Крысоловка

Прошлое. Полосатый шейный платок и расправленный пиджак висели на кресле, ожидая внимания дольше обычного. Пустая накрахмаленная манжета белоснежной рубашки волочилась по полу, пока полураздетый Рэтиган вертелся вокруг себя у большого зеркала. Он сгребал шкуру на спине и выворачивал голову, силясь рассмотреть длинный шрам, полностью скрытый шерстью, но ощутимо стягивающий кожу. Неаккуратный шов шел через обе лопатки, кожа по нему срослась складками, Рэтигану не нужно было так часто прощупывать спину, он и без того знал каждый его излом, чувствовал стыдное гадкое несовершенство на теле, хотя никто даже не догадывался, какую муку шрам приносит владельцу. И дело было не только в физическом неприятии. Каждое движение напоминало Рэтигану, что он в неоплатном долгу перед самым ненавистным ему существом во всем Королевстве, если не на всем свете белом. Единственный, кто кроме Рэтигана знал о существовании этого шрама, его и оставил. И за это Рэтиган ненавидел его сильнее, чем сам мог представить. Ярость перехватывала горло и Рэтиган готов был биться о посеребрённую гладь, под мирное горение свечей, отражающее бессильный гнев его взгляда. - Ты оставил мне памятный подарок, Бэзил с Бейкер-стрит. О, поверь, я не останусь в долгу. Не останусь. Более прошлое прошлое. Выбитый зуб волновал его меньше всего. Зубы не хвост – отрастут. Под треск рвущейся ткани и стук пуговиц, разлетевшихся по мостовой, Бэзил выскользнул из пальто. За спиной раздался лязг, жуткий хруст и несколько секунд зловещей тишины. Бэзила замутило, ноги подвели и он упал, разбив колени о каменную кладку. Какая же это ерунда, - подумал Бэзил, отгоняя от себя видения того, что находилось позади него. – Сущие пустяки. Разбитые колени, порванная штанина. За его спиной раздался вой, разбивая сгустившуюся в ушах тишину. Тогда Бэзил осмелился обернуться, все еще ожидая увидеть мертвое тело. Никакие мертвецы не выли бы так, как Рэтиган. В кошмарном звуке смешались боль и гнев. Скоба ловушки ударила его по спине, чудом не сломав шею. Рэтиган дернулся вперед, назад, по спине как кровь, стек отсеченный плащ, железо глубже врезалось в его плоть, он рычал и бился в западне, с каждой секундой становившейся смертельной. Когда Бэзил несся, не разбирая дороги, прочь от разъяренной крысы, темный лаз показался ему спасением. Он нырнул в него и Рэтиган протиснулся следом, но лаз оказался сперва тупиком, а потом и вовсе – крысоловкой. Прижатый к проволочной сетке Бэзил попрощался с жизнью, но размеры ловушки не были рассчитаны на субтильную мышь, так что Бэзил протиснулся между прутьями, пусть ободравшись и лишившись пальто, а вот Рэтигана прихлопнуло. Пружина давила на скобу, под ней в агонии бился Рэтиган. Мерзавец и злодей, он совсем потерял цивилизованный облик. Он шипел, скреб когтями, бил себя хвостом по бокам, но выбраться не мог. Подлый негодяй стоял на пороге кончины, достойной мерзкой крысы – в одиночестве, в темноте, в грязной подворотне. На глазах своего недруга. Все, как Рэтиган заслужил. Бэзил поднялся и сделал несколько шагов по влажным сумеркам, стиснул зубы, сделал еще шаг, и остановился. Рэтиган заслуживал самой страшной смерти, но и правосудия. Бэзил не палач, он не мог оставить Рэтигана умирать, истекая кровью. Рэтиган убил бы его, если бы догнал. И уж он-то точно оставил Бэзила, окажись в ловушке Бэзил, еще бы и поиздевался. Такой уж он, Рэтиган, но Бэзил - не он. Не мог он просто уйти, зная, что Рэтиган сражается за жизнь в пасти сдвигающихся челюстей смертельного механизма. Вот, что подумалось Бэзилу, вот, к чему он неоднократно возвращался в невеселых размышлениях о совершенных ошибках. Но это позже. Сейчас Бэзил обежал крысоловку, осмотрел механизм. Разжать капкан не хватило сил. Он оглянулся и воткнул между шестерней спускового механизма черенок ложки, найденный в канаве, налегая на созданный рычаг всем весом. Он висел на черенке, дергал его и тянул, но тот сдвинулся, лишь, когда отчаявшийся Бэзил повис на нем всем не впечатляющим весом, дрыгая ногами. Капкан раскрылся, позволяя окровавленному обезумевшему Рэтигану