Петербуржец

Над Невой догорает закат. Саша улыбается. Он ловит себя на мысли, что до безумия влюблен в пылающие закаты, в идеальные пятничные вечера и в Мишу, который несмотря на усталость, наваливающуюся, казалось бы, неподъемным грузом каждый раз находит возможность приехать пораньше, чтобы они могли провести вместе как можно больше времени. Он до безумия влюблен и в их долгие прогулки по кишащим жизнью улочкам и площадям Петербурга. Улицы вспыхивают множеством разноцветных огней. Вспыхивают восторгом и глаза наблюдающего за этим Саши. Миша молча смотрит на него, растягивается в нежной улыбке и, по скромному мнению Александра Петровича, чересчур уверенно тянет его в сторону незнакомого тесного дворика. Саша не сопротивляется ни когда расписанная пестрыми граффити стена оказывается за спиной, ни когда расстояние между ними предельно однозначно сокращается. Да и к чему это, когда все так идеально, когда Миша такой теплый, рядом с ним, близко-близко, когда Саша привстает на носочки, чтобы осторожно потереться носом о чужую бледную щеку? Романов был абсолютно уверен, что этот вечер не сможет испортить никто и ничто, пока не услышал раздражающий своей громкостью женский голос: — Извините, Вы не подскажете как… — Они мгновенно отлипают друг от друга. Саша одаривает девушку, явно не знакомую с таким понятием как «чувство такта», осуждающим взглядом, — Ох, простите, за беспокойство. Красивое лицо Саши замирает, искаженное гримасой недовольства. Он пытается определить, что возмущает его больше: невежество прервавшей их девушки или то, что она уже развернулась чтобы уйти, посчитав, будто бы он недостаточно компетентен для того, чтобы дать ответ на заданный ей вопрос. — Подождите, Вы хотели узнать дорогу? — упиваясь сквозящей в собственном голосе наигранной вежливостью, интересуется Романов. Она должна быть благодарна, что он дал ей возможность реабилитироваться в его глазах, должна признать, что вышло недоразумение, а ещё, конечно, должна сейчас же извиниться еще раз и, сделав максимально виноватый вид, уйти. Не тут-то было. — Да, но мне нужен местный, чтобы мог четко объяснить. Сашу передергивает от негодования, со стороны Московского слышатся сдавленно-хлюпающие звуки: в попытках сдержать рвущийся наружу смех он давится остывшим кофе. Саша надменно фыркает: люди безнадежно глупые создания. Господи Боже, куда смотрит эта пустоголовая девица. Как можно принять его — Александра Петровича Романова, петербуржца до мозга костей, в котором с первого взгляда, даже непосвященный смог бы разглядеть человека культуры, за приезжего?! Возмущения так и рвутся наружу, но Романов решает, что озвучивать подобное ниже его достоинства и вкладывает все кипящее внутри негодование в суровый взгляд, который по абсолютно неведомой причине достается улыбающемуся Мише. — Ох, а вот Вы, кажется, сможете мне помочь. Саша надеется, что девушка нашла другую жертву для словесного изнасилования и наконец-то оставит их в покое. Однако, их не особенно сообразительная знакомая, цокая каблуками по асфальту, легко огибает Романова и делает несколько уверенных шагов в сторону Миши. Тот из последних сил сдерживается, чтобы не начать биться в немой истерике, вызванной комичностью ситуации. Девушка в свою очередь глупо моргает и начинает настойчиво выспрашивать как лучше пройти туда, куда ей нужно. Московский, кажется, даже во время разговора не перестает задыхаться от смеха. А вот Саше вообще не смешно. Он так и остается стоять посреди дворика: одетый в новое дорогое пальто, идеально подчеркивающее его стройную, почти хрупкую, фигуру. В мягких, вьющихся от влажного воздуха волосах, гуляет весенний ветер, очки подчеркивают его аристократично-угловатое лицо и придают образу строгость. Он значит не местный, а это белобрысое чудовище, у которого мешки под глазами достают до пупка, а зализанные волосы растрепались от порывистого ветра, Московского, который уже вторые сутки пьет кофе вместо полноценного ужина, посчитали похожим на того, кто родился и вырос в возвышенной атмосфере Культурной Столицы их прекрасной страны?! Это уже не просто наглость, это поступок, за который полагается мстить долго и кроваво. Миша тем временем отводит девушку в сторону, терпеливо объясняя ей, где нужно повернуть, чтобы добраться туда, куда ей нужно. Романов не слушает, пытаясь отойти от такого потрясения, но под конец пантомима Московского привлекает его внимание и краем уха Александр умудряется расслышать финальный обрывок бессмысленного потока слов. А ведь Саша мог объяснить, как именно лучше пройти менее чем за минуту. В конце концов Романов натягивает на лицо самое спокойное из всех имеющихся у него в арсенале выражений. Только когда девушка исчезает из виду Московский обращается уже к нему. — Пф, ну и идиотка, а? — Миша одним глотком допивает остатки кофе и выбрасывает стаканчик в притаившуюся рядом с ними урну, — Не расстраивайся, я ее к Думской отправил, там есть на что посмотреть, в отличии от Исаакиевского собора. Саша поднимает на него взгляд и Миша видит, что Романов буквально светится изнутри. Они переглядываются еще пару секунд. За это время Саша видимо успевает окончательно переварить услышанное, и его прорывает на смех. Ну Миша и дурак. Его самый любимый дурак. — Пускай идет, — говорит Саша, успокоившись, и цепляется за предложенный Мишей локоть, — Там ей и место, шаболда. — Александр Петрович… Они синхронно заливаются звонким смехом, и Саша успевает в очередной раз поймать себя на мысли, что он до безумия влюблен в пахнущие дорогим кофе теплые губы Миши, в целомудренные поцелуи в щеку и в их пусть и не совсем идеальные пятничные вечера.