наше останется нашим

Они никогда не говорят об этом. Возможно, было бы проще, если бы они наконец поговорили, но каждый раз, когда Сюэ Мэн решает заговорить, слова тяжело оседают у него на языке. Нет какой-то системы или расписания, не требуется никакой причины для каждого визита, ему не дают никаких объяснений, он их и не требует. Пока Сюэ Мэн восстанавливает пик Сышэн — не торопясь, гарантируя, что его работа будет основываться на фундаменте, оставленном его родителями, — два знакомых лица мелькают в его жизни и исчезают из неё. . В первый раз он возмутился. Неужели они не верили, что он сможет восстановить пик самостоятельно? Считали его ребёнком нуждающимся в их ласке и заботе? Он слишком много пережил, слишком глубоко переживал, чтобы вновь считать себя таким юным. Нет, таким мягким он был только во сне, когда слёзы душили его и забивали лёгкие — когда он наблюдал, как они уходят снова и снова, каждый человек, которого он любил, и всё, с чем он остался, — это брат, который стал чужим.Не уходи, гэ, всё равно умолял он. Во сне он всегда был слаб. Он всё ещё не понимал, что произошло между Мо Жанем, Тасянь-цзюнем и их шицзунем. Может, он никогда и не поймёт. Имеет ли это значение? Мертвы они или нет, но их больше нет, как и всех остальных. Сюэ Мэн не умеет ни от чего отказываться. Он цепляется за всё, что у него есть, пока не сжимает слишком сильно, чтобы это не вырвалось из его ладоней в отчаянной попытке освободиться. Вот почему он восстанавливает Пик Сышэн так тщательно: он хочет помнить, сохранить всё то тепло и щедрость, что были присущи его отцу. Он слишком колючий, чтобы на самом деле подражать ему, слишком гордый, но он может попытаться соответствовать тому образу, что был оставлен для него. В великом замысле мира, он уверен, его место именно здесь. . Братья Мэй Ханьсюэ не принадлежат Пику Сышэн. Они порхают туда-сюда, словно создания из тумана и снега, с драгоценными камнями в волосах и меховой оторочкой на одеждах даже летом. Однажды Младший Мэй Ханьсюэ взял Сюэ Мэна за руку и прижал её к меховой подкладке воротника. Юноша ухватился за мех, невольно соблазнившись мягкой текстурой, и Мэй Ханьсюэ наклонил голову так, что его щека потерлась о мех и о большой палец Сюэ Мэна. Юноша отстранился, потрясённый, но Мэй Ханьсюэ лишь посмеялся над этим, заражая всё солнечным светом. Разве он не мягкий, диди? Младшего Мэй Ханьсюэ совершенно не отталкивает то, что Сюэ Мэн уносится прочь, топая по грязи, просто чтобы избежать его поддразниваний. На самом деле, ни один из них не кажется обиженным. Они всегда мирится с настроением Сюэ Мэна. Иногда Младший Мэй Ханьсюэ относится к этому как к игре, Старший Мэй Ханьсюэ предпочитает делать вид, что вообще ничего не слышал, пока он действует, что бы это ни значило. Какие бы титулы они ни носили в приличном обществе, они никогда не обращаются с ним, как с главой пика. Сюэ Мэн задаётся вопросом должен ли он быть достаточно сильным, чтобы всё ещё возражать. Они никогда не говорят об этом, когда появляются, казалось бы, из ниоткуда, и Сюэ Мэн позволяет себя поймать. Словно они никуда и не уходили. Пик Сышэн достаточно большой, чтобы оказаться в уединении, если только вы знаете, где искать. Сюэ Мэн знает это место лучше, чем кто-либо из ныне живущих в мире. . Трое мужчин сидят в тихой роще, там, где они знают, что их никто не потревожит. Они проделывали это уже пять раз. Даже тем, кто впервые оказался на Пике Сышэн рекомендуется воздержаться от любых попыток распускать язык. Наш Глава Ордена Сюэ так усердно трудился, говорят они, разве он не заслуживает дня отдыха? Все знают, что эти слова нельзя произносить, если их может услышать Сюэ Мэн, который почувствовал бы, что потерял лицо, если бы узнал, что весь орден хочет, чтобы он время от времени брал перерыв. Тем не менее, эти слова всё чаще и дальше звучат среди их медленно растущего населения. Он сидит посреди рощи в идеальном положении: ноги Мэй Ханьсюэ Старшего обхватывают его собственные, бедро к бедру. Это слишком интимно. Это тепло и всеохватывающе, и Сюэ Мэн не должен нуждаться в этом. Что он за ребёнок, если ищет утешения у этих двоих? Но они никогда не спрашивают, и он тоже. Сюэ Мэн привёл их сюда, и Старший Мэй Ханьсюэ задумчиво огляделся, прежде чем указать на узкое пространство свободной земли посреди деревьев. — Сядь, — приказал он, словно не был посетителем на землях Сюэ Мэна. — Я расчешу тебе волосы. По какой-то причине он