Папе нужно много работать.

      Старая дверь со скрипом открывается, позволяя маленькой фигуре тихо и почти незаметно проскользнуть внутрь сумрачного помещения, насквозь провонявшего сигаретным дымом и кислым запахом просроченнного пива. Эти неухоженные, полупустые комнаты едва ли можно было назвать полноценным домом, но Мегуми пытается, с робкой надеждой прислушиваясь к приглушенным звукам. Мальчик и сам не мог сказать наверняка, что он искал больше: Хорошо известный шум работающего телевизора, гарантирующий неплохой и даже относительно теплый прием, или пугающую тишину, при которой следует быстро прошмыгнуть к себе в спальню и изо всех сил притвориться еще одним бездушным элементом интерьера. Голодный после долгого школьного дня, он осторожно проходит в кухню, ожидая найти там хоть что-то съедобное, прежде чем неминуемо столкнуться с самым пугающим в его короткой жизни человеком. Многочисленные пустые банки из-под дешевого алкоголя, вперемешку с небрежно разбросанными снеками, отнюдь не радуют его протестующе урчащий желудок, и все же юный Фушигуро находит остатки вчерашнего сэндвича с тунцом, чтобы быстро перекусить. Своеобразная трапеза увлекает не меньше полноценного обеда, и все же он не мог расслабиться, чутко замечая малейшие звуки из глубины пыльной, удручающе темной квартиры. На телевизор это не похоже, как и на полноценную тишину. Это вообще едва ли было похоже на что-то из знакомых ему источников шума. Озадаченный и растерянный, Мегуми нервно сжимает пальцами лямку школьного рюкзака, все еще висящего на его худых плечах, после чего хмурится и выходит из кухни в коридор. Что бы это ни было, его отец явно не обрадуется долгому отсутствию всякого приветствия со стороны своего десятилетнего сына. Старший Фушигуро терпеть не мог демонстративное неуважение, о чем не переставал напоминать при малейшей оплошности весьма грубыми способами.       - Эмм...папа? Я вернулся домой.       По-детски звонкий, еще не начавшийся ломаться голос на мгновение нарушает прерываемую странными звуками тишину, и черноволосый мальчик замирает в растерянности, ожидая хоть какую-то реакцию на свое приветствие. Ничего. Возможно, тот просто забыл выключить телевизор, а сам еще даже не вернулся? Кажется, шум идет из гостиной. Мегуми бы не удивился, его отец часто уходил из дома и пропадал неделями, прежде чем наконец вернуться и с полной мрачного торжества ухмылкой швырнуть воняющие чем-то железным купюры на диван. После такого отсутствия в холодильнике появлялась еда, а сам ребенок получал внимание и ласку, столь не свойственную ранее старшему родственнику, хотя в глубине души понимал смутную неправильность происходящего. Откуда были принесены эти деньги? Как заработаны? Третьеклассник пытался задавать вопросы, но никогда не получал ничего более, чем широкую улыбку и совет держать свой длинный нос подальше от взрослых занятий.       - Папа? Я дома. Где ты?       Каждый шаг вызывает противный скрип, а он в свою очередь заставляет вздрагивать вновь и вновь, сжимая пальцы на лямке рюкзака так крепко, что белеют костяшки. Ожидание и неизвестность, эти две мучительные сущности терзали мальчика изнутри, провоцируя на трусливый побег подальше от холодного, недружелюбного дома, где даже разбросанный по углам хлам безмолвно грозил своим бездушным металлическим блеском. Была бы здесь Цумики, все воспринималось бы легче. Старший Фушигуро не станет сдерживать свой вспыльчивый нрав даже в присутствии второго ребенка, но сводная сестра всегда являлась неким утешением для одинокого третьеклассника, никогда не ругая его за частые школьные драки или хмурое выражение лица. Полная добра и милосердия, девочка согревала своим светом, помогая пережидать даже самые сложные моменты его только успевшей начаться жизни. К сожалению, ее мать запретила жить в одном доме со своим бывшим сожителем, не доверяя ему совместного ребенка. Оно и не удивительно, если уж говорить начистоту.       Была бы мама…       Мегуми сглатывает, усердно пытаясь вспомнить призрачный образ погибшей от его появления на свет родительницы. Смутные воспоминания о теплой улыбке и таких же черных, растрепанных как у него самого волосах. Мальчик никогда не знал собственную мать, но слышал, что отец был совсем другим человеком при ее жизни, а потому винил себя за детскую, едва осознаваемую обиду на ранний уход единственного человека, способного защитить. Не желая долго останавливаться на грустных мыслях, черноволосый подросток вновь сосредотачивается на становящимся все более громким шуме по мере его приближения к гостиной. Казалось, что в просторной комнате ритмично шлепает что-то мокрое, липкое, прерываясь на хриплое, загнанное дыхание и неразборчивые ругательства. Последнее вне всякого сомнения принадлежало его отцу, а вот первое…Растерянный из-за отсутствия правдоподобных ассоциаций, Мегуми вновь хмурится, сжимает рюкзак крепче и делает шаг за поворот.       - Сегодня я получил хорошие оценки за…       - Папа?       