Сыграть нельзя любить

Первое признание. Апрель 2017 года, Новосибирск       Арсений влюблён.       Он не помнит, когда впервые подумал об Антоне не так, как было «правильно». Так, как было не принято в его семье. Так, как было не принято в России. Но с каждым днём он всё чаще ловит себя на странном клубке мыслей и эмоций. Мимолётно обращает внимание на яркую улыбку и заразительный смех в ответ на его странноватые для многих шутки. Старается игнорировать приятные ощущения от рук, гремящих десятками браслетов, которые всё чаще оказываются на его плечах и шее, в попытке обнять и прижаться как можно ближе. Залипает на яркие зелёные глаза, искрящиеся настоящими, незамутнёнными фальшью эмоциями, любуется маленькими морщинками-лапками в уголке.       Арсений обезоружен.       Антон стойко переносит все его нюансы. Не принимает никогда тяжёлый характер на свой счёт. Только сглаживать острые углы пытается, да свести всё к шутке по возможности в колких спорах. Антон заботится. Кормит каждого встречного бездомного животного, оберегает даже мелких букашек. И о нём заботится. Неуклюже, в самых примитивных вещах, но от этого в душе щемит каждый раз, и слов не хватает, чтобы всю свою благодарность выразить.       Арсений очарован.       Той самой детской непосредственностью, с которой Антон влетает во все игры. То, как он поддерживает самые сумасшедшие идеи Попова, легко вплетая свои шутки в историю. Смеётся. Улыбается. И ни мгновения не сомневается, даже когда Арсения несёт.       Арсений взбудоражен.       В первую очередь, тактильностью Антона. То, как он постоянно тянется к нему, утыкаясь носом в шею от очередной шутки. Арсений замирает, каждый раз огорошенный и сокрушённый той силой чувств, которую вызывают в нём обычные прикосновения.       Арсению страшно.       Его видят тысячи фанатов: они делают романтические видео под красивую музыку, пишут так называемые фанфики, где они с Антоном любят друг друга и не скрываются, рисуют картинки с эротическим содержанием. Арсению кажется, что каждый встречный знает о том, что хранится у него в душе.       Он не думает об Антоне круглосуточно. Мысли мелькают непроизвольно, неосознанно почти. Когда они не видятся, он вообще старается отбрасывать их, запирать глубоко внутри себя в коробку на сотни маленьких замков и выкидывать ключи как можно дальше. Обещает себе, рассыпаясь искрами всеобъемлющих чувств, молчать. Не кричать так громко, как ему хочется. Игнорирует ростки надежды, расцветающие яркими бутонами внутри. Не может, не хочет надеяться.       В турне всё проще и сложнее одновременно. Они рядом. Антон старается держаться ближе. Слишком близко. Маска каждый раз стекает с лица Арсения, и смех звучит всё чаще. Антон доволен. Он смотрит этим своим восхищённым взглядом каждый раз, когда ему удаётся рассмешить Арсения, и Попов любуется чистыми эмоциями, чувствуя внутри трепещущий огонёк и палитру невыносимо ярких чувств.       Арсений испытывает невыразимую нежность, когда видит Антона, свернувшегося калачиком на неудобных автобусных креслах, и аккуратно кутает его в плед, невесомо прикасаясь к коротким волосам. Улыбается тепло и искренне, когда удаётся подсунуть Шастуну незаметно шоколадку в карман. Игнорирует любые предупреждающие взгляды Серёжи. Тот знает. Всегда знал, как иногда кажется Арсению. Вот только с чувствами своими Арсений ничего сделать не может, да и не хочет, если уж быть совсем с собой честным.       Смена часовых поясов остро сказывается на Арсении. Он вялый, а в глаза словно песка насыпали. Когда они прибывают в Новосибирск, единственное его желание — завалиться в кровать и подремать несколько часов до саундчека.       Арсений слишком задумчив, чтобы заметить у своего номера Шастуна. Они сталкиваются практически лбами, и он хватается за предусмотрительно подставленное предплечье, мягко выдыхая в чужую щёку. — Упс? — смешливо шепчет Шастун. — В голове у тебя бум-с, — кряхтит Арсений, аккуратно отстраняясь. — Что ты тут делаешь вообще? — Мой же номер. — Антон пожимает плечами, потрясывая в руках связкой ключей с биркой. — А как? — растерявшись, спрашивает Арсений. — Я с Серёгой вроде живу. — А я тебе чё? Плохая компания? — дуется Шастун, и Арсений невольно хихикает, прислоняясь к стене напротив. — Не задавай глупых вопросов, Шаст. Я просто удивился.       Жить с Антоном в одном номере для Арсения — слишком. Он ловит носом тонкий, едва заметный запах, исходящий от Антона, такой изменчивый и противоречивый, как и его хозяин. Что-то напоминающее Арсению запах асфальта после дождя. И тело отзывается лёгкой дрожью. Нет, жить вместе им точно нельзя. Арсению время нужно: снова надеть маску, скрыть собственные чувства. Рядом он не сможет этого сделать, не выдержит. — Шаст, ты дурак или да? Наш номер соседний, — выводит его из размышления голос Димы, который нетерпеливо тыкает в табличку с номером «709».       Антон растерянно моргает, переводя непонимающий взгляд с Арсения на Диму, и тяжело вздыхает. Расстроено. Так, что по коже Попова мурашки идут и где-то внутри надежда теплиться начинает. — С Арсом было бы веселее, — роняет Шастун и разворачивается в сторону своего номера. — Увидимся позже.       Арсений продолжает стоять у стены, застывший в изумлении, и приходит в себя только от хлопка двери. Выдыхает полной грудью, чувствуя пронзительно всё, что только что произошло, и уходит в свой номер. Отдыхать. Прогонять мысли.       На концерте он старается игнорировать шутки про его номер. Антон путает случайно — так он думает. Вспышки лёгкого флирта на первых играх он тоже пропускает через себя, отвечая со всем своим пылом.       Арсений руки контролировать рядом с ним не может: нежно прикасается к запястьям, цепляя несколько браслетов пальцами; невесомо проводит ладонями по дрожащим плечам; намеренно хватает призывно выставленное колено; щекочет дыханием чувствительный затылок. Антон никогда не отстраняется. Напротив. Выглядит ищущим новых прикосновений, тянется всем своим естеством, льнёт ближе. Арсений отступает каждый раз сам, позорно сбегая от него подальше при первой же возможности, ловя недоумённые и обиженные взгляды Шастуна.       Вот только Арсений боится, что Антон увидит в нём то, что тщательно скрывается за всем смешливым флиртом, напыщенными фразами, остроумием и юмором. Хрупкий огонёк своей любви Арсений прячет за крепкими замками глубоко внутри, оберегает нежно, бережно лелеет в тяжёлые дни.       Они привычно играют пару. Импровизация идёт легко и непринуждённо. Подхватывают друг друга с полуслова, чувствуя на каком-то подсознательном уровне. Дело доходит до определённого количества слов, и вот тогда это происходит впервые. Произнесённое с придыханием, вымученное «Я. тебя. очень. сильно. люблю». Настолько неуверенное, затихающее под конец, что Арсений чувствует болезненный укол. Шастун на него не смотрит, дышит загнанно в микрофон и молчит ещё добрую минуту, а после поднимает глаза.       Арсений сбивается с импровизации и, огорошенный, сдвигается к краю сцены, опустив глаза в пол. Сердце бешено стучит, и в ушах звенит, а внутри разгорается неизвестный пожар. У него руки трясутся, и язык заплетается, а шутки никак не хотят плавно в сюжет выстраиваться. Он перед собой ничего не видит, кроме этих растерянных глаз, которые словно умоляют его забыть обо всём, что только что произошло. Но разве он может?       Они доигрывают концерт. Арсений шутит на автопилоте, будучи не в состоянии собрать мысли в своей голове. Поговорить с Антоном хочется, выяснить, это был обычный порыв в импровизации или неожиданная возможность.       В гримёрке они обсуждают каждую игру отдельно со всеми. В очередной раз разбирают минусы и плюсы. — Арс, ну вроде не первый раз на сцене. Что ж потерялся так? — посмеивается Дима, и его подхватывают все остальные. — Ну да, не каждый день Шастун такую чушь ляпает. Понять тебя можно. Но ты ж актёр, — язвит Стас, посматривая на Арсения с подозрением. — Даже актёру нужно подумать, куда дальше свернуть импровизацию, Стас, — огрызается Попов. — Да чё Шаст сразу? Гости придумали, а я и отыграл как надо. Импровизация есть импровизация, — тут же встревает Шастун.       Антон дёрганый, хмурый и неприветливый. Ему эти шутки так же опостылели, как и Арсению. С Поповым взглядом он старается не встречаться. И это ранит сильнее, чем самые жёсткие подколки и подъёбы со стороны остальных.       Арсений чувствует разливающуюся внутри горечь, вяжущую рот и закрывающую его осознанием, — они это обсуждать не будут. Никогда. Он кривит губы и ощущает полное бессилие перед хаосом, царящим в душе.       