Вероника.
-Вероник, там, тебя требуют, что-то насчет твоего допинг-теста — заикаясь от волнения сказала Татьяна Валерьевна в день награждения на тренировке.
-насчет чего? — от моего удивленного тона это прозвучало слишком громко, почти на всю арену, после чего остальные фигуристы, находящиеся здесь обернулись в мою сторону.
-я сама не знаю, мне просто передали, что тебя допросить хотят.
-из-за допинга? — я пыталась понять, как я к этому причастна, ведь ничего не принимала и даже никогда не думала над этим.
-видимо да. Через пять минут в холле — сказала Татьяна Валерьевна и пошла в сторону выхода, протирая слезы, которые заполнили ее глаза.
Я в спешке быстро сняла коньки и положила их в сумку, не успев даже переодеться из тренировочной одежды.
-Вероника Морозова — мы бы хотели поговорить с вами наедине — сказал по-английски с немецким акцентом мужчина не зрелого возраста, когда я подошла к тренеру.
-хорошо — спокойно ответила, не понимая, за что меня сейчас обвиняют.
От взял меня за руку и сказал идти за ним. Вскоре мы остановились около тяжелой железной двери, которую он открыл с помощью ключ-карты и пропустил меня внутрь. Внутри стоял большой, длинный стол с несколькими бутылками воды, а также сидели несколько людей в возрасте, которые что-то разбирали в ноутбуках и большом количестве документов.
-здравствуйте, Вероника, как вы уже знаете мы вас пригласили не просто так. Понимаете, ваша допинг-проба сентября прошлого года оказалась положительной. Причем сложность ситуации в том, что CAS и ISU ничего не увидели в базе данных. Все люди, которые проверяли, да и не только люди, а все программные обеспечения мира. Невозможно было это пропустить. И у меня к вам один вопрос, вы принимали допинг? Или хотя бы знаете, кто вам мог дать запрещенный препарат? — проговорил мужчина, поправляя очки и протягивая мне некоторые бумаги, которые я не могла разглядеть из-за пелены, которая окутала мои глаза.
-я…я ничего знаю, я ничего не принимала. И не знаю, кто мог мне это дать — я почувствовала опустошение внутри, страх, который поглощал меня изнутри. Вспомнив, что произошло с Камиллой из-за этого допинга и то, как она это пережила слезы полились из моих глаз и перед собой я не видела теперь ничего от слова совсем.
Резко в моей голове всплыл момент, который сложил пазл в моей голове.
-я могу отключить свет во всём Париже, а ты спрашиваешь, как я в номер попал — усмехаясь сказал он — а от тебя мне ничего не надо, кроме помощи, понимаешь, у меня есть некие проблемы с полицией и вообщем с законом, но я знаю, что ты можешь мне помочь — он приблизился настолько близко, что я на секунду забыла как дышать.
-я…можно я сегодня подумаю, может постараюсь вспомнить что-то — я на ватных ногах встала с кресла и хотела выйти как услышала:
-ваш рейс на сомолет придется немного перенести, сначала надо будет решить вопросы щдесь, а затем суд будет проходить в Америке, можете идти — передо мной захлопнулась железная дверь и мне захотелось все что происходило там оставить там и больше никогда не вспоминать об этом, забыть, как страшный сон.
-ну что тебе сказали? — встревоженно спросила татьяна Валерьевна, которая все это время сидела и ждала меня.
-у меня нашли допинг — я закрыла лицо руками и не смогла сдержать вновь поступивших слез.
-как нашли? Когда? — встревоженный тренер пянет свой шарв к моим мокрым щекам, дабы вытереть следы слез.
-в сентября прошлого года — я тяжело, прирывисто вздыхаю, стараясь успакоится, ъотя осознаю, что после каждого слова мне становится все хуже и хуже.
-это перед этапом? — я коротко киваю — о боже, девочка моя — она кладет мою голову к себе на плечо.
-я…я ничего не принимала, я ничего не хотела такого — я пробормотала это себе под нос, непойми зачем.
-конечно не принимала, я тебе верю. А сейчас ты идешь в свой номер и спокойно садишься на кровать и засыпаешь, сейчас уже время позднее. Только я прошу тебе, не заглядывай в телефон, желательно вообще его не трогай. Просто ложись спать, я прошу тебя, утро вечера мудренее.