подчинился. Сюэ Мэн позволил Младшему Мэй Ханьсюэ снять свой гуань, когда тот склонился над ним с ухмылкой на губах и глазами, похожими на сияющие драгоценные камни. — Не хотелось бы дёргать тебя за волосы, — сказал он, ловкими пальцами распутывая пряди. — Не в этот раз. В этот момент Сюэ Мэн почти встал, чтобы пойти за ним, но Старший Мэй Ханьсюэ положил руки ему на плечи. Крепкая хватка заставила его почувствовать себя привязанным к земле. И теперь он сидит. Пока Старший Мэй Ханьсюэ проводит расческой по его волосам. В этом нет какой-либо нежности. Сюэ Мэн даже не знает, расчесывал ли Старший Мэй Ханьсюэ волосы кому-либо ещё, кроме как самому себе. У Младшего Мэй Ханьсюэ, вероятно, было бы больше опыта — переспав с таким огромным количеством людей, он должен был помочь хотя бы одному с причёской — но он, кажется, доволен тем, что шныряет туда-сюда из их убежища, собирает полевые цветы и приносит их обратно, чтобы показать им. — А этот? — спрашивает он, прижимая цветок к своей щеке. — Мэнмэн, тебе не кажется, что он подходит к моим глазам? — Цветок, безусловно, подчёркивает зелёный цвет, а яркий синий резко очерчивает изумруд. Сюэ Мэн фыркает. — Неплохо. Младший Мэй Ханьсюэ наклоняется к нему, чтобы надуться, ошеломляюще и мило. От него приятно пахнет, чем-то холодным и острым, чем-то, что может очистить и укусить, словно клинок. Как порой бывает приятно чувствовать опасность. Сюэ Мэн понимает, что наклоняется вперёд, только когда Старший Мэй Ханьсюэ останавливает его твёрдой рукой. — Подожди, — говорит он, и его тон такой, словно весь мир остановился, чтобы услышать, как он говорит. — Почти готово, — может и не весь мир, но Сюэ Мэн точно, он не может ничего с этим поделать, или не хочет, или и то и другое. Он просто сидит, его спина идеально прямая, и чувствует сонливость с каждым лёгким касанием к коже его головы. Закончив, Старший Мэй Ханьсюэ собирает его волосы и перекидывать их через одно плечо, обнажая затылок, покрасневшее ухо и линию сжатой челюсти. Юноша ждёт, пока он снова соберёт Сюэ Мэна — Главу ордена, гуань — важный символ статуса, — но он не двигается. Вместо этого Старший Мэй Ханьсюэ прижимается губами к шее Сюэ Мэна. Юноша дрожит и пытается встать, паника призывает его бежать, бежать, бежать, пока не стало слишком поздно но его останавливает вес Младшего Мэй Ханьсюэ, заползающего ему на колени. — Куда собираешься, маленькая птичка? Сюэ Мэн сглатывает, собственный язык ощущается слишком большим для его рта. — Я… — Раньше мы никогда не позволяли тебе уйти, — напоминает Старший Мэй Ханьсюэ. Он больше ничего не говорит, но ему и не нужно. Сюэ Мэн чувствует, как жар обжигает щёки, его лицо тоньше бумаги, и он пытается пронзить взглядом Младшего Мэй Ханьсюэ, когда тот смеётся. Он усаживается боком на коленях Сюэ Мэна, двигается до тех пор, пока ему не станет удобно сидеть. И когда у Сюэ Мэна не получается произнести ни слова, Младший Мэй Ханьсюэ вздыхает. И Сюэ Мэн всё это кажется таким привычным. Это не должно казаться приятным, да? И не то, что должно ощущаться таким, нет, не обычным, но иногда ему кажется, что он сойдёт с ума от того, что находится в центре своей собственной маленькой вселенной. Нет родителей, чтобы они могли взять на себя ответственность, когда он устал, нет Мо Жаня, чтобы украсть всё его внимание, нет шицзуня, который бы тихо укреплял его уверенность и заставлял работать так, чтобы он мог им гордиться. Всё теперь зависит от его слов, теперь, когда он глава Пика Сышэн. И чувствовать себя кем-то таким маленьким, с такой маленькой ответственностью… словно насильно оказавшимся в теле одновременно знакомом и чужом. Кем-то, кем он привык быть и изо всех сил пытавшимся найти дорогу назад. Ему нравится. Тепло расплывается по его шее, вверх к ушам, окрашивая щёки алым. В голове тихий гул, которого не было раньше. — Никуда, — отвечает Сюэ Мэн, и его голос звучит так громко для него самого. Младший Мэй Ханьсюэ обхватывает его лицо ладонями, большими пальцами поглаживая под глазами, хотя на щеках Сюэ Мэна нет следов слёз. Как будто они могли быть. Может быть этот призрачный жест для тех дорог, которыми они шли до — совсем недавно, как сегодня утром, в прохладном свете луны, когда рассвет и близко не смел поцеловать горизонт. Младший Мэй Ханьсюэ оставляет поцелуй над его бровью, Старший — за ухом. — Хороший мальчик. И впервые с тех пор, как он потерял всё, Сюэ Мэн позволяет себе упасть. И быть пойманным.