Арсению ломко. Ростки надежды растворяются, превращаются в колкий терновник, царапая душу. Уродливо оплетают выдуманную глупым сердцем иллюзию, отбирают её. Огонёк трепещет и мелко дрожит, пытаясь согреться. Вот только осколки собрать — то ещё испытание. Второе признание. Декабрь 2017 года, Пенза       Взаимность?       О ней Арсений никогда не думает. Держит любовь к Антону глубоко в себе — они просто знакомые, друзья, коллеги, нужно подчеркнуть, — прячет её от посторонних глаз за показной холодностью, тонной саркастических шуток и напористым флиртом. Он обещает себе смириться. Чтобы огонёк не жёг его по ночам языками острого пламени, обрастая новым потоком вины и стыда за собственные чувства. Учится контролировать каждый свой шаг, каждое действие, направленное на Шастуна, каждое слово. Он знает, что потерян. Знает, что не должен навязываться Антону, знает, что тот никогда не сможет разделить его чувства. Но…       В Пензе всё идёт по пизде с самого начала.       Они трогают друг друга чаще положенного. Арсения постоянно одёргивает раздражённый Серёжа, но остановиться тот не может, да и не хочет, тормоза сдают, а голову кружит возможность. Он ловит каждый момент, пока Антон настолько тактильный. Касается тонких, вздрагивающих пальцев с кольцами, рукой тычет в рёбра, своим плечом прислоняется к чужому. Антон смотрит сумасшедшим взглядом зелёных глаз, и Арсений призывно улыбается.       Взгляд умопомрачителен. Арсений не жалуется, ловит его всем своим естеством. Жгучий, напряжённый, словно подавляющий всю силу воли своим волшебством и невозможностью. Взгляд, проникающий под кожу, пускающий мелкие мурашки по всему телу. Он преследует Арсения везде. Во время выбора тем для вечеринки, когда он соблазнительно танцует, показательно не глядя на Шастуна. Взгляд, который заставляет Арсения задыхаться от сумасшедшей бури внутри. Взгляд лишь с двумя итоговыми реакциями на него: первая — сжаться в комок, стать незаметным и держаться как можно дальше от его обладателя; вторая — творить невыносимые глупости, прижиматься всем своим телом и шептать Антону на ухо невыносимую нежность.       На рэп-баттле Арсений танцует, пока не слышит «я просто боялся тебе признаться, что я со второго года начал в тебя влюбляться». И вроде в тему героев всё это, Арсений понимает, не дурак ведь, но от взгляда Шастуна сердце фантомно ноет, а в душе ураган поднимается. Знакомый взгляд такой, похож на тот, который он каждый день в зеркале видит. Мало кто знает, каких сил Арсению стоит доиграть концерт после подобного, но он справляется. С трудом. С комом в горле и безумным желанием вытрясти из Антона всё, что тот скрывает за своими словами и нервными движениями красивых пальцев.       В гримёрке Шастун мечется из стороны в сторону и держится от Попова подальше. Мужчина понимает, всё прекрасно осознаёт. Антону тяжело, Антон говорил то, что вовсе и не хотел произносить. Только вот отступать сейчас, когда толика правды так близко, только руку протяни и произнеси несколько слов, он не намерен. — Покурим? — бросает Шастун и, хватая куртку, выходит из помещения, так и не бросив взгляд на Арсения.       Он идёт следом, взяв с собой только полупустую пачку сигарет. На улице ситуация не меняется — Антон молча нервно щёлкает зажигалкой, пытаясь подкурить сигарету, но устройство, как назло, отказывается работать. Арсений тихо выдыхает и подходит почти вплотную к Шастуну, доставая из кармана джинсов свою потрёпанную Zippo. Огонёк от зажигалки оставляет причудливые тени на лице Антона, делая его ещё моложе, чем он есть на самом деле. Но и притягательнее. — Ты дурак, ещё и куртку не взял, — недовольно бурчит Шастун.       Антон быстро стягивает с себя вещь и помогает Арсению её надеть. Оглаживает плечи, аккуратно прикасаясь, словно разгладить пытается каждую складку. Или же прикоснуться лишний раз?       Арсений пальцами хочет прочертить аккуратную родинку на носу, разгладить каждую морщинку на лбу и окутать той нежностью, что годами копится у него внутри. Рука дёргается непроизвольно, и он замечает, как Антон отшатывается, словно придя в себя. — Не надо, — шепчет Шастун, сделав первую затяжку, и смотрит затравленным взглядом. Арсений руку опускает, чувствуя себя прокажённым, практически отвергнутым.       Арсений не знает, куда себя девать. Смотрит на кирпичную кладку с тонкой паутинкой трещин и сравнивает стену со своим сердцем, от которого отваливаются кусочки с каждым словом, действием и тем, что каждый раз остаётся невысказанным. — Шутка это, Арс, понимаешь? — Антон на него не смотрит. Глаза отводит, пальцы мнёт и браслетами гремит так, что всю нервозность видно. — В каждой шутке есть доля шутки, Шаст. — Арсений проглатывает рвущиеся из горла слова, отворачивается и затягивается сигаретой — не нужной сейчас, но хотя бы отвлекающей. — Я и не говорю, что в этом нет совсем ничего, ну, — он разводит руками, пытаясь показать что-то явно всеобъемлющее, то, что так горит внутри самого Арсения, — но оно не нужно нам обоим. Давай просто забудем и спокойно продолжим жить дальше. Пожалуйста.       Он смотрит так умоляюще. Так, словно и сам не хочет этого произносить, но вынужден. Всеми обстоятельствами, всей той популярностью, что свалилась на них за последние годы. Всем тем, что, он считает, может разрушить их отношения, если они позволят себе что-то большее, чем неосторожные слова, сказанные в порыве вдохновения импровизации. — Ты сам всё понимаешь же, — Антон говорит отрывисто, проглатывая слова и затягиваясь сигаретой всё быстрее. — Мы хорошие друзья, и пусть это так и остаётся. В импровизации такое проскакивает, у нас у всех. Так чё? Думаю, что мы…       Арсений договорить ему не даёт. Выдыхает сигаретный дым в лицо и стремительно приближается, мягко касаясь кончиками пальцев чужого лица. Антон замирает, смотрит испуганно и затравленно, но после покорно прикрывает глаза и трётся щекой об арсеньевскую руку. Попов касается так, как давно хотел, чувствуя внутри, как мягкие угли разгораются и теплеют, окутывая его надеждой. — Я не могу, — сдавленно шепчет Антон, дрожащими руками отстраняя Арсения от себя. Впивается зубами в и без того искусанные губы и часто моргает, смотря прямо в глаза напротив. — Я не могу, Арс. Не получится. Не выйдет. Понимаешь?       Не получив ответа, Антон разворачивается и уходит, опустив плечи и спрятав руки в карманы. Арсений трясущимися пальцами продолжает тянуться за ним, вот только мозг соображает быстрее. Мысли, вроде как мимолётные, бьющиеся на периферии сознания и никогда не мешающие адекватно воспринимать реальность и всё, что с ними происходит. Мысли, которые моментом ударяют его как обухом по голове, как раскалённым железом в грудную клетку, и он не может воздуха нормально вдохнуть в лёгкие, не споткнувшись и не затаив рваное дыхание, когда напряжённо вглядывается в сгорбленную спину, удаляющуюся с каждым мгновением.       Остановить хочется его, вот только смысла в этом нет. Антон всегда от него дальше, чем кажется. И между ними пропасть из непонимания и недомолвок, и её они не в состоянии преодолеть. Арсений иногда думает, что Антон не настоящий, выдуманный воспалённым сознанием и жаждущим любви сердцем.       Арсений не знает, что он чувствует. Смотрит на размывающиеся цветные брызги бензина на асфальте, и яркие краски в его душе расплываются в беспорядочный комок тёмных линий. Уродливых и кривых, как и весь предыдущий разговор, который заставляет огонёк внутри трепетать от бушующего ветра из боли и неприятия. Припорошённый колкими льдинками, он еле-еле тлеет.       Под промозглым талым снегом Арсений ёжится, устало опуская плечи и кутаясь в пропахшую сигаретным дымом чужую вещь. Ресницы неприятно слипаются от снега. От снега ли? Арсений сам ответа не знает.       Он продолжает стоять так, пока окончательно не замерзает. Потерянный. Разочарованный. Задушенный собственными чувствами.       Куртку Шастун забрать забыл.       Арсений напивается, как только возвращается в гостиницу. На все вопросы Серёжи отмалчивается, запивает виски образовавшуюся внутри пустоту и горечь. Не знает, как рассказать другу обо всём, что произошло. Серёже и объяснять не надо, так иногда кажется Арсению. Поэтому тот только тяжело вздыхает, ругается на королеву драмы и укладывает Арсения в кровать, слыша стук в дверь. — Я за курткой пришёл. — Ну, держи куртку и иди, куда шёл, Антон. По взгляду ж вижу, что не всё ещё. — Пусти меня, а? — Шёл бы ты отсюда, — Арсений сквозь алкогольный туман слышит рассерженный голос Серёжи и второй, тихий и сломленный. — Блять, нам поговорить надо. — Не надо, он не в том состоянии. Ты уже достаточно ему сказал сегодня. Свали, Антон, не доводи меня. А то я и Поза позвать могу, знаешь ли.       Арсений молчит, затаив дыхание. Пытается уловить хоть что-то в уставшем голосе Шастуна и не понимает, чего он добивается, придя под дверь, как выкинутый на улицу несчастный щенок. В замутнённом алкоголем сознании мелькают картинки будущего, где Антон нежно к нему привязан. Вот только всё не так. Арсений знает, что счастливое будущее не для них, не для него так точно. Антон не его, да и никогда рядом не будет. Антон предпочтёт бархатную женскую кожу его грубой щетинистой щеке. Антон никогда не выберет скрываться всю жизнь от окружающих людей, доверяя с трудом даже близким. Арсений всё понимает, вот только сердце с мозгом к общему знаменателю всё не могут прийти никак. Ведь Антон что-то чувствует: это читается в его искрящихся чувствами глазах, в аккуратных и бережных прикосновениях, в спонтанно выброшенных фразах, от которых он сам же куксится и смущается. — Мог бы и пустить его, — посмеивается Арсений, приподнимаясь на разворошённой кровати. — Разобрались бы хоть. — Разобрались в чём? В том, что ты там в своей волшебной голове придумал? — Серёжа возвращается в комнату и плюхается на свою кровать, недовольно уставившись на Арсения. — В смысле придумал? — недоумённо шепчет осоловевший Попов. — Мне не показалось. — Это ничего не значит, понимаешь, Арс? Все эти ваши игры, прикосновения и фразочки — просто импровизация для него. Когда ты это поймёшь, то сможешь жить спокойно наконец, а не заниматься хернёй, — бурчит Матвиенко, потихоньку укладываясь. — Не прав ты, Серёг. Я впервые поймал, — Арсений старается сформулировать свои мысли правильно, но голова настолько тяжёлая, что ему сложно думать. — Что-то поймал я от него, не совсем привычное. Отголоски собственного. — Ты проецируешь, Арс. Надеешься на что-то. Я всё понимаю, но Шаст не из таких. И он явно дал тебе это сегодня понять. Так что найди себе кого-то, ну, твоего полёта, и заканчивай с этим. Вам ещё работать вместе.       Серёжа затихает в другом конце комнаты, и Арсений погружается в собственные мысли под мерное дыхание друга. Его трясёт от невозможности воплощения в жизнь собственных мыслей. Огонёк внутри почти гаснет под гнётом тяжёлых мыслей и ноющей боли, охватывающей Арсения, стоит только вспомнить разговор с Антоном. Они вместе невозможны. Он знал это с самого начала и всё равно не мог не попытаться. Пускай так. Пускай Антон попробует забыть ту магию, которая соединяет их тонкой нитью. Выйдет ли? Арсений когда-нибудь узнает точно. Третье признание. Май 2018 года, Саратов       Признания, столь редкие, что ощущаются чем-то драгоценным и незыблемым. Арсений помнит их с точностью до малейших жестов и слов. Он собирает каждое в свою коробку воспоминаний с пометкой «Антон», любовно хранит, доставая в моменты сомнений и разочарований. Наплывами проваливается в них, ощущая тянущую пустоту внутри, каждый раз слыша: «шутка, импровизация, выбери то, что тебе больше нравится». И старается не думать. Не представлять, как могло бы быть у них, если бы Антон не трусил.       Концерты становятся отдушиной, где Арсений может позволить себе многое. Гораздо больше, чем он привносит в жизнь, не считая кричащих постов в инстаграме и говорящих хэштегов. Вкидывать звенящую пошлость, направленную на одного человека, во время отыгрыша и удивлять этим не только Антона с аудиторией, но и самого себя? Пожалуйста. Оставаться на расстоянии вытянутой руки, чтобы зелёные глаза всегда могли найти его даже периферически? Конечно. Нести иной раз полную чепуху, лишь бы услышать заливистый смех? Каждый раз. Быть ближе, как можно ближе, только чтобы коснуться вспотевшей кожи этого восхитительного человека? Арсений даже не раздумывает.       Антон удивляет его всегда. Не отстраняется, не убегает, сам пользуется возможностью выразить то, о чём так страшно сказать вживую, глядя в глаза Арсению. Прикасаться так, как хочется. И смотреть, бесконечно смотреть. Арсения от одних взглядов мажет так, что мысли в голове путаются. — Пойдём в караоке? — внезапно спрашивает Антон после концерта, чуть ли не умоляюще на него глядя.       Попов растерянно моргает и крутится вокруг, пытаясь понять, к нему ли Антон обращается. Вот только в гримёрке они одни. Арсений сглатывает шумно, тяжело перекатывая мысли в голове. Думает, что это очередная шутка, прикол какой-то, поэтому уточняет спустя несколько минут тягостного молчания: — Вдвоём?       Антон кивает быстро и отворачивается, только трогательно покрасневшие кончики ушей видно. Собираются молча. У Арсения внутри всё переворачивается, и сердце гулко бьётся от осознания. Они. Только вдвоём.       Болтать с Антоном, казалось бы, ни о чём, но при этом и обо всём, — прекрасно. Арсений о себе ему рассказывает много, больше, чем за предыдущий год точно. Спустя время голос хриплым становится, а в горле пересыхает от того, что замолчать невозможно под заинтересованным взглядом и заливистым смехом. Без умолку рассказывать истории из жизни, перебивая друг друга, и находить точки соприкосновения — то, чего так не хватало Арсению в туре, где их оставляли вдвоём так редко.       В караоке их, конечно, узнают: автографы просят, сфотографироваться стремятся. Наедине практически не оставляют, но оно и к лучшему. Арсений не знает, хватило бы ему выдержки в полумраке саратовского караоке не натворить глупостей или нет. Не выдать всё то, что так тщательно внутри стремится к Антону. Ближе, до маленьких разрядов тока на кончиках пальцев от соприкосновения с кожей близкого человека.       Обжигаться не хочется снова. Арсений и рядом не садится, а плюхается на диван напротив. Вот только взгляд у Антона с поволокой и намёком каким-то, но поверить страшно. Страшно снова найти отголоски собственных чувств и ошибиться, протянув руку, а после получить оплеуху той реальности, в которой их отношения невозможны. Он помнит холодные осколки своей души, собранные по частям и склеенные наспех. Не смог бы забыть, даже если бы очень захотел и постарался.       Антон долго шепчется с диджеем, а после уходит на сцену, пока Арсений продолжает пить пиво и наблюдать. Смотреть на счастливого и расслабленного Шастуна, заряжаясь его энергией и чувствуя внутри лопающиеся пузырьки счастья. Ловить каждый момент рядом, пускай и на расстоянии вытянутой руки. Арсений не загоняется впервые за долгое время: не перебирает свою коробку воспоминаний, не разбирает любое высказывание Антона, не цепляется за подколки и не эмоционирует на неприятные штуки. Ему хорошо и свободно.       Первые аккорды знакомой песни ударяют под дых, тяжёлым уколом прошивают сердце, и флёр спокойствия и расслабленности слетает с Арсения. Он вслушивается в каждую строчку, считывает каждое движение рук и глаз Антона. Пот на ладонях видно даже с его места, как и пальцы, крепко вцепившиеся в микрофонную стойку. Антон мягко раскачивается, в такт ногой дёргает и поначалу с Арсением взглядом не встречается. Краснеет то ли от выпитого пива, то ли от смущения выбранной песне, а ближе к главным словам поднимает взгляд и больше оторвать его не может. Антон несуразно поёт в микрофон: «Я люблю тебя — это здорово», глядя на него так, что внутри всё замирает и переворачивается.       Возвращается Антон довольным и плюхается рядом. Они соприкасаются бёдрами, пока пьют очередную кружку пива в уютном молчании. Плечами стукаются, да руками соприкасаются, пока тянутся за закусками. Арсений на месте усидеть не может, тело горит от близости, мысли путаются от тихого, тёплого смеха рядом.       После караоке они играют в пятнашки на улице. Вроде и взрослые люди, но рядом с Антоном Арсений иногда чувствует себя ребёнком и не стыдится этого. Он рассказывает Антону очередную жизненную историю, вызывая тихий смех и тёплый взгляд. Идёт спиной, не обращая внимания ни на накрапывающий дождь, ни на спешащих по своим делам людей. Сегодня они принадлежат только друг другу, и Арсений хочет получить от этой ночи как можно больше. Желательно всё, что Антон в состоянии ему дать.       Он не замечает, как они оказываются в каком-то внутреннем тихом дворике, пока лопатки не касаются каменной кладки дома. Антон руки расставляет по обе стороны, пряча его в кольцо и заслоняя от посторонних глаз. — Арс, — шепчет Антон, вглядываясь в его глаза так пристально, что Арсений невольно боится окончательно сойти с ума и потеряться в ворохе собственных разрозненных чувств. Антон крепко сжимает руки на его предплечьях, выбивая воздух из лёгких и заставляя сердце заполошно биться. — Да? — голос хриплый, тяжёлый, такой Арсений у себя никогда не слышал.       