***
Илья.
-где она? — я несся по коридору, после того, как узнал от отца причину ее ухода с тренировки.
-все в порядке, сынок, она пошла к себе в номер. — мама постаралась меня успокоить, однако у нее ничего не вышло.
-что ей сказали?
-ее обвиняют в допинге и с этим ничего не сделаешь — она погладила меня по плечу, но я групо убрал ее руку.
Быстро забрав сумку из раздевалки я бегом направился в сторону отеля, может быть я ей сейчас не нужен, но она мне нужна точно. Я должен убедится, что с ней все хорошо, что она ничего с собой не сделала.
Я попытался ей позвонить, но все тщетно, вдруг к ней нагрянул этот ненормальный Паша и она сейчас ничего не может с этим саделать. Мне почему-то показалось, что моя мама ей велела не трогать свой телефон не при каких обстоятельствах, помню советовала мне тоже самое после бронзы на чемпионате мира, дабы не увеличивать моральную боль.
-Вероника, открой пожалуйста — я пытался достучаться до нее через дверь. Она открыла эту дверь и я увидел ее заплаканный вид, на ней были широкие футболка и шорты, которые свисали с нее.
Я быстро сократил расстояние между нами и крепко обнял ее, сразу же чувствуя, как моя тренировочная одежда намокает от ее слез. Она хваталась за меня как за спасательный круг, который сейчас находился с ней один на один с бездонном океане слез. Она не говорила ни слова, а мне и не надо было и итак прекрасно понимал, что я ней.
-я…я ничего не делала, я не хотела, я не могла — она взглянула на менч стеклянными глазами, полными слез.
-тише, тише, я тебе верю слышишь? — она коротко кивнула и вновь начала плакать. — тебе нужно выпить успокоительного — я достал две таблетки из своей сумки и лалил воду в стакан. — выпей две таблетки, иди умойся и ложись спать — я хотел встать и помочь ей дойти до ванной, как услышал:
-не уходи, пожалуйста — я обернулся и коротко ей ответил:
-ни к коем случае не уйду, обещаю.
-спасибо — она так тихо это сказала, что показалось, что она как русалочка отдала свой голос для того, чтобы сейчас все было хорошо и ни в каком допинге ее не обвиняли.
Когда она вернулась она легла на кровать, а я сел на корточки рядом, сжимая ее руку. Она долго что-то бормотала себе под нос, а в скором времени заснула, ворочаясь на кровати. А я сел рядом на сидение и сам не заметил, как заснул в неудобном положении.
***
Вероника.
Суд проходил в столице Америки, а я в то время пахала на тренировке, самые сложные четверные выходили с трудом или же получались только со степ-аутом. Каскад четверной тулуп — тройной аксель забылся напрочь, как и прыжок в четыре с половиной оборота. Программу упростили на максимум, оставив три четверных прыжка и тройной аксель. Я потеряла все, к чему так долго шла. Никаких больше шести четверных прыжков в одной программе и никаких рекордов.
-Вероник, в 19:00 опубликуют, через тридцать минут — Татьяна Валерьевна показала мне официальную запись, после чего ладошки стали предательски потеть, а ноги подкашиваться. Сейчас буквально решится все, к чему я шла все эти годы.
Но в голове по прежнему крутился один вопрос, сдавать ли Пашу полиции за такое? Сдавать ли его в принципе?
-значит жди, дисквалификации из мира твоего фигурного катания, учти, все тебя забудут и даже не вспомнят, заберут все твои награды и ты будешь никем — он по-прежнему старался остаться в номере, чтобы высказать свои угрозы мне.
-ты еще пожалеешь, что не помогла мне, сучка.
Под конец тренировки отработка над сольными тройными и вращениями. Слышу будильник с телефона, что означало, что сейчас 19:00 и настало время истины. Быстро беру телефон в руки и открываю первый попавшийся спортивный телеграмм — канал.
Фигуристка Вероника Морозова дисквалифицирована на два года, однако ISU привел хорошие доказательства ее невиновности, и CAS смягчил дисквалификацию до Олимпийских игр, также она сможет поучаствовать в главном старте сезона — чемпионате мира, при лишении всех титулов, которые у нее когда-либо были еще до нахождения в ее организме запрещенных препаратов.
