День ночи

«Может быть, тебе нужен друг, а не любовники?» ... И время остановилось. Застыли звуки, замерло пространство, прекратилось дыхание, остановилось течение крови. ... Эта прямолинейная, безыскусная фраза не пронзила небеса вспышкой божественного гнева, земля не разверзлась под ногами, даже свод пещеры не обвалился. Мгновения, в сущности, продолжали утекать в небытие, однако нечто все же произошло.Такое…необратимое. Ужасное, как приговор к смертной казни наиболее мучительным образом. Или прекрасное, как прощение. В один, растянувшийся на вечность, миг близость оказалась более интимной без этой бестолковой любви и даже (о, боги, неужели!) без необходимости доказывать свою привязанность при помощи тела. Без клятв, без леденящего ожидания, что все неосторожно-нежные порывы и не обдуманные лишний раз поступки приведут в лапы вечно голодного, похотливого монстра, имеющегося Любовью. Все, что касается любви, необходимо лишь отдавать. Согласно своеобразной, поломанной арифметике, отсчитать хоть мало-мальский эквивалент того, что было дано возлюбленным, слегка прибавить и обязательно отдать обратно, как по-другому? До́лжно болезненно отломить хрупкий фрагмент и без того уже разбитой вдребезги собственной испаряющейся личности, но отдать. Выгрызть с мясом ради благополучия того, кто должен стать лучшей частью собственной души, иначе зачем это всё нужно? Нельзя выстрадать и вымолить крохотный уголок наедине с собой внутри Большой Любви, где двое - одно целое, один разум, одно сердце, и временами — одно тело. Нельзя, так не делают. Но тому, кто потерял себя и вот вроде бы обрёл заново, всё это равносильно самоубийству. Предложение остаться друзьями могло бы стать оскорблением, если бы не оказалось именно тем, что в самом деле требовалось неприкаянной, заблудшей, истощенной душе. — То, что ты делаешь с собой — с обезоруживающей улыбкой говорит Тав, — ломает тебя. Я желаю помочь, а не добить. «Спасибо тебе... друг», - когда-нибудь Астарион скажет это вслух. Вдумчиво, искренне, со всей полнотой чувств. Как только напьется свободы и напитает эго. Дружбе воспевают, однако любовь возвышеннее — так говорят — и, взвалив ее на себя, стыдно не выдержать веса. Почему-то идея дружбы имела иной вкус, ощущалась абсолютно бескорыстной, хотя и эгоистичной в один и тот же момент. Осознанной, как честный договор с заранее оговоренными условиями, где никто никому ничего не должен. Чувствовалась, как нечто, чем с удовольствием поделишься, когда есть избыток, но всегда: вопреки законам мироздания, отдаваемое удвоится, ведь радость испытают оба. И никакой вины, когда берешь то, что тебе добровольно предлагают. Как можно было самому не догадаться раньше?! Ещё друг способен беззастенчиво надавать по морде, отрезвить, когда собственный разум пребывает в сумерках сознания. Тав — воплощение отрезвляющей пощёчины. Иметь смелость принимать ответственность не только за свои решения, свою судьбу, но и всех, кто окружает; вести словно детей за руку, сквозь слепую ярость и тупую обиду, не давая вляпаться в глупость, совершая тем самым собственные, возможно более страшные, ошибки — суть личности по имени Тав. Возможно, именно это не удержало воедино отряд карателей Старшего мозга после победы над ним. Решив судьбу врага, бывшие приятели по несчастью остро жаждали разобраться наконец с собственными жизнями. Самостоятельно. «Итак, душа моя.... чем планируешь заняться дальше? Охо-хо! Чуешь силу и теперь страсть, как желаешь навести порядок повсюду, где окажешься, хм? Себе позволяешь, а меня в самый ответственный момент нужно ж было одёрнуть! Нет... Нет, это был правильный поступок... Но с этим ещё есть, что делать. Пошли, может, тогда разыщем нашу толпу голодных отродий? Поможешь направить их на путь исправления, по-приятельски, так сказать. А затем, если вдруг нарисуется новая цель и в твоей жизни, я великодушно готов составить компанию в ее достижении. Повеселимся?» Тав растерянно разводит руками, задумчиво чешет затылок, жмёт плечами, хмыкает, потом соглашается и они идут. Всего лишь вдвоём. Тав теперь представляет собой достаточно спятивший разум для того, чтобы, не колеблясь, в одну собственную единицу вынести любого, кто встанет на пути: смертного, бессмертного, бога, а Астариону достаточно лишь поддержать перфоманс. Вне всяких сомнений, дельце не займёт и половины дня: Тав выйдет величаво в гущу орды отродий, станет выхватывать их по одному, как нашкодивших щенят, а затем передавать на перевоспитание в руки их нового предводителя. Не терпелось посмотреть на это, вероятно в высшей степени презабавное, действие, но помимо прочего так хотелось ещё раз увидеть в глазах лю… любимого друга уважение, которое мерцало в них теплым пламенем в те моменты, когда Астарион совершал «правильные» поступки. Хоть и запоздалая, забота о своих жертвах казалась ему самым правильным, что он мог выдумать на текущий момент. Очередной привал устроили посреди нового нигде, во тьме Андердарка. День, ночь - не важно - руководствовались усталостью. Путь длился пока ещё недолго, но идти фактически непойми куда оказалось невероятно тоскливым мероприятием. Ничего не происходило, сражаться было почему-то абсолютно не с кем и не с чем, словно отродья уже успели пожрать и обескровить всё на своем пути и попросту лопнули, не ведая меры. Скука оставляла опасно много времени для размышлений, особенно, когда один спал, а другой стерег сон своего друга. В густом мраке среди таинственных шорохов Тав сидит на холодных жестких камнях и представляет взору прикорнувшего вампира идеально прямую напряженную спину, не издавая никаких звуков, кроме легкого шелеста медленного, медитативного дыхания. О том, что творилось в этой голове теперь можно было только догадываться, но лишь сейчас этого хотелось настолько невыносимо. Вблизи стоянки на острие сталактита собралась капля, вот-вот готовая упасть на сталагмит. Прозрачная мысль, назревшая где-то на дне сознания вампира, казалось тоже сорвется. Вот только соединится ли она в конечном итоге с решением, порождая незыблемую уверенность, как соединяются в пещерах верх и низ, формируя из казалось бы кристально-пустых капель прочные сталагнаты? Или вся авантюра окончится басней, в морали которой вода камень стачивает в ничто? Почему… Тав вообще здесь? Зачем в принципе тратит время на такую все еще ненадежную персону, как Астарион? Почему вампир, а не любой другой из их бывших спутников? Стали бы они друг другу теми, кто есть без... той их единственной ночи? Может быть, Тав до сих пор на что-то надеется? Вообще, что они оба забыли в этом моменте вселенского хаоса? Да и чего на самом деле хочет сам Астарион? Мягкие вибрации сердцебиения буквально осязались в плотном стоячем воздухе подземелья, как волны, расходящиеся по воде от брошенного в центр пруда камня. А аромат крови, циркулирующей в горячем теле хоть и пьянил, не вызывал жажды. Он внушал отчаянный страх. Каждый новый удар разгонял сок жизни по организму, а также отсчитывал мгновения до неизбежного: всё живое рано или поздно умрёт. И хорошо, если успеет состариться, что, впрочем, признаваясь самому себе, тоже не хотелось бы увидеть не только и не столько из эстетических соображений. Вампир поймал себя на мечте сохранить всё неповторимое, странное, волевое, безумное, глупое, забавное, великолепное… желанное?.. Все то, чем является Тав. Для него одного. Навсегда. И он решился. Астарион обманет. Как делал это сотни, тысячи раз, потому что не смог найти иного способа добиваться необходимого. Когда-нибудь, он надеется, у него получится отыскать, но это наверняка произойдёт слишком поздно. К тому моменту Тав не просто одряхлеет, а вероятно превратится уже в пепел, сгорит в потоке времени так же, как истлел бы в лучах солнечного света вампир, если вновь решился бы на него полюбоваться. Промедление лишь оттянет неизбежное, хотя ему неизвестно доподлинно, сработает ли план в своей самой главной, технической части. Может ли отродье породить отродье, если хозяина больше нет? Трагически большая Ложь может оказаться глупым обольстительством. Иными словами, задуманное безупречно: нечего терять. Он начнет с беседы. Ловко метнет замечание ни о чём, затем со смаком нашпигует пикантными шутками, сочинит игривую жалобу о несуществующей ерунде и, главное, не обронит никакой лести – слишком напрямик, неизящно, пошло. Щепотка фонового чувства вины перед Астарионом и Тав захочет оправдать себя — это в духе героических натур. Оттуда — рукой подать до исполнения любых желаний. Таких, как зов вожделения, которое стряхнув оковы двухсотлетнего рабства, неумело прячется в тёмном омуте бессознательного, с обманчиво-робкой настойчивостью словно скручивает узел из внутренностей и оставляет смутное, тянущее чувство тоски по чему-то недостижимо близкому. Есть только один способ узнать, что оно ли это на самом деле и способ этот стар, как сам мир. Нигде ведь не постулировано, что с тем, кого назвал другом, нельзя разделить ложе? Тав в глубине своего самоощущения хочет того же самого, вампир уверен. Ему уже мнится лукавая улыбка, рассеивающая сомнения, приглашающая к взаимным ласкам. Почти слышится жаркий шёпот, зовущий отведать все услады плоти. И взгляд, предвкушающий мастерство, которым Астарион уже успел подразнить когда-то. Удивительно мало времени потребовалось, чтобы вынужденная в этом «когда-то» телесность стала желанной и необходимой прямо сейчас. Невыразимое счастье — вновь обрести эту важную часть себя, такое же, наверное, испытает тот, у кого внезапно отросла утерянная конечность. Полноправный владелец собственной похоти, о, с какой благодарной жадностью он припадёт к вожделенной шее! Чтобы насытиться не кровью, а наслаждением. Чтобы медленно, но взахлёб облизать её от ключицы до уха, обильно вобрать в память особый запах кожи. Руками запечатлеть образ гибкого тела, извивающегося в сладкой неге, и всей кожей навеки запомнить его тепло. Им обоим не обойтись без вульгарных подёргиваний таза, чтобы в кульминации почувствовать прекрасную дрожь в ногах и в пылком азарте использовать зубы. Они выпьют жидкости друг друга, залижут раны, впитают звуки, все вздохи, стоны и плач. И будут беспечно счастливы до тех пор, пока Тав не заметит, как холодеет тело. Но это ничего, у Астариона останется вечность, чтобы получить прощение. Он перевернулся на бок и, подперев голову рукой, небрежно сообщает. — Что-то мне не спится ( ͝° ͜ʖ͡°)