Антон головой качает только и склоняется всё ниже, хотя, казалось бы, для разговора такая близость и не нужна была. Арсений внутри ощущает ноющую тяжесть, не понимая, куда глаза девать от того, что тлеет в зрачках Антона. Огонёк разгорается, опаляя внутренности предвкушением нового. Того, чего так хотелось уже долгое время.       Антон в лунном свете кажется ему самым красивым человеком из всех, кого он когда-либо встречал. Очертить пальцами трогательную родинку на носу хочется, провести губами по лёгкому румянцу на щеках, смотреть, всегда смотреть в светящиеся глаза напротив. — Так вопрос буде…       Договорить он не успевает — Антон его целует. Сначала мягко, нежно прикасаясь губами к уголку рта, а после словно теряет тормоза. Языком раздвигает губы, требовательно, окончательно вжимая в каменную стену, буквально заставляя тонуть от пожара внутри и задыхаться от ярких, щемящих чувств, распространяющихся от кончиков пальцев, которыми он вцепляется в бок Антона, до взъерошенных волос, а в них вплетаются чужие пальцы. Из головы вылетают любые мысли окончательно и бесповоротно. Они больше не имеют никакого значения, как и любые слова, произнесённые ими.       Арсений теряется в пьянящих, одуряющих эмоциях, забывает обо всём на свете, отвечая на поцелуй так же ярко, пламенно и чувственно, насколько позволяет собственный рассудок, теряющий связь с реальностью, не в силах осознать всё, что происходит. Руками скользит по бокам Антона, сжимает тонкую ткань в пальцах, мнёт и притягивает его к себе ещё ближе, ощущая, как внутри всё содрогается крупной дрожью от сладкого томления. Антон, словно понимая его без слов, следует безумному порыву, прижимая Арсения к стене крепче. Так, что между ними совсем не остаётся свободного пространства.       Чувствовать Антона так близко сквозь ткань футболки, прикасаться так упоительно, что хочется невозможного: ближе, под кожу залезть, окончательно утонуть в безрассудстве, о котором Арсений мечтал так долго и теперь хотел лишь того, чтобы миг не заканчивался никогда. Становится совершенно не важным, что воздуха им не хватает, и они прерываются на мгновение, вновь касаясь губами друг друга. Не важно, что они так и не обсуждают всё, что обоюдно чувствуют друг к другу, то, что горит внутри, разгорается и исцеляет застарелые шрамы.       Важен лишь Антон, который целует его так, что земля уходит из-под ног, пальцы поджимаются, а крепкие руки, обхватывающие его талию, чувствуются так правильно и нужно. Важна возможность касаться так, как давно хочется, целовать каждый дюйм открытой кожи, носом водить по покрасневшему уху, ловить каждый тяжёлый вздох и чувствовать быстрый такт сердца.       Мужчина скользит руками по бокам и выше, водит пальцами по шее, нежно и аккуратно задевая кожу ногтями, чтобы Антон точно почувствовал. А после Арсений обвивает руками крепкую шею, на носочки поднимается, притягивая Антона к себе так близко, что дыхание смешивается и возможности отстраниться нет.       Арсений хочет запомнить всё: запах, касающийся ноздрей, естественный и дурманящий сильнее выдержанного коньяка; его прикосновения, одновременно крепкие и осторожные, будто нерешительные, вызывающие только одно желание — раствориться в них, утонуть без остатка. И губы, касаться которых хотелось так давно, а теперь наслаждаться исполнившимися желаниями так, что наутро следы останутся. Фантазии меркнут, забываются под воплотившейся реальностью, которая оказывается до сумасшествия прекрасной и трогательной для Арсения.       Арсений нить теряет с реальностью, в голове шумит так сильно, что рассудок воспринимает поцелуй как единственную причину, по которой сердце ещё не остановилось от переполняющих его чувств. Он отвечает Антону не менее отзывчиво и надеется, что это продлится как можно дольше, что Шастун в себя не придёт, снова отгораживаясь шутками.       Антон крепче, ближе прижимает его к себе, хотя казалось, что уже некуда. Арсения ведёт ещё больше, чувства обостряются до предела, и он не знает ни единого слова, способного описать всё, что сегодня с ними произошло, но оно и не нужно никому из них.       Отстраняться не хочется. Хочется ловить каждое мгновение общего сумасшествия, пока Антон такой, пока он рядом. Пока не спрятался обратно в свою раковину из боязливости и опасений за будущее. Ловить каждый тихий вздох губами, чувствовать подушечками пальцев неровный пульс на шее и задыхаться, обмирать каждой клеточкой своей ярко горящей души.       Арсению всё происходящее кажется сном. До сумасшествия волнительным, сильно затянувшимся, но сном, который в любой момент может закончиться и утечь сквозь пальцы. Растворится сладкой дымкой, оставляя после себя только привкус горького разочарования.       Они отстраняются тяжело дыша, и Антон аккуратно касается чёлки Арсения, настолько естественно поправляя её, словно делает это каждый день. А после улыбается и пытается сказать: — Я… — Я знаю, — перебивает его Арсений.       Слышать он ничего не хочет. Боится, что Антон опять начнёт отшучиваться, сделает вид, что это ничего не значит. Попов молча кладёт голову ему на плечо, продолжая прижиматься всем телом. Антон лишь мягко поглаживает пальцами поясницу, шумно сопя на ухо и тяжело вздыхая. А после аккуратно отстраняется, внимательно вглядываясь в лицо Арсения.       Ночь эту Арсений сбережёт, сохранит, как величайшее сокровище, и, если придётся, похоронит на дне коробки воспоминаний.       Арсению тепло. Он хочет навсегда запечатлеть этот образ в своей душе: растрёпанные короткие волосы, покрасневшие от поцелуев губы, неловкие пальцы на его футболке там, где сердце выдаёт сумасшедшую дробь, и сияющие особенным, важным светом прекрасные глаза.       Огонёк внутри впервые горит мягким, тёплым светом, согревая. Надежда теплится внутри, но она настолько хрупкая, что Арсений не даёт росткам закрепиться, чтобы не обжечься и не потерять хотя бы то, что они уже имеют. Четвёртое признание. Сентябрь 2018 года, Москва       Арсений всегда знал, что чувства к Антону не вытравить, не уничтожить и не забыть, сколько бы попыток он ни делал. Они только крепнут со временем, мягко и ненавязчиво оплетая его изнутри тёплым коконом после невыносимо прекрасной ночи в Саратове.       Он не появляется в Москве чаще — чтобы не навязываться и не обжечься. Думать, что Антон просто пробует для себя что-то новое и проще, и больнее одновременно. Арсения мотает из стороны в сторону от неопределённости, но выяснить всё и получить нежелательный ответ страшно. И потерять сейчас всё, что так хрупко между ними вырастает, не хочется.       Он ждёт. Если с собой быть совсем честным, то вечность ждать готов, хоть и не до конца сам понимает, каких ещё знаков и намёков от судьбы и Антона ему не хватает для того, чтобы увериться в правдивости происходящего между ними.       Он в себе часто не уверен: в том, что делает, куда стремится. Боится, что не получится многое из того, что запланировал. А в том, что Антон чувствует, он уверенным быть никак не может. Слишком всё зыбко и непривычно. — Все свободны, можете готовиться. Арсений, а ты останься, — тормозит его Шеминов, прежде чем он успевает встать с дивана после общего сбора перед мотором.       Он ловит встревоженный и растерянный взгляд Антона, лёгкой улыбкой намекая ему, что всё хорошо, и поворачивается лицом к креативному. Стас недоволен. Арсений видит это так же чётко, как ощущает собственное поднимающееся изнутри негодование. Тему разговора он знает заранее. — Давай в этот раз без твоих выкрутасов? — Чего? Говори внятнее, Стас. Я ни слова не понимаю, — юлит Арсений, крепко сжимая колено в пальцах.       Шеминов не мог знать. Они слишком хорошо скрываются, чтобы хоть кто-то заметил малейшие изменения в их отношениях. Арсений сам не хочет, чтобы кто-то лез туда, куда его не зовут, и злится на Стаса от этого ещё сильнее. — Я насквозь вижу всё, что ты делаешь. Как ты путаешь его, — руками взмахивает Стас, произнося слова с заметным неодобрением. — Стас, а ты таблеточки выпить не забыл? А то у тебя уже Земля плоской становится, да галлюцинации повсюду преследуют, — с ухмылкой говорит Арсений, показательно расслабившись.       Хотя внутри всё горит и скручивается. Нельзя раскрывать себя. Нельзя показывать собственные чувства и растерянность. Им с Антоном проблем лишних не надо, они и с собой толком разобраться не могут. — Ещё указывать мне будешь? Иди, Арсений. Но я, если что, тебя предупредил.       