Увиденное кажется настолько сюрреалистичным и жутким, что мальчик замирает там, где стоял. Его изумрудные глаза широко раскрыты, а испуганный взгляд быстро скользит по яростно двигающимся в нескольких метрах от него телам, совершенно не способный зацепиться и проанализировать, что именно видит перед собой. Широкая, мускулистая спина отца прогибается с невообразимой для такого телосложения гибкостью, сильные руки напряжены и покрыты рельефными венами, стараясь удержать всю тяжесть на одних только коленях и локтях, а его привычное грубое лицо искажено от смеси болезненного удовольствия, больше похожее в таком состоянии на неестественную маску: Изуродованные шрамом губы растянуты в безумной улыбке, язык то и дело скользит между плотно сжатых зубов и высовывается наружу как у одичавшей собаки, а такие же изумрудные как у самого Мегуми глаза закатились, едва ли способные сфокусироваться на случайно нарушившем его занятие ребенке. Младший Фушигуро не сразу осознает присутствие другого человека, настолько его напугало странное выражение лица своего родителя, но не проходит и нескольких мучительно-долгих секунд, как его растерянный взгляд скользит дальше, к совершенно обнаженным и гостеприимно раздвинутым бедрам, между которыми грубо толкалось что-то длинное, мокрое и неприятное на вид, прикрепленное к нижней части живота незнакомого ему человека. Тот крепко держал свободной от сигареты рукой за талию Тодзи, и отчего-то именно этот жест возмущал больше всего. Его отец, такой пугающий, такой сильный, почему его держат настолько странно? Ему больно?       - Ааа, Гуми. С возвращением!       Третьеклассник вздрагивает от знакомого голоса и быстро кивает, едва способный подавить желание позорно зажмуриться. Сам же наемник наконец обращает внимание на не вовремя вошедшего сына и широко улыбается, не видя ничего предосудительного в своем компрометирующем положении. С каждым новым толчком его тренированное тело тяжело покачивалось, а из мускулистой грудной клетки вырывался протяжный полувздох-полустон, мешающий внятно задать невозмутимый вопрос.       - Как дела в школе?       - Что…происходит?.. – Спокойствие и легкое веселье во взгляде зеленых глаз могло бы успокоить, если б только мальчик не был напуган так искренне. Просторная комната пропахла насквозь неприятным запахом резины, мужского пота и чего-то приторно-сладкого, вызывая неприятную тошноту. Словно завороженный ритмичными одинаковыми движениями, Мегуми не может отвести взгляда от совокупления двух обнаженных тел, рядом с которыми то тут, то там валялись пустые бутылки и влажные, небрежно смятые купюры номиналом выше, чем он привык видеть на чужом рабочем столе. Каждая из них способна обеспечить полноценным обедом на несколько дней вперед. Откуда появились такие большие деньги на этом грязном, давно не мытом полу?       - Ах, это? – Посмотрев с еще большим весельем во взгляде, Тодзи дергается от нового сильного толчка в свое гибкое тело и стонет, запрокидывая голову в чистейшем экстазе. Лишь после этого он быстро облизывает губы и хрипло продолжает, не удосуживаясь хотя бы убрать эту пугающую улыбку со своего вечно хмурого лица. - Папе…нгх...приходится много работать, чтобы обеспечивать тебя, сынок!       - Твой отпрыск? А у него смазливая мордашка, Тодз. На женушку твою похож, царствие ей небесное. – Ни на мгновение не прерывая своего отвратительного поведения, незнакомый мужчина мерзко хрюкает от восторга и скользит сальным взглядом по всему телу испуганного мальчика, задерживаясь на тонких, так и замерших в полушаге ногах. Не понимая причин такого внимания к себе, Мегуми сглатывает, испытывая лишь острое, доселе неизвестное ему желание закрыться как можно большим количеством бесформенной одежды. Хоть весь его скудный гардероб разом, лишь бы не обнажать даже сантиметра своей кожи перед этим противным гостем. – Слушай, а можно…? Он у тебя продается вообще?       Странный, недосказанный вопрос заставляет покрыться смертельной бледностью, ежась от стремительно пробежавшего по телу холодка. Что бы ни хотел посторонний человек, Мегуми ни за что, никогда не подошел бы к нему ближе, готовый сражаться за свою жизнь и безопасность с отчаянием загнанного в ловушку зверька. Происходящее неправильно, неправильно, и хоть в силу детской наивности третьеклассник совершенно не понимал смысла увиденных ненароком действий, инстинкт самосохранения подсказывал ему держаться подальше от этих жадных рук и прожигающих насквозь глаз, будучи совершенно не уверенным в том, что отец защитит его при первой же попытке наброситься. Тот будто бы напрягся от услышанного, и юный Фушигуро с надеждой смотрит на грубое лицо, впервые за все время их совместного проживания умоляя не дать в обиду собственного ребенка.       Ответ, однако, звучит не так, как хотелось бы несчастному мальчику.       - Мм. У тебя нет таких денег. – Тодзи фыркает и податливо прогибается в спине, будто бы извиняясь за отказ через добровольную отдачу уже собственного тела. Это работает. