Пять на счастье

Дорогая Эстер! Спасибо тебе за твое последнее письмо, и прошу прощения за то, что так бессовестно задержался с ответом. Я рад слышать, что у близнецов все хорошо. Им же уже три? Звучит нереально. Впрочем, мне кажется, что я не был в Англии уже лет десять, так что, наверное, так и есть. Я рад слышать, что дела в Совете и твоей новой команде идут немного лучше. Я все еще не могу сказать, что, хотя бы немного, сожалею об уходе, но ты не удивишься, услышав, что в других местах с точки зрения бюрократии ситуация не сильно отличается. Например, в настоящее время существует муниципальный совет Шанхая, который регулирует азартные игры, проституцию и шаманскую деятельность (!) или, по крайней мере, пытается это делать. По сравнению со временем, когда там жил Люсьен, это что-то новенькое, и пока никого эта ситуация не делает счастливым, насколько я мог судить до того, как нам пришлось уехать. «Пришлось» – вот причина задержки с ответом, твое письмо пришло после того, как мы уехали, и потребовалось некоторое время, чтобы его переслать. Оказывается, муниципальный совет, во-первых, имеет довольно твердые взгляды на иностранных шаманов и их нежелательность, а во-вторых, возглавляется не одним, а двумя личными врагами, которых Люсьен нажил за время своего пребывания там. Они вспомнили о законах о связях с преступной деятельностью, а также о старых ордерах, и, короче говоря, мы осуществили то, что Люсьен предпочитает называть моим первым ночным побегом, и сейчас находимся в Японии. Ты, наверное, этого не ожидала. Я уж точно нет. Мы находимся в местечке под названием Нагасаки на острове Кюсю. По-видимому, это один из очень немногих портов, куда допускались иностранцы в период, когда Япония была закрыта от мира, и он остается очень космополитичным местом, чего нельзя сказать об остальной части страны или о том немногом, что мы в ней успели увидеть. Это оживленный город, но местами очень красивый (замечательные храмы, жаль, что я не умею рисовать), бурлящий жизнью и с большим количеством англоговорящих, что очень радует, потому что я абсолютно бездарен, когда дело касается языков. Люсьен, кажется, усваивает их без усилий, а Дженни обладает замечательным даром добиваться чтобы ее понимали (теперь она может ругаться и считать на семи языках). Я занимаюсь по три часа в день и достиг той стадии, когда могу понимать очень простые предложения по некоторым темам, если люди говорят медленно. И все будет впустую, если через несколько месяцев мы окажемся в Индии или Афганистане, но я понял, что путешествовать с Люсьеном можно только в том случае, если принимать происходящее в духе спокойной покорности, без жалоб. По крайней мере, почти. Все равно он меня не слушает. Мы приехали два месяца назад, как раз к сезону ханами (цветение сакуры). Весь город засажен и окружен вишневыми деревьями, которые все сразу зацветают, и весьма примечательно, как этот шумный торговый город просто остановился, чтобы полюбоваться цветами. Люди совершают длительные прогулки, устраивают пикники, сидят под вишневыми деревьями и читают стихи. И еще, пьют. Мы сидели в пятнистой тени на холмах, а вокруг нас падал розовый и белый снег, и это было удивительно красиво. Я не могу представить, чтобы весь Лондон раз в год останавливался посмотреть на цветы, но было бы намного лучше, если бы мы это делали. (Если бы у нас были цветы, конечно.) Я не могу передать тебе, как многому я научился, Эс. Если бы все, что я сделал во время своих путешествий – это приехал в Нагасаки насладиться цветением сакуры (или видел собор Святой Софии, или, или...), этого было бы достаточно, чтобы иначе посмотреть на всю жизнь. Как бы то ни было, я приобрел больше воспоминаний, и я видел больше замечательных вещей, чем могу себе представить. Я бы очень хотел, чтобы вы с Дэном приехали навестить меня. Ты знаешь, что предложение Люсьена остается в силе. Разве Джосс и ваша новая пара не могут продержаться шесть месяцев? (Шутка.) Главная новость, которую, я уверен, ты будешь с нетерпением ждать – это, конечно, Дженни. На самом деле я пишу это письмо, чтобы отвлечься, потому что счастливое событие происходит прямо сейчас, пока я пишу, она весьма громко высказывает свой протест. Я не отправлю письмо, пока не смогу сообщить тебе результат. Я признаюсь тебе (вместо того, чтобы говорить это вслух), что это немного пугает. Не помню, говорил ли я тебе, но первая жена Меррика умерла при родах вместе с ребенком, и поэтому он очень беспокоится, хотя и скрывает это, как может. Естественно, Люсьен пытается отвлечь его, провоцируя на конфликт. Я полагаю, он знает, что делает. Я просто молю Бога, чтобы это поскорее закончилось, хотя, вероятно, не так сильно, как Дженни. Я пока больше не буду писать об этом. Странно думать, что все это закончится, когда ты прочтешь это. Я полагаю, ты можешь перейти сразу к концу, чтобы узнать, что происходит. Люсьену очень понравилась Япония, в которой он раньше не бывал, и ему не терпится побольше узнать о стране. Его страсть к путешествиям – удивительная вещь, я действительно не оценил ту жертву, на которую он пошел, оставаясь в Лондоне так долго. Я не разделяю его стремления всегда быть в движении, даже если это приводит нас в столькие замечательные страны, и я наслаждаюсь перспективой длительного пребывания здесь. С Дженни все хорошо, мы намерены оставаться здесь до тех пор, пока ребенка не отнимут от груди. Однако это может занять больше времени, поскольку мне предложили работу! Японские практики работают несколько иначе, чем в Англии или, если верить тому, что я видел, в Шанхае, но Нагасаки определенно интернационален, здесь есть японцы, китайцы, португальцы, голландцы и русские, а также англичане, и местные махотсукаи (практики) очень хотят нанять несколько гайдзинов (иностранцев). Я надеюсь, на тебя произвело впечатление мое владение языком. Конечно, и тут есть бюрократия, скорей всего в японском стиле (что это значит, мне еще предстоит узнать, но она не может быть хуже, чем Совет), но перспектива вернуться к работе необычайно привлекательна. Вопрос в том, могу ли я согласиться, потому что, конечно, они хотят, чтобы я согласился остаться на приличный срок – минимум на два года для начала. Я еще не обсуждал это с Люсьеном. Я, честно говоря, не знаю, как он бы… *** Стивен выронил ручку, услышав крик. Последние несколько часов Дженни производила определенное количество шума, но теперь он перешел на новый уровень: визг, способный порвать бумажные стены, сопровождался потоком непристойностей. – Значит, все идет хорошо, – пробормотал Крэйн. Стивен знал, что это чертовски действовало ему на нервы. Он хотел сказать что-нибудь ободряющее – Она молодая и сильная – но первая жена Меррика тоже была молодой и сильной, и это не спасло ни ее, ни ребенка. – Она в самых надежных руках из имеющихся. – Я знаю, я знаю. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Раз уж на то пошло, давай выпьем. Если она собирается пробыть там еще несколько часов… – Еб твою мать! – Ее словарный запас не улучшился, – отметил Стивен. – Акушерки говорят по-английски? – Я сомневаюсь, что они говорят на том же английском, что и Дженни. И я уверен, что японские женщины ругаются, когда рожают, что бы там ни говорили. Я бы ругался. – Этим ты никого не удивляет. – Стивен встал и потянулся. Ему действительно хотелось пойти прогуляться. Они пробыли в доме весь день, оказывая совершенно бесполезную поддержку, а на улице было прекрасно, тепло, свежо и зелено, дул легкий бриз. Ему очень нравился морской воздух, когда он сам был на суше. – Может, выйдем на улицу? – предположил Крэйн. В доме были раздвижные панели, которые выходили на широкую и тенистую веранду. Стивен сунул босые ноги в высокие деревянные сандалии, которые носили на улице и которые прибавляли ему столь необходимые полтора дюйма роста. Он упорно трудился, чтобы выучить японские правила ношения домашней и уличной обуви, которые Крэйн безжалостно соблюдал в их доме, чтобы сделать их второй натурой. Для человека, который с удовольствием нарушал все строгие правила, он был скрупулезен в соблюдении местных обычаев. По его словам, это были просто хорошие манеры. Они оба устроились на подушках, которые держали на веранде. Их дом находился за городом, на склоне холма, откуда открывался вид на внутреннюю оконечность залива, где он не был окружен промышленным портом. В марте они плыли на облаке цветущей вишни; сейчас на деревьях была яркая зеленая листва. – С ней все будет в порядке, – сказал Крэйн. Стивен мог распознать вопрос, даже когда слышал, что его не задают. Он потянулся к руке Крэйна и почувствовал, как длинные тонкие пальцы сомкнулись вокруг его руки. – Конечно, так и будет. – В прошлый раз все было плохо. – Это не значит, что так будет и в этот раз. – Прошло чертовых несколько часов. – Насколько я понимаю, она даже толком не начала. – Эстер отправила Дженни самое ужасающе подробное письмо о рождении близнецов, которое Стивену пришлось ей прочитать. Это, по-видимому, и называлось женской солидарностью. – Эстер целую вечность страдала от болей, прежде чем... э-э... – Он неопределенно махнул рукой вниз. – Акушерки не говорили о каких-либо проблемах, не так ли? – Мне никто ничего не говорил. – Крэйн откинул голову назад, закрыв глаза. – Если все плохо… – Я не вижу никаких причин для того, чтобы все было плохо. Женщины успешно рожают каждый день. – А некоторые из них нет, каждый день. – Но, если все действительно пойдет плохо, мы сделаем все, что в наших силах, – настаивал Стивен. – И мы не можем сказать, случится ли это сейчас, так стоит ли нам беспокоиться о том, чего еще не случилось, и строить ненужные планы в тщетной попытке контролировать ситуацию? Крэйн приоткрыл один глаз и бросил на него неприятный взгляд. – Я полагаю, ты думаешь, что это точное наблюдение. – Это первое, что я понял примерно через шесть минут после нашей первой встречи. – Умник. – Диктаторская свинья. Некоторое время они сидели в дружеском молчании. Казалось, внутри все немного успокоилось. Стивен продолжал держать Крэйна за руку, осознавая, что сделал, и что он взял ее, не задумываясь. Три года за пределами Англии, свободные от английских законов и страхов на всю жизнь, несомненно, возымели свое действие. Дайте ему еще три года, и он, вероятно, никогда не смог бы вернуться, и эта мысль совсем не причиняла ему боли. Неудивительно, что Крэйн так сильно ненавидел свою родную землю. Было гораздо легче считать свою страну священной, если тебе не с чем было ее сравнивать. – Ты не будешь сильно возражать, если нам придется уехать? – внезапно спросил Крэйн. Эти слова были слишком близки к ходу мыслей Стивена. – Уехать куда? Куда? Не домой? – Господи, нет, даже под дулом пистолета. Если, – он указал большим пальцем внутрь дома, жест, который Стивен истолковал как означающий: Если Дженни умрет при родах, и я буду вынужден везти ее вдовца в какую-нибудь бесконечную поездку Бог знает куда, чтобы отвлечь его от горя и боли, как в прошлый раз. – Этого не случится, – твердо сказал он. – А если бы это случилось, то ничто другое не имело бы значения, не так ли? – Нет. – Если случится худшее, мы сделаем все, что нужно Меррику. В более общем плане, если ты спрашиваешь, нравится ли мне здесь... да. Нравится. – Я так и думал. – Крэйн помолчал, затем сказал. – Ты выглядишь довольным. Больше, чем в Шанхае. – Мы пробыли там не так уж долго. – Мы пробыли там два месяца. Столько же, сколько и здесь. – Правда? Я полагаю, так оно и есть. Может быть. Крэйн пристально посмотрел на него. – Здесь тебе нравится больше. – Да, – сказал Стивен. – Здесь красиво, интересно