Арсений ничего не отвечает, молча поднимаясь с дивана. Под прожигающим взглядом он уходит из гримёрки, встретив на выходе взволнованного Антона, который хватает его за руку и уводит в сторону улицы. Курить хочется, как никогда раньше, и Арсений с удовольствием готов Антону компанию составить.       Шастун из стороны в сторону ходит, услышав отголоски разговора и в пальцах сигарету сминает так, что его волнение невооружённым взглядом видно. Арсений только тяжко вздыхает, останавливая его, притягивая медленно к себе за рукав так, чтобы легко приобнять, передать толику уверенности в себе. Объяснять ничего не хочется, Антон себя накрутит только лишний раз.       Арсений знает, как его успокоить. Настроить на нужный лад и не дать впасть в оцепенение перед съёмками важных проектов. Шепчет ему подбадривающую речь, мягко плечи сжимая и поглаживая, и это помогает. Антон выдыхает и яркой улыбкой Арсения освещает так, что тому самому смеяться и улыбаться в ответ хочется.       Шастун сам каждый раз к нему подходит, одним взглядом подпитывается и за прикосновениями тянется.       Они себя оба как подростки ведут. По подсобкам прячутся, пытаясь урвать несколько торопливых поцелуев между съёмками. В пустой гримёрке обжимаются, горячо друг к другу прижимаясь, под сумасшедший стук сердца и с безумной боязнью быть застигнутыми врасплох. Но черту так и не переступают.       От этого Арсения ещё больше скручивает внутри страх. Антон наиграется, Антон дальше не пойдёт и оставит Арсения собирать осколки собственного сердца и потухший огонёк души самостоятельно. Вот только Арсений не уверен, что сможет оправиться и нормально продолжать работать рядом. Он теперь только понимает, почему Серёжа против был когда-то.       На съёмках это происходит случайно.       «Можешь меня жечь, можешь меня бить — я всё равно тебя буду любить». Арсений смущается. Неровными пятнами растекается красная краска по щекам и шее. Арсений не знает, как реагировать на горящий взгляд красивых глаз и улыбку до ушей. Он только растерянно моргать может, да пытаться изображать из себя ничего не понимающего дурачка. Смеяться в ответ на громкие аплодисменты и ловить в глазах напротив яркую лавину ответных чувств.       Как они оказываются в гримёрке вдвоём после тяжёлого дня моторов — он не понимает, да и не задумывается. Ему не до этого, когда Антон руками его обхватывает, прижимаясь как можно ближе, ладони на спине сцепляет и шумно в ухо выдыхает, ласково губами прикасаясь.       Арсений сам его обнимает каждый раз крепко, за шею цепляется обеими руками. Боится, что больше шанса не представится и всё забудется, сотрётся и никогда не повторится вновь.       Пальцами хватается за отросшие пряди русых волос, мягкость внутри ощущая и пытаясь застыть в моменте, когда не нужно бежать куда-то сломя голову. Просто побыть рядом, впитать в себя всю тактильность Шастуна и не отлепляться от него, пока ноги стоять не устанут.       Арсений вдох делает, чувствуя Антоновский запах, окутывающий его со всех сторон, тепло обнимающий снаружи и внутри, разгоняя сноп искр. Он чуть отстраняется, чтобы пальцами лица касаться, практически плавясь от огня, разгорающегося на дне зелёных глаз.       Антон целует его первым. Мягко губами прикасается, нежно очерчивая колючую щёку влажной ладонью. Они не торопятся, изучают друг друга губами так, словно снова первый поцелуй переживают. Антон руками скользит по спине мягким прикосновением, и Арсений расплывается, теряется в нежности к нему так, что это сбивает с толку, заставляет дыхание сорваться на тихий хрип и сильнее к Шастуну прижиматься.       Отстраняются они внезапно, словно чувствуют надвигающуюся бурю, да и шаги в тишине павильона слышно.       Стас появляется не внезапно, но отстраниться и убрать с лица счастливую улыбку ни один из них толком не успевает. Тот сам понимает всё быстро, стоит только взглянуть на них, и начинает причитать о будущем их карьеры что-то.       Арсений не вслушивается, но с нарастающим внутри напряжением наблюдает за Антоном. Тот словно меньше своего двухметрового роста становится, горбится и плечи напряжённо вжимает. А в глазах вместо теплоты бушует страх, который Арсения душить изнутри начинает. — Импровизация это, Стас, — срывается Антон, не обращая внимания на руку Арсения на плече. — Шутка такая. В рифму подошло? Подошло. Чё ты развёл тут.       У Арсения опять всё обрывается, ядовитым плющом оплетая внутренности так, что вздох сделать больно. В голове заезженной пластинкой проигрывается «шутка, импровизация, шутка, импровизация». Становится горько. Слова заставляют отпрянуть, руку убирая с плеча и пряча её за спиной. Крепко сжимать в кулак до побелевших костяшек и молчать, не высказывая ничего, что так из души рвётся.       Арсению падать в рефлексию снова не хочется. Отмотать время назад, стоять в обжигающих объятиях и не думать. Не размышлять о том, что это был последний раз. И не бояться, что его в очередной раз оттолкнут после некрасивого поступка Стаса, который лезть-то и не должен был.       Они молчат, когда Шеминов покидает гримёрку, громко хлопнув дверью, и друг с другом взглядом стараются не встречаться.       Арсений зажмуривается, готовый услышать от Антона всё что угодно. Оттого в неверии распахивает глаза, когда Антон наконец-то прерывает тягостное молчание. — В гости не хочешь зайти? — на губах у Шастуна ласковая улыбка расцветает, и он дверь одной рукой открывает в явно приглашающем жесте.       Арсений только и может кивнуть, ошарашенный предложением. Огонёк мерно тлеет, готовый превратиться в пожар от осознания, что он, кажется, важен и дорог. Надежда мягко обволакивает изнутри теплотой и расцветает яркими бутонами оранжевой альстромерии. Арсений как никогда близок к тому, чтобы поверить. Пятое признание. Апрель 2019 года, Москва       Арсений больше не «девять дней в году» в Москве. Теперь он появляется там настолько часто, насколько позволяет и без того загруженный график. Они с Антоном не встречаются в полном смысле этого слова. Не устраивают свиданий. Всё, что они могут позволить себе, — время в небольшой квартире Шастуна, съёмки да редкие приезды Антона в Питер. Арсений не уверен, что ему этого достаточно. Он хочет всего и как можно больше, при этом не понимая, чего именно. Вот только не верит, что Антону нужно от него вообще что-то, кроме этих коротких встреч.       У Арсения есть ключи от квартиры Шастуна. Тот вручил их ему пару месяцев назад, бормоча что-то несуразное про торчание в подъезде на виду у всех. Арсению тепло и боязно одновременно. Пользоваться ключами он так и не начал, звонит в домофон каждый раз и без Шастуна в квартире не появляется.       Антон встречает его в дверях взъерошенный, с мокрыми волосами, в растянутых домашних шмотках и со счастливой улыбкой на красивых губах. Он влетает в Арсения, прижимаясь всем телом и складывая длинные руки у него за спиной в замок. — Здарова, — мягко смеётся Антон ему в ухо, и Арсений обнимает его в ответ, прикрывая глаза. — Привет, давно не виделись, — фырчит Попов, чувствуя, как внутри всё скручивается в узел от невыразимой нежности. — Ага. — Антон отстраняется, быстро чмокает Арсения в уголок губ и помогает стянуть куртку. — Я заказал нам пожрать. Так что мой свои графские ручки и на кухню приходи. Хоть по тарелкам пока раскидаю.       Когда он из ванной выходит, то видит, как Антон стоит у плиты с туркой в руках, выглядя настолько по-домашнему, что у Арсения щемит сердце. Он бесшумно подходит и оборачивает руки вокруг талии Шастуна, вжимая в себя близко, так крепко, что Антон и не вырвется, если захочет. — Этот кофе для меня? — тихо произносит Арсений, губами щекоча враз покрасневшую мочку уха. — Ну не для меня же, — растерянно бурчит Антон, выключая плиту и отставляя турку в сторону. — Ты так тихо подкрался, что я и не заметил. — Так и было задумано, — хмыкает Попов и ведёт рукой вдоль мягкого живота, опускаясь всё ниже. — Вижу, ты ждал. — Могло ли быть иначе? — Антон часто дышит, откидываясь на Арсения, но не делает попыток повернуться или отстраниться.       Антон расслаблен, он так уместно выглядит в кольце рук Арсения, что его ведёт хлеще, чем от самого крепкого кофе. Они не виделись около месяца, и сейчас держать себя в руках Арсений не может. Хочет прикасаться, обнимать и целовать Антона всего, от вихрастой макушки до великолепных длинных ног. — Знал бы ты, как я… — Арсений прерывает свою речь молчаливыми поцелуями оголённого плеча, торчащего из-под растянутой футболки. Он не скажет о том, как сильно скучал, всё и так слишком хрупко между ними. — Как я ждал нашей встречи. — Я чувствую, — хрипло отвечает Антон и поддаётся бёдрами назад, заставляя Арсения коротко застонать.       