Лучший способ избавиться от Кармелиты Спатс

      Все, кто хоть издали был знаком с Кармелитой Спатс, как минимум, раз в своей жизни думали о том, как ее было бы лучше убить. Сжечь на костре или утопить в самом глубоком озере? Возможно, расстрелять залпом сотни орудий или сбросить с высоты птичьего полета? Или придумать нечто более интересное и даже экзотическое вроде привязывания ее к растущему бамбуку?       Все эти способы казались хороши, особенно в тот момент, когда считавшая себя миленькой девочка злобно топала ножкой по полу, лупила ею же вас по коленке, оглушительно визжала и обзывала вас и всех вокруг «кексолизами», что в ее понимании заменяло примерно тысячу самых оскорбительных слов, удачно слившихся в данной неологистической находке ее собственного изобретения. Особенно удачно заменяя так не любимое ею слово «сирота» и еще несколько слов чуть меньшей степени нелюбимости, но все же довольно неприятно звучавших на ее слух.       Разумеется, больше всяких слов эта девочка не любила критики в свой собственный адрес. Любое сделанное ей замечание могло стать началом настоящей войны на полное уничтожение, для которого все средства могли оказаться хороши. И упаси вас кто угодно, если вы раскритиковали ее внешний вид или распрекрасную брошь, кажется, «честно» отнятую у ее одноклассницы, с которой вместе Кармелита делила комнату по общежитию Пруфрокской школы.       Граф Олаф, при первой встрече похваливший Кармелиту, разумеется, не просто так, а непосредственно в своих коварных целях, уже не раз успел пожалеть о том, что вообще ее встретил, несмотря на то, что цели оправдывали средства. Вместе с этой грязной, дурно воспитанной, крикливой девочкой они прошли через многое. Да чуть ли не в одной мертвой лошади — талисмане их общей дурацкой школы — танцевали!       Теперь, находясь на вершинах заснеженных гор, он стоически терпел выносящих его бедный мозг Эсме и Кармелиту. Каждой из них и по отдельности было, пожалуй, многовато, дуэтом же они были, воистину, убийственны. Ему уже хотелось убить ее самому и желательно срочно. Чем дольше орала Кармелита, тем больше он размышлял о подобном.       И тут я попрошу читателя закрыть это не самое приятное чтиво и поскорее забыть о том, что начинал его когда-то читать. Потому как подобные мысли никогда еще не приводили никого и ни к чему хорошему.       Дав распоряжение Солнышко Бодлер приготовить завтрак да посытнее, Олаф лег досматривать сны, в которых ему снилось успешно отнятое у сирот наследство и другие приятные вещи.       Грезы расцветали во всей красе, заветное наследство само плыло к нему в руки, он сидел за белоснежным роялем, беззаботно напевая песенку, которую сам сочинил по такому поводу, и вдруг…       Внезапно над самым ухом раздался громкий, до боли знакомый вопль, вырывая графа Олафа из приятных объятий Морфея. Разбуженный Кармелитой — предводительницей снежных скаутов, принцессой, пираткой, чечеточницей… и бог-ее-знает-чем еще по совместительству — Олаф не выдержал. Он резво вскочил, схватил поперек туловища наглую, невыносимую… невыносимо наглую девчонку и, разбежавшись, кинул ее со скалы.       Здесь я последний раз попрошу читателя поскорее закрыть страницу, пока еще не стало слишком поздно, и пока его дражайшая психика не до конца пострадала от непомерной жестокости, описываемой в данной сцене.       С неописуемой скоростью, подобно сверкающей розовой ракете в своей хорошенькой миленькой шубке, Кармелита неслась, разрывая пространство, навстречу верной гибели. Подумать о том, что ее юная жизнь кончена, у нее не было ни одной лишней секунды. Впрочем, Кармелита Спатс не любила думать, ибо не была умной. Она была хорошенькой, а еще очень талантливой, как сама утверждала.       Крик Кармелиты оборвался у подножия заледеневшего водопада. Олаф посмотрел вниз, чтобы удостовериться, что с ней покончено, и самодовольно возместил Эсме и своим приспешникам, что все равно не намеревался ее удочерять.       Остальные с опаской глянули вниз. Увы и ах, от Кармелиты не осталось и мокрого места. Сперва воцарилась минута гробового молчания, а после Эсме набросилась на Олафа с кулаками и обвинениями в подлости. Она кричала и причитала столь громко, что Олаф внезапно проснулся. Он ошалело обвел взглядом трясущую его Эсме и совершенно живую и невредимую Кармелиту, понял, что никого он не кидал со скалы и даже немного огорчился данному стечению обстоятельств. После пожал плечами и снова завалился спать, натянув одеяло на уши.       Стараясь думать о приятном, граф Олаф перевернулся на другой бок, сладко зевнул и уже начал грезить о том, как поместит Кармелиту Спатс в самое глубокое, холодное и темное подземелье, где никто не услышит ее криков о помощи. Подхрапывая с присвистом, он наслаждался тем, как в его замечательном сне крысы обгладывают ее белые косточки. С его уст сквозь сон срывался смех. Правда, не совсем убедительный, но все же весьма злодейский.