кубарем скатиться в грязь, все еще подергиваясь, будто не понимая, что бороться уже не надо. Бэзил отступил в тень, с ужасом наблюдая, как крыса дергается, силясь встать, как подползает к кирпичной стене и ломая когти, подтягивает себя на ноги. Ярость его сошла на нет, он едва удерживал свой вес, хрипел и пытался идти, но сам не мог сделать и шага, неумолимо заваливаясь на бок, тратя остатки сил, чтобы стоять. Могучая спина поднималась рывками и опадала с хрипами, под ним расползалось красное пятно с теплым запахом ржавчины. Сглотнув подступающую к горлу тошноту, Бэзил ругнулся и окликнул недруга, страстно надеясь, что его голос захлебнется в шуме ветра. От звука Рэтиган дернулся, снова захрипел, от пятна под ним отделился новый тонкий ручеек. Жизнь утекала из крысы, но крыса все еще боролась, цеплялась за шершавый кирпич, сползая по своей крови. Опасливо приблизившись, Бэзил заступил в нее носком ботинка. Стиснув зубы, чувствуя, как сломанный зуб оцарапал губу, он стянул с себя жилет, смял и прижал к открытой ране. Он не совсем понимал, зачем так поступает, но дать Рэтигану умереть на помойке он не мог. Бэзил подлез под Рэтигана, уперся в него, помог встать. Кажется, Рэтиган понимал в происходящем еще меньше него, но держался на ногах, шагал по команде, позволял отчаянной мыши волочь себя, и хотя вес на плечах Бэзила ощущался титанический, кое-как до Бэйкер-стрит они дотащились. Рэтигану хватило сил пересечь порог, потом он упал и потерял сознание, поэтому не видел, как ненавистный враг его, трясущимися от изнурения руками отдернул занавеску, где в пыли и влажном лондонском сумраке росли волосатые нити пенициллина. Пришел в себя он, когда тела впервые коснулась игла. Хоть ему и повезло сохранить целыми кости, рана все равно была чудовищной, а у Бэзила не хватало опыта в подобных вещах. Он смочил иглу в спирте, прокалил ее и принялся сшивать расходящиеся края обычной нитью с катушки. Внутрь он заложил пенициллин. Бэзил шил, Рэтиган молчал. Он не стонал и не вырывался, хотя боль от проколов и протяжек, наверняка, была невыносимой. На шумное сопение Бэзила ответом была тишина. Когда он закончил, радуясь, что кровь остановилась, враг его остался лежать, не меняя позы. Подтащить его к тлеющему камину уже не было никаких сил. Стянув с себя пропитанную кровью рубашку, пока та не присохла к шерсти, Бэзил присел в кресло, перевести дух и обдумать, что натворил, но уснул через минуту, не успев даже понять, что засыпает. Когда боль в затекшем теле выдернула его в промозглую реальность, от Рэтигана остались темные пятна на ковре и грязные следы возле кресла, где везучая бессмертная крыса, пришедшая в сознание, долго стояла, глядя на спящего детектива, обхватившего себя руками. Рэтиган снова сбежал от него. И благодаря стараниям самого Бэзила, продолжит теперь свою преступную деятельность. Заговор. Остальные были мертвы, точнее некуда, Леонард остался с проблемой один на один. Величайшей тревогой его было осознавание, что проблема эта – ненадолго. Пальцы Рэтигана утопали в густой шкуре Фелиции. Он с наслаждением гладил нежный подшерсток, вычесанную, вымытую шерстку своей красавицы, своей гордости, единственного существа, к которому позволял себе нежность и искреннее обожание. Кошка утробно мурлыкала и терлась в ответ, грозя сбить Рэтигана с ног, а он улыбался и прижимался щекой к теплому боку. Леонард с ужасом наблюдал, как блаженно щурятся кошачьи глаза, безошибочно определив его персону среди клубков, катушек с нитками, обрезков лент и других предметов на полу швейной мастерской. Все пошло не так, как планировалось! Но в чем он ошибся? Все знали, что ужасная тварь по имени Фелиция подчиняется звону колокольчика, появляясь медленно, но неотвратимо, принося отчаяние и смерть. Никто никогда не говорил о встрече с ней в прошедшем времени. Если по тебе прозвонил золотой колокольчик, ты был обречен. Бесполезно было ползать у ног Рэтигана, плакать, хватать его за край плаща, умолять о пощаде. Умолять о чем-то Фелицию – вещь еще безнадежнее и отчаяннее. Фелиция означала ужасную кончину. Ужасная кончина утробно мурлыкала, звук проникал под кожу и тревожил каждый нерв. Выросший под музыкальной школой, Леонард знал о звуке все. Он на слух отличал тембры инструментов и музыкальные краски произведений, его сердце билось вместе с метрономом, он готовился и сам стать музыкантом, но навыки пригодились очень неожиданным образом. На Леонарда вышли. Когда к тебе в дом вламываются незнакомцы, это не всегда можно назвать «вышли», больше похоже было на шантаж и запугивание. Потом стало попроще – проверить две или три сотни совершенно одинаковых колокольчиков, чтоб найти один особенный. Чем особенный стало понятнее гораздо позже. Леонарда начали звать на прекрасные вечеринки, пышные торжества, о которых он, простая мышь из-под крыльца, и помыслить не мог. А потом он увидел Рэтигана, и мир дал трещину в точке до встречи с ним, раскололся, и старая жизнь отвалилась, рухнув в никчемное прошлое, не забыв погрести под собой планы и мечты. Остался только Рэтиган, мечты и планы Рэтигана. О, он был бесподобен. Всегда энергичен, всегда щедр на идеи. Фонтан лавы, сжигающий на своем пути все препятствия, оставляющий, однако, впечатление поистине неизгладимое. Трепет его плаща преследовал Леонарда во снах. Когда Рэтиган смеялся, весь мир смеялся вместе с ним, редкие короткие периоды меланхолии заражали всех вокруг. Он занимал собою все пространство, где бы ни появлялся, оказаться в толпе обожающей его с довольно близкого расстояния, казалось дивной сказкой. Чувствовать себя искоркой на орбите вокруг пылающего Солнца по имени Рэтиган Леонарду нравилось. Иногда случалось страшное. Леонард не понимал, как кто-то мог хотеть стать Рэтигану врагом, но с этими сумасшедшими разговоров не велось. Вот тогда звенел колокольчик. Тонкие подвижные пальцы в белоснежных перчатках перекидывали его нехотя, преисполненные величайшей скорби. И с теми, кто разочаровывал Рэтигана, происходила Фелиция. Но он искренне сожалел о каждом. Сейчас он тоже сожалел. Так и сказал. - Фелиция, кисонька моя, сожалею, что разбудил посреди ночи, но ты только посмотри на этого восхитительного кретина. Леонард, - Рэтиган закатил глаза к потолку и прицокнул языком, - Ты всерьез думал, что Фелиция подчиняется колокольчику? Что Фелиция кому-то, или чему-то подчиняется? Леонард поправил очки, по лицу струился пот. Когда же, когда все пошло вкривь да вкось?! Почему он позволил себя убедить, что Рэтиган злоупотребляет своими привилегиями, и им нужен новый лидер? Зачем он дал себя в это втянуть? И зачем отдал в чужие руки невзрачный колокольчик, точно повторяющий звон другого, золотого? - Она моя звездочка, моя детка. Я нашел ее маленьким котенком, вырастил. Выкормил. – О, как же Леонарду не понравилось слово «выкормил». – Мы вместе мокли под дождем, вместе прогрызали себе путь наверх. Во всем мире нет более совершенного и достойного союзника, чем Фелиция. Масло в голосе Рэтигана растопилось и начало растекаться, но он внезапно сменил тон. - Ладно. Хватит болтовни. Фелиция, прошу. Леонард побежал. Рэтиган покачал головой, безо всякого выражения наблюдая за происходящим. Его мучили и другие проблемы, требующие быстрых решений, не только казнь заговорщиков. К величайшему сожалению, всех его врагов сожрать не смогла бы даже Фелиция. Последнее, о чем подумал Леонард – для такой громадины, Фелиция весьма грациозна. Она настигла его в два прыжка. Рэтиган думал, что хватит одного. Настоящее. Болезненно вывернутая лопатка, напряженная рука, острый локоть. И дыхание Бэзила, медленное, осторожное, чтобы воздух в легких не усугубил шаткую позицию. Эти его мужественные попытки не стонать сквозь стиснутые зубы, один из которых не отрос до конца, и натянутая болью поза, зажигали в Рэтигане неожиданные страсти. Бэзил рождал в нем не только желание сокрушить себя, но всегда – бросить вызов его выносливости. Посмотреть, сколько он вынесет еще. Напряженный мир боли и ужаса за секунду до взрыва. Рэтиган понаслаждался медленной молчаливой пыткой и заломил детективу руку выше, чтоб посмотреть, как Бэзил поднимется на цыпочках, послушный его воле. Бэзил поднялся. Хрупкий, тонкий, провоцирующий себя сломать, испортить... Это было бы красиво, но Рэтиган не хотел торопиться. Он наслаждался молчаливой мукой Бэзила, всасывал ее вместе с сухим воздухом швейной мастерской, куда заманить проныру-детектива оказалось проще съеденного сыра. - Я приготовил тебе подарок, - весело сообщил Рэтиган, клацнув пастью. - Право же не стоило, - выдавил в ответ Бэзил, жмурясь под растущей улыбкой крысы-садиста, полной намерений все же сломать ему руку. Но одну только руку. Эх, ладно. Боль ушла. Никто его не держал. Над ухом зазвенел колокольчик. Рэтиган жадно впитывал весь ужас, превративший зрачки Бэзила в чернильные непрозрачные озера. Сухое сиплое аханье, которым Бэзил подавился, оказалось слаще пения любых оперных див. Смерть вошла на мягких лапках. - Фелиция, сокровище мое, познакомься с Бэзилом. Бэзил – Фелиция. Фелиция, это Бэзил с Бэйкер-стрит. Огромная Фелиция, моргнув, склонилась над детективом. Бежать было бессмысленно. Под теплым рыбным дыханием, шевелящим волоски на его макушке, Бэзил зажмурился, весь сжался, перестал дышать. Кошачья голова стала ближе, он чувствовал, как воздух вокруг колышется под движениями ее усов. Из горла наружу рвался вопль, Бэзил зажал рот ладонью, но кошка все еще не ела его. Она выпрямилась и села напротив, пристально его изучая. А он осмелился посмотреть на нее в ответ, и казалось, что сердце простучит ребра насквозь. В этот кошмар наяву вторгся ласковый голос Рэтигана. - Фелиция, дорогуша, прошу тебя, запомни моего protégé, и не ешь его при встрече. Фелиция закатила глаза, выражая некоторую степень досады, после чего с удовольствием подставила щеку под щедрые ласки Рэтигана. Насквозь мокрый Бэзил вынужден был смотреть, как Рэтиган нежит свое смертельное создание, а она мурлычет и ластится к нему. Это продолжалось дольше, чем простая мышь способна выдержать, но Бэзил дотянул до момента, когда Фелиция неслышно удалилась в сумерки, кинув на Бэзила последний внимательный взгляд. Бэзилу показалось, что она подмигнула, но своим глазам он доверять сейчас не мог. На груди у него сплелись неподъёмные руки Рэтигана в перчатках, застегнутых маленькими белыми пуговками. Вес навалившегося на него сзади Рэтигана и эти пуговки преследовали Бэзила долгие годы после сегодняшнего вечера. - Видишь, Бэзил, и я могу быть признательным. А ты можешь не бояться Фелиции, она не тронет тебя. Не волнуйся, детектив, - Рэтиган навалился сильнее, вынуждая Бэзила быстро переступить с ноги на ногу. – Я планирую убить тебя своими собственными руками, это будет долгое интересное представление. Но сегодня я попрощаюсь. Доброго тебе вечера, Бэзил. Посмеиваясь, Рэтиган дружески пихнул Бэзила в бок, чего тот уже не выдержал и нелепо пошатнувшись, упал, припечатавшись ладонями в кучу мусора. Рэтиган перешагнул через него, придержав полу плаща, и направился к выходу. Он не знал, будет ли эффектнее уйти, не оборачиваясь, или же у самого входа отсалютовать цилиндром. Может, отсалютовать, не поворачиваясь? Но лишить себя последнего взгляда на поверженного противника, Рэтиган все же не смог. Зажав в окровавленном кулаке, Бэзил рассматривал старые разбитые очки, на которые неудачно приземлился. Рэтиган тоже узнал оправу, но никак не мог вспомнить, конкретные испуганные глаза за ней. Мысленно махнув рукой на бездарно испорченный акт, он поспешил туда, где его ждали горячая ванна и еда. Он и так потратил слишком много времени на Бэзила. Сегодня спать будет особенно приятно, зная, что он, великий Рэтиган, платит по счетам и не копит долгов. И что раздражающий его Бэзил с Бэйкер-стрит долго не осмелится потушить свечу в окне своей спальни. - Ох, мисс Моцарелла, кажется, я нашел вашего брата, - прошептал Бэзил очкам, оставшись один. Голосовые связки не слушались, разгадка далась слишком дорогой ценой. - Или, - поправил себя Бэзил. - Отделался я легко. Хотя он бодрился даже сам перед собой, перед его глазами сужался и расширялся острый кошачий зрачок, запечатлевший его, как изображение на фото, а в ушах позвякивало золото, ударяясь о золото. И сердце Бэзила сжималось, пропуская удары, в такт его переливам.