Арсений гладит его по животу, мягко очерчивая пупок сквозь тонкую ткань, и опускает руку ещё ниже. Ныряет пальцами под резинку домашних штанов, с удивлением обнаружив, что Шастун не надел бельё. — Настолько рад меня видеть?       Он целует Антона в шею, языком поглаживая каждую выступающую вену, а рукой накрывает полувставший член. Антон хрипит, ноги его не держат, и он хватается руками за столешницу, вжимаясь задницей в Арсения ещё сильнее. — Арс, — с запинкой шепчет Шастун, пытаясь совладать с дыханием, — еда остынет. И кофе. — Кофе важен, да… — Арсений практически не слышит его, тяжело дышит в затылок, медленно двигая рукой.       Спустя несколько сухих фрикций он поднимает ладонь на уровень рта Шастуна, молча выжидая. Антон тихо стонет и начинает облизывать её языком, пока она не становится влажной. — Блять, — шипит Арсений, лбом утыкаясь во взмокший загривок.       Арсений оборачивает член Антона влажной ладонью, и Шастуна начинает потряхивать. Он хватает Попова одной рукой за шею, пытаясь прижать ближе к себе, но тот чуть отстраняется, прекращая движение рукой. — Руки на стойку, дорогой, — мурлычет он, языком обводя ушную раковину. — Арс, пожалуйста, — почти умоляюще хрипит Антон, шире раздвигая ноги и опуская руки на столешницу. — Какой послушный мальчик, — довольно тянет Арсений, размазывая капли смазки по головке члена Антона.       Он начинает быстро и размеренно двигать рукой по эрекции, влажно целуя каждый дюйм призывно выставленной шеи. Оставляет красные следы, помечая Шастуна собой. Это единственное, что он может позволить. Доказать как себе, так и Антону, что тот принадлежит ему. Пускай не душой, но телом точно. — Пожалуйста, — стонет Антон, мелко вздрагивая от каждого интенсивного движения крепкой руки на члене. — Ты хочешь кончить сейчас или потом? Когда я смогу тебя взять, — вкрадчивым голосом предлагает Арсений, крепче прижимая к себе Антона. — Блять, блять, блять, — хрипит тот, прикусывая нижнюю губу, — потом, Арсений. Хочу чувствовать тебя внутри.       Арсений с трудом убирает руку, мягко целуя Антона во взмокший висок. Шастун тянется всем своим телом ближе, облокачиваясь лопатками на грудь, ягодицами вжимаясь в твёрдую эрекцию Попова, и откидывает голову на плечо.       Они так и стоят несколько мгновений, прижимаясь друг к другу в попытке успокоиться. Медленно и нежно до одури целуются, пытаясь выровнять сбившееся дыхание и унять возбуждение. Арсений мягко качает Антона в своих руках, и это напоминает ему танец. Неторопливый и слишком личный. Он чувствует себя глупым романтиком, почти школьником. Ему не хочется, чтобы это заканчивалось, не хочется выпускать Антона из рук ни на мгновение.       Однако они расцепляются, поправляя одежду друг друга, и садятся за стол. Арсению нравится наблюдать за таким домашним Антоном, дурачиться с ним, делясь новостями за день и ненавязчиво складывая свои ноги на чужие бёдра. Ловить жгучий взгляд и практически мурчать в ответ на мягкие поглаживания лодыжки.       В комнату они вваливаются, мягко соприкасаясь губами и поддерживая друг друга в ненавязчивом объятии. Арсений со стоном углубляет поцелуй, не оставляя ни малейшего шанса разгуляться плохим мыслям в голове. Антон замирает, мелко дрожа целое мгновение, а после подаётся всем телом, вжимается в него так, что воздуха хватать перестаёт. Одной рукой прикасается к отросшим волосам, зарываясь в них пальцами, а другой ягодицы поглаживает, вырывая из Арсения тихий стон.       Арсению потереться об Антона хочется, когда он чувствует, как в живот упирается стремительно твердеющий член. Попытка не удаётся, Антон его к себе так сильно прижимает, оплетая конечностями, что двигаться практически невозможно. Антон сам невозможный. Он зубами мягко впивается в нижнюю губу, настойчиво и властно вылизывая его рот так, что Арсений сам не понимает, когда успел потерять контроль над ситуацией и передать инициативу в чужие руки.       Арсений рукой проводит по выступающим лопаткам, ногтями почти впивается, получая в ответ низкий, едва слышный стон. Он чувствует, как у Антона ноги подкашиваться начинают и дыхание сбивается.       Ему надо, жизненно необходимо, чтобы Антон прямо сейчас оказался обнажённым. Мягкая ткань штанов и футболки неприятно трётся о чувствительную кожу, вызывая мурашки по всему телу. — Снимай одежду, — хрипло командует Попов, не тратя время на лишние слова. Они им сейчас вообще ни к чему.       Антон только и может кивать, как китайский болванчик. Он слегка отстраняется от Арсения, выпуская его из рук, и быстрыми движениями стягивает с себя домашние вещи. Медленно выпрямляется, изящно и неуклюже одновременно потягиваясь и приподнимая подбородок, с весёлым блеском в глазах смотрит, словно полюбоваться приглашает. У Арсения в горле пересыхает от картины перед глазами: хочется каждый дюйм бледной кожи покрыть поцелуями, метки свои оставить на идеально ровной шее, щипать и гладить, под кожу залезть. Делать всё, что заблагорассудится. — Ты тоже, — тяжело дыша произносит Антон.       Арсений только кивает и с ухмылкой начинает медленно раздеваться. Не разрывая зрительного контакта, расстёгивает пуговицы на рубашке одну за другой, медленно стягивает её с плеч и на пол бросает, себя во всей красе демонстрируя Антону. Тот только тяжело сглатывает, родинки на плечах взглядом облизывает. И рукой медленно тянется к своему члену, пока Арсений изящно скидывает джинсы с нижним бельём.       Арсений зажмуривается, пытаясь сосредоточиться, но получается плохо. Антона хочется трогать, Антона хочется облизать с головы до ног, возбуждённого Антона хочется запечатлеть в памяти и дарить всё, что так внутри к нему пробивается. Арсению хочется многого, всего почти.       Он распахивает глаза и смотрит, как Антон неторопливо проводит рукой по члену. Рот наполняется слюной, он вспоминает, как думал в такси о собственном желании отсосать Антону сразу, как только окажется на пороге квартиры, и усмиряет собственное тело, готовое упасть на колени прямо здесь и сейчас.       Он кидает последний взгляд на Шастуна и снова приникает к нему губами с каким-то отчаянным неистовством: пускает в ход зубы, ногтями впивается в оголённую кожу, членом трётся об член, пытаясь как можно больше контактировать. Арсений Антона подталкивает в сторону кровати, и тот позволяет спокойно вести — несколько шагов делает назад и опускается на край разобранной постели, потянув Попова на себя.       Арсений сам тянется, так не хочет терять с ним физический контакт, что приземляется на бёдра Антона. Удобно устраивается, трётся о вставший член и сходит с ума от желания кончить. С трудом удерживает себя от фантазии: сжать два члена вместе, откровенно и остро дрочить, пока они оба в негу не упадут. Но он слишком сильно хочет оказаться внутри Антона, поэтому тормозит себя.       Пальцами Арсений ведёт по хмурой складке на лбу, отчаянно целуя каждый сантиметр любимого лица, зарывается правой рукой в растрёпанные пряди, прежде чем спросить: — Чего ты хочешь?       Голос хриплый, срывающийся, но Антон глаза прикрывает от одних интонаций. Он нижнюю губу прикусывает, всем телом поддаваясь ладоням Арсения, и тот понимает, что ему мало. Чудовищно мало мягких, почти поддразнивающих касаний. — Я сделаю всё, что ты захочешь, но только после того, как ты произнесёшь это вслух. Смотри на меня.       Просьба-приказ звучит криво, у Арсения в горле пересыхает настолько, что получается каркающий шёпот. Антон глаза открывает и мягко произносит: — Отсоси мне. А потом трахни.       Арсений только ухмыляется, слезая с чужих коленей и заваливаясь на кровать боком, лицом к Антону. Тот зеркалит позу, мягко прикасаясь пальцами к припухшим губам, и шумно выдыхает. Это не похоже на их обычный секс: тишина, в которой слышно лишь их дыхание, наполнена уютной спокойной близостью, и Арсений не может удержать себя от признания: — Я скучал.       Антон согласно мычит, и Арсений нависает над ним. Смотрит в глаза, тонет в калейдоскопе чужих эмоций и опускается ниже, осыпая влажными горячими поцелуями шею так, как давно хотел. Метки оставляет на и так покрасневшей коже, ведёт губами вниз, прикусывая соски, и языком обводит дорожку от впадины пупка к паху. У него под кожей зудит и внутри огонь разгорается от каждой вспышки поцелуев и прикосновений к любимой коже.       