошку сгубило, но как же хочется узнать… что нового придумал неугомонный фокусник. — Закроешь глаза? — его голос становится странно хриплым и тихим. До холодка по спине. Разум подсказывает к чему все может привести, но, господи, как же хочется. В Бездну все. Люмин подчиняется. Слышит короткий, почти судорожный вздох. Сердце у Лини бьется в глотке, так страшно и боязно. Но желание сделать все правильно в этот раз — намного больше. До трясучки в пальцах, которые дрожат так, словно он на первом своем грандиозном представлении. Мягкое поглаживающее прикосновение к затылку ощущается болезненно приятно, как и теплое, короткое прикосновение к губам. Уши вспыхивают. У обоих. Лини прикрывает глаза, пытаясь запечатлеть этот момент в своей памяти. Ощущение тепла. Отстраняется. О Архонты, он повторил бы это сотни раз, если Люмин бы только попросила или вновь согласилась. А эти распахнутые в легком шоке глаза… Это слишком мило и плохо для его сердца. Люмин замирает. Слишком тяжело дается ей осознание собственных эмоций. Лини улыбается: смущенно и коротко, даря ей очередной бутон радужной розы, который та принимает, словно отвечая на не сказанные слова. И нет пределу его радости. — Вы там закончили? — насмешливые слова Линетт, покрытые пятнами смущения щеки Фремине и довольно-нахальное выражение личика Паймон заставляют их отпрыгнуть друг от друга. Как же стыдно! О Архонты, они ведь даже не заметили, как их освободили от ловушки! — Линетт! — Паймон! — И это все? А где наше спасибо? — Паймон недовольно складывает руки на груди, но не может сдержать довольной усмешки, когда видит несмелое переплетение пальцев рук и смущенные переглядки ее подопечной и добродушного фокусника друг с другом.