и гораздо менее ошеломляюще, чем в Шанхае, и, конечно, помогает и то, что здесь больше иностранцев. Но, честно говоря, мне также приятно, что для тебя это в новинку. Было здорово, когда ты показывал мне места, которые тебе нравились, но это место чувствуется как наше новое, а не твое старое. – Верно, – сказал Крэйн. – Наверное, мне следовало подумать об этом, не так ли? – Не совсем. Я хотел посетить Константинополь, Шанхай и так далее. Но я бы не возражал, останься мы здесь на некоторое время. – Что ж, так и сделаем, пока Дженни не встанет на ноги, а ребенок не подрастет. Стивен бросил на него осторожный взгляд. – А что ты думаешь о более долгом сроке? Крэйн на мгновение задумался над этим. – Ты хочешь остепениться? – Я бы хотел где-нибудь остановиться. Не навсегда, – поспешно добавил Стивен, – но достаточно надолго, чтобы я смог научиться языку и завести несколько друзей. Я бы хотел еще несколько месяцев не вспоминать о морской болезни. – Он глубоко вздохнул. – Дело в том, Люсьен, что Ямада-сэнсэй предложил мне работу. Он хочет английского махотсукаи. Конечно, он предпочел бы кого-нибудь, кто тоже говорил бы по-японски... – Но ты работаешь над этим, – сказал Крэйн. – Ты хочешь согласиться? Стивен поерзал на своей подушке. – Послушай, ты подарил мне совершенно новую замечательную жизнь в качестве путешествующего на досуге джентльмена, и мне это действительно нравится, я не могу тебе передать, как сильно. Это было чудесно. Но уже прошло три года, и, эм… – Тебе не терпится поработать. Я не настолько невнимателен. – Как и тебе, – заметил Стивен. – Я не мог не заметить, что все люди, которых мы встретили в Шанхае, были твоими деловыми партнерами, а не друзьями. – Это и были мои друзья, но я понимаю, милый мальчик. Иногда достаточно просто быть, но иногда нам нужно что-то делать. Стивен любил его во многих ипостасях – щедрого дарителя, властного любовника, – но иногда ему казалось, что именно таким он любил Люсьена больше всего, в моменты ясного понимания, без страсти, осуждения или самомнения. Когда он чувствовал, что его видят насквозь и знают. – Да, – сказал он. – Я бы хотел работать, и мне нравится Нагасаки. Я бы хотел устроиться на эту работу, остаться на пару лет и жить с тобой как дома. Но я хотел бы всего этого только в том случае, если ты тоже будешь счастлив. Нет такого места, где я хотел бы быть, кроме как с тобой. И, конечно, это означает, что Меррик должен быть счастлив, а значит, и Дженни тоже. Все или ничего. Крэйн поднял руку и поцеловал костяшки его пальцев. – Меррику все равно, где мы находимся, поверь мне. Дженни, несомненно, будет занята, все будет хорошо. – А как насчет тебя? – Любовь моя, это один из самых процветающих торговых портов на этой стороне света. Я оглядываюсь вокруг, - он указал на склоны холмов и голубой залив, – и вижу возможности. Много-много возможностей. И я расскажу тебе, что еще я вижу. – Что? – Тебя, счастливого. Я знаю, что у тебя была своя жизнь до того, как я вырвал тебя с корнем, и что ты не сорная трава. Я не хочу тебя ни к чему принуждать… – Лжец. – В том, что касается условий жизни, шлюшка. Тогда, может, мы останемся? – Я бы хотел попробовать. Я, конечно, не имею в виду навсегда, но я хотел бы где-нибудь жить, а не просто проезжать мимо. – Очень справедливо. Это совсем другой опыт. – И, конечно, все упрощает то, что у тебя здесь нет никаких закоренелых врагов. – Пока нет, – сказал Крэйн. – Прошло всего два месяца. Дай мне время. – Ха-ха. – Ты думаешь, я... Господи! Крик Дженни разорвал воздух. Он совершенно отличался по качеству от ее предыдущих криков, это был вопль женщины, попавшей в беду, и Стивен, который много лет сражался бок о бок с ней, вскочил на ноги, сбросил свои неудобные деревянные сабо и побежал по дому, в то время как Крэйн все еще распутывал свои скрещенные ноги. Он рывком распахнул раздвижную панель в