Он мягко трогает бедро Антона, и тот понимает его без слов — разводит ноги и сгибает их в коленях, давая Арсению устроиться поудобнее. Мужчина языком обводит головку члена, пробует на вкус, слизывая выступившие капельки смазки. Шастун стонет, запуская тонкие пальцы в волосы мужчины, сжимает крепко, потянув на себя. Это практически не больно, возбуждает ещё больше и провоцирует Арсения на более активные действия. Он начинает сосать, глубоко заглатывая член размеренно и медленно, так, чтобы не дать Антону кончить раньше времени. Арсения самого ведёт так, что приходится пережимать собственный член, издавая хриплые задушенные стоны. — Стоп, — практически скулит Антон, потянув прядь волос на себя.       Арсений выпускает член изо рта и поднимает на Шастуна голову, ухмыляясь и медленно облизывая припухшие губы. Тот смотрит сумасшедшим взглядом и, кажется, готов кончить только от этого. — Перевернись, — снова командует Арсений, и Антон безропотно подчиняется.       Смотреть на выгнувшуюся спину, прикасаться пальцами покрасневшей от возбуждения кожи — восхитительно. Арсений даже секунды не оставляет ни себе, ни Антону на размышления, прикасаясь языком едва раскрытого ануса. Антон стонет, руками сжимая простынь так, что треск слышится. — Блять, — шипит он, стараясь насадиться на язык плотнее.       Арсений не впервой с ним такое проворачивает, но сейчас это происходит без какого-либо стеснения со стороны Шастуна. Языком медленно очерчивает края, лишь слегка проникая, а после всё активнее пытаясь довести партнёра. — Арс, я больше не могу. Пожалуйста, — хрипит Антон, виляя бёдрами. — Ложись нормально.       Антон неуклюже переворачивается, вытягивается на постели и кладёт руку на собственный член, но Арсений откидывает её и качает головой, предупреждая: — Только от меня.       Как в руках оказываются презервативы и смазка — Арсений и сам не понимает, открывает флакон и выдавливает гель себе только на пальцы. — Ты же почувствовал, что я готовился. Пожалуйста, быстрее, — лихорадочно шепчет Антон, елозя по кровати.       Арсений теряется на мгновение и скользкими пальцами проводит между ягодиц парня, аккуратно надавливая. Антон шумно вздыхает и расслабляется окончательно, принимая в себе один сразу до конца. Попов действует медленно, неторопливо растягивает, пока Шастун не вздрагивает и не раздвигает ноги шире, пытаясь подмахивать.       Растягивать Антона — горячо. Он нетерпеливо ёрзает, пытаясь насаживаться на пальцы глубже. Так, что Арсений чувствует пульсацию горячих гладких мышц вокруг и не может не представлять, как будет втрахивать Антона в постель, вырывая из его горла громкие стоны.       Арсений сам едва сдерживает себя от позорного желания кончить от одного вида любимого тела. Ногтями впивается в бедро до ошалелой боли и синяков, которые наутро останутся. Он тихонько подвывает, пытаясь отвлечь себя от картины, где Антон непозволительно сильно сжимает его пальцы внутри себя.       Он открывает помутневшие глаза и произносит с такой мольбой, что у Арсения пульс ещё больше подскакивает: — Пожалуйста, трахни меня уже.       Арсений тоже больше не может выдержать сумасшедшего напряжения, так что понимающе кивает и вытаскивает пальцы из прекрасной задницы. Трясущимися руками разрывает упаковку презервативов, раскатывает его по члену и опирается над Антоном, перенося вес тела на правую руку.       Когда он толкается внутрь, то ловит сумасшедший с поволокой взгляд Антона. Он смотрит так, словно в данную секунду нет ничего важнее их двоих. Здесь. В этой тёмной комнате. Арсений закусывает губу и медленно двигается внутри, стараясь не совершать резких движений, пока Шастун не поднимает ноги вверх, скрещивая щиколотки на его пояснице, и не пытается подмахнуть.       Слабого движения бёдрами достаточно, чтобы вырвать хриплый крик из губ Попова. Он зажмуривается, пытаясь прогнать цветные пятна перед глазами, и начинает двигаться быстрее. Арсений чувствует, что кончит скоро, гораздо быстрее, чем хотелось бы. Но заниматься сексом с Антоном всегда настолько восхитительно, невообразимо чудесно и словно невозможно, что Арсений теряет контроль окончательно, яростнее вколачиваясь в восхитительную задницу, пытаясь сдерживать громкие стоны.       Антон сам с ума сходит, приподнимает бёдра, пытаясь насадиться сильнее, бока сжимает до красных пятен, вонзая ногти так, что у Арсения перед глазами только красное марево возбуждения. Он резко и размашисто входит в податливое тело, не останавливаясь ни на мгновение. — Блять, мне так нравится, когда ты меня чувствуешь, — шепчет в мокрые завитки волос Арсений, получая в ответ громкий стон. — Я люблю тебя, — стонет Антон, сжимая член Арсения в себе, и тот кончает. Улетает, снесённый тысячами мыслей, расщепляется на небесные светила, утыкаясь носом в потную шею. Сколько раз Антон бездумно произносил эти слова? Сколько раз Арсений надеялся и терялся после очередной шутки на сцене? Может ли он поверить, что это не очередная игра его воображения?       Арсений быстро в себя приходит и, просунув руку между потными телами, сжимает член Антона. Тому хватает нескольких фрикций, чтобы выгнуться на кровати и кончить, выплёскиваясь себе на живот и грудь.       Арсений впитывает картину перед глазами, подмечая малейшие детали. Старается запомнить каждый вздох и стон. Со временем он всё больше боится, что Антону надоест происходящее между ними, и ничего с собой поделать не может. Может только впитывать, откладывать в коробку воспоминаний и слабо надеяться.       Засыпает Антон сразу, как только они принимают душ и меняют постельное бельё. А у Арсения сна ни в одном глазу не наблюдается. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», — в голове вертится, в мешанину превращается от воспоминаний про шутку и импровизацию, колет где-то в районе сердца и тревогой накрывает.       Он пальцами проводит по выступающим позвонкам Антона, мягким взглядом обводит его сонное лицо и внутри только чувствует обжигающую пустоту от очередного признания. Хочется уйти, вернуться в квартиру Серёжи и вылакать бутылку виски. Но и остаться хочется на ночь. Впервые. Он сбегает под выдуманными предлогами каждый раз, боясь обжечься, но сегодня его никто не гонит, кроме собственных мыслей. — Я думал, ты останешься.       Шастун растерян: осоловевшие широко раскрытые глаза смотрят с недоумением, руки судорожно сжимают покрывало, сам он дрожит как осиновый лист, словно от холода, пока Арсений одевается, не в силах справиться с собственными эмоциями. — Я обещал Серёге вернуться, он там показать ремонт хотел.       Антон только хмурится и кивает, не провожает. И Попов чувствует тяжёлый взгляд в спину, так и не оборачиваясь.       Арсений уходит. Огонёк внутри жжётся, оставляя уродливые ожоги на чувствительной душе. Он впервые хочет поверить в то, что дорог, важен и любим. Вот только признания во время оргазма не звучат для него искренне. Он обещает себе довериться. Поверить тогда, когда Антон будет готов сказать ему так, чтобы сомнений не осталось. Шестое признание. Декабрь 2020 года, Москва       Они не планировали это с самого начала, но всё получается даже лучше, чем можно было представить.       Антон уезжает в офис ещё до того, как он просыпается. На звонки не отвечает и пишет только восторженные сообщения по поводу оформления площадки. А Арсений волнуется, трусит почти. Нервно перебирает привезённые из Питера вещи, но, превратив в хаос комнату небольшой квартиры, так и не может определиться, что взять с собой на съёмки       Детская шалость — надеть футболку «нужён» на съёмки. Он не обижался никогда. Внутренняя шутка, только между ними двумя и сотнями тысяч фанатов, которые так этого и не поняли. А Арсений понял сразу, но не может перестать вспоминать тот день с щемящей нежностью между рёбер. Он рядом с Антоном валялся на диване, когда эти «Контакты» выходили — редкий случай, когда смог выбраться в локдаун. И Шастун так нервничал, переживал, мягко вцепившись потными ладонями в его руку, что Арсений пообещал себе простить его за всё, что бы ни услышал. Вот только Антону и извиняться было не за что — он сам ему этот мэм перед съёмками отправлял. Арсений помнит только, как мягко целовал Антона в шею, успокаивающе поглаживая отросшие пряди волос под тихие извинения за шутку.       Серёжа привозит его за полтора часа до начала и только ухмыляется, подталкивая в сторону гримёрки. Арсений уверен, что тот знает про сегодняшние съёмки гораздо больше него, но молчит, нервно перекатываясь с пятки на носок, прежде чем открыть дверь.       Для него приготовили костюм.       Он осоловело моргает, мягко касаясь отутюженной ткани пиджака, пока стилисты между собой переговариваются и приглашают его на грим.       Антона он видит за пятнадцать минут до старта, и глаз оторвать больше не может. Тот тоже в костюме, и выглядит так, что Арсений пальцами тянется поправить рукав пиджака, чтобы просто прикоснуться, понять, что это ему не снится. Антон красивый. Антон восхитительный. Антон изнутри светится каким-то новым, мягким светом, заставляя подпалённых от надежды бабочек внутри Арсения трепетать.       Они продолжают молча друг друга разглядывать, и Арсений не выдерживает. В пустом коридоре по сторонам оглядывается и быстро губами к щеке прижимается, обнимая Антона как можно крепче. Ближе. Так близко, чтобы впитать, вобрать момент и сохранить его в памяти навсегда. — Рубашка где? — спрашивает Антон и хохочет в голос, когда Арсений смущённо разводит полы пиджака, чтобы показать футболку.       Взгляд невольно падает на правую руку Антона, и у Арсения внутри всё скручивается от нежности и от безумного желания прижать его к двери и обнимать, покрывая мягкими поцелуями лицо. На безымянном пальце у Шастуна красуется «Роза ветров». У него на внутренней стороне век отпечатался момент, когда Антон бережно из коробки кольцо доставал и примерял его трясущимися пальцами. «Лучший день рождения за долгое время», — так ему сказал Антон после невыносимо нежной и изматывающей противоречивыми эмоциями ночи.       Антон ему экскурсию по площадке проводит, выглядя невероятно довольным, словно сам всё это организовывал. У них два кресла. Диван им и не нужен, лучше в глаза друг другу смотреть, сидя напротив, и не иметь возможность прикоснуться до самого конца съёмок. Впитывать любое проявление эмоций, ловить каждый искрящийся счастьем смех. Арсений знает, что так всё и будет.       Он нервничает.       Антон успокаивает его, потной ладонью к плечу прикасаясь. Мягко и ненавязчиво. Так, что внутри спокойнее становится. Шастун словно случайно касается пальцами шеи и поглаживает чувствительную кожу, посылая мурашки по всему телу, и ярко улыбается Арсению, прежде чем приземлиться на своё кресло.       Он чувствует себя глупо, когда футболку на камеру показывает. Антон только тепло смотрит на него и сводит всё к шутке, тогда Арсений сам расслабляется, погружаясь в атмосферу шоу.       Арсению хочется о чувствах своих наконец-то кричать. Он и делает это, доверяя собственный телефон и смотря на Антона с душой нараспашку. Кокетничает и неловко на вопросы отвечает под заливистый смех. Чувствует, как внутри всё горит от поддерживающих фраз и стойкого спокойствия Шастуна.       У них всё получается лучше всех. Антон сам ему в руки шоу своё вручает. Разрешает хитрить, изворотливо зарабатывать баллы, только ради приличия бубнит. Отдаёт победу — первую на канале так, чтобы это было символично. Только для них двоих.       Внутри у Арсения так много чувств одновременно, что это сбивает с толку. К Антону прикасаться хочется, приземлиться на одно кресло и на ухо глупости шептать, да так и сниматься. Чтобы все видели и знали о том, что так долго внутри трепещет. Но нельзя.       Арсения несёт. Знает, как Антона потрогать так, чтоб незаметно было. Ногой ведёт, аккуратно цепляя штанину, чтобы подтянуть вверх и носком ботинка к оголённой коже прикасается. Шастун сбивается на торопливую речь, хихикать начинает, даря Арсению тёплую улыбку, и кольцо на пальце крутит. Но не отстраняется. Сам при смехе ближе наклоняется.       На недовольное сопение Стаса за кадром они не обращают внимания — если понадобится, фокус сместят и ноги показывать не будут в выпуске.       В мягком свете софитов глаза Антона сияют словно ещё ярче, и всё это направлено на него одного. Так непривычно и неожиданно, что Арсению в ответ сверкать хочется, кинуть весь огонь внутри Антону под ноги и вместе согреваться в тёплых ощущениях.       Когда отец перезванивает и телефон оказывается в руках, Арсений чувствует взгляд Антона, как вспышку маленьких иголок по всему телу, разгоняющую мурашки по спине и шее. Тепло, мягко, просто потрясающе.       Антон смотрит открыто. Так, что Арсений невольно краснеет под его взглядом, опуская глаза в телефон. Язык не слушается, и он путается, давая отцу неправильную подсказку, слыша только негромкое досадливое шипение с соседнего кресла и смешки команды за камерой. Отец отвечает правильно, и Антон сам светиться начинает, словно победы хочет больше, чем сам мужчина.       Арсений не понимает, что происходит, только чувствует важность этого дня каждой клеточкой своего тела.       Камеры выключаются, и крю хлопает и улюлюкает, поздравляя всех с успешным окончанием съёмок самого выдающегося и ожидаемого фанатами выпуска «Контактов». Арсений не замечает ничего. Он не может отвести взгляда от расслабленного и счастливого Антона, который тоже не спешит вставать с места. Они пропускают мимо ушей поздравления и причитания Стаса, недовольный бубнёж Серёжи, который отказывается вести Арсения куда-то ещё, и молчат до тех пор, пока последний человек не покидает студию. — Я люблю тебя, — с придыханием хрипит Антон, а Арсений теряется. Замолкает и часто моргает, непонимающе уставившись в любимые зелёные глаза, где нежности и восхищения столько, что сверхновая меркнет на их фоне. — Я не очень понимаю. — Арсений ёрзает на вдруг ставшем неудобным кресле, снимает невидимые пылинки с брюк и чувствует только собственное громкое заполошное сердцебиение и нервозность в трясущихся пальцах.       Антон не отступает, приземляется в своём костюме прямо на пол рядом с его креслом и мягко берёт руку Арсения в свою, аккуратно, будто боязливо, поглаживая чувствительную кожу запястья. — Всё ты понимаешь, Арсений. — Антон губами касается центра ладони и мягко улыбается, не поднимая взгляда. — Любовь на сцене сыграть нельзя, помнишь? А я никогда и не играл. Только не с тобой.       Арсений теряется, Арсению сложно поверить в то, что Антон действительно может испытывать к нему такой огромный спектр чувств. Не играть на камеру, не отшучиваться после очередного признания, а говорить прямо, не убегая и не отступая. Глаза печёт, с губ срывается тяжкий вздох, и Арсений мягко скатывается с кресла, прижимаясь к Шастуну всем телом. Так крепко, что сломать можно. — Люблю то, как ты смеёшься, превращаясь в ежа, с этим своим прищуром и маленькими морщинками вокруг глаз. — Антон мягко касается пальцами его лица, поглаживает. — Как ты совмещаешь в себе долбанного графа из девятнадцатого века и подростка в пубертате. Люблю то, как ты всегда становишься на сторону близких, что бы ни происходило.       Антон невесомо касается сухими губами виска, и Арсений судорожно вздыхает. Пальцами ведёт по плечу и выше, до самой шеи, мягко хватает за загривок, крепче прижимая к себе, и целует аккуратно в губы. Нежно, так, что дух захватывает от эмоций. Антон уверенно касается его, не боясь больше показать то, что прятал за семью замками внутри себя. Выплёскивает всё наружу. — То, как ты горишь рядом со мной, — отстраняясь, шепчет Антон в самые губы, — сияешь, заряжая всё вокруг. Люблю твой восхитительный мир, в который, оказалось, так сложно попасть. Но ты пустил. И я надеюсь, что никогда об этом не пожалеешь.       Они оба тяжело дышат. Арсений смотрит в любимые глаза напротив, чувствуя только комок нежных чувств внутри и желание влиться Шастуну под кожу, остаться рядом навсегда-навсегда и никогда не отпускать. — Люблю тебя на разгорячённых простынях, стонущего подо мной. — Антон целует его в щёки, полуприкрытые чуть дрожащие веки, мягко прижимая к себе ещё ближе. — Когда ты импровизируешь или готовишься к очередной роли в кино. Люблю-любого, Арс, понимаешь? — И я люблю тебя, — хрипло отвечает Арсений. — Так сильно, что иногда страшно. — Мне тоже, — улыбается Шастун, прижимаясь горячим, чуть влажным лбом ко лбу Арсения. — Но мы вместе, понимаешь? И справляться со всеми проблемами должны вместе. Только так и никак иначе.       Арсений верит, бесконечно верит впервые за месяцы, а может быть и годы, что они провели рядом друг с другом. Последние сомнения стираются тонкими пальцами на колючей щеке. Огонёк внутри больше не колышется в попытке потухнуть. Он разгорается мягким пламенем, тепло лижет душу и сердце, согревая всё больше. И Арсений точно знает, что больше он никогда не будет наедине со своими чувствами. Теперь их двое. Надолго. Он надеется, что навсегда.