комнате Дженни с такой силой, что она отлетела назад, и резко остановился. Дженни, стоящая на коленях на кровати, кричащая, обнаженная, с искаженным от боли лицом. Меррик, белый как мел, держит ее за руку. Две акушерки, обе сосредоточенные на Дженни. Кровь. И выпуклая штука, в которой натренированный мозг юстециара очень быстро распознал какое-то проклятие типа горгульи, прежде чем Стивен осознал, что это. – О, – ошарашенно сказал он. – Мистер Ди, – процедила Дженни сквозь зубы, то ли задыхаясь, то ли умоляя. Она не называла его так уже много лет. Она называла его так, когда он был ее наставником – не другом, не компаньоном, а человеком, который обучал ее, заботился о ней и умер бы за нее, потому что это была его работа. Так она называла его, когда нуждалась в нем. Костяшки ее другой руки, лежавшей на кровати, побелели. Стивен шагнул вперед, схватил ее за руку и отдал ей все, что у него было. Он смутно осознавал присутствие Меррика с другой стороны кровати и Крэйна у двери, но в основном он чувствовал, как пальцы Дженни злобно впиваются в его пальцы, когда он вливал в нее силу, а она выталкивала из себя жизнь. Дженни пронзительно ахнула. Акушерки сновали вокруг нее. Там была кровь. А затем раздался пронзительный крик поразительной громкости, и Стивен уставился на его источник в полном недоумении, когда его глаза, уши и менее привычные органы чувств сообщили ему, что в комнате, где раньше находилось шесть человек, теперь было семеро. – Это ребенок, – сказал он. – Люсьен, это ребенок! – А чего ты ожидал? – Крэйн безумно ухмылялся той ухмылкой, с которой читал стихи о Луне. Он обошел вокруг, чтобы хлопнуть Меррика по плечу. – Поздравляю, ты, старый пес. Отличный новый трюк. Меррик что-то шептал Дженни, лежавшей на кровати, и выглядел таким же ошеломленным, как и Стивен. Дженни, казалось, не была так уж впечатлена чудом рождения в целом, но она потянулась к маленькому визжащему свертку, который дала ей акушерка, и улыбнулась так, что он не узнал ее, но хотел бы увидеть эту улыбку снова. – Акатян, – хрипло произнесла она. – Маленькая красная штучка. – Акатян, – согласилась акушерка, прежде чем повернуться к Стивену и Крэйну. Стивен не мог понять поток японской речи, но он очень хорошо понял смысл вам тут не рады, уходите. Пошатываясь, они вернулись в главную комнату, где Крэйн направился прямиком к бутылкам. – Мне нужно выпить. Саке или ту сливовую дрянь? – Ту, что ближе стоит, – сказал Стивен. – Это было... Ты знаешь, кровь и крики обычно означают что-то плохое с моей точки зрения. Я чувствую себя очень сбитым с толку. Боже милостивый. Крэйн передал ему глиняную чашку. Стивен осушил ее одним глотком и потянулся за добавкой. – Это была девочка, не так ли? – Похоже. Я уже представляю, как Меррик приветствует ее поклонников, бедняги. – На их месте я бы больше боялся Дженни. – Действительно. Черт возьми, Стивен, у нас родилась девочка. Маленькая Меррик. Мисс Сэйнт-Меррик, обладающая обаянием своего отца и милым, замкнутым характером своей матери. Что за день для всего мира! Пока мы разговариваем, в Англии, вероятно, идут дожди из лягушек. Хрустальные шары разбиваются вдребезги, предсказатели бегают вокруг с криками… – Заткнись, – посоветовал Стивен. Крэйн поднял свою чашку. – За малышку. За Нагасаки и новую работу, пусть она будет не такой же, как старая. – Он поднял чашку в сторону Стивена. – За нас. *** Эс... Пишу кратко, чтобы закончить с этим. Мы остаемся, так что в обозримом будущем письма по указанному выше адресу будут приходить ко мне. Дженни здорова, и у нее родилась здоровая девочка весом семь фунтов, которую зовут Люси. Похоже, это была ее идея, и Люсьен, вполне возможно, никогда не был так доволен и горд чем-либо в своей жизни. Он прячется за сарказмом, но никого не может обмануть. Я счастлив настолько, насколько может быть человек. С любовью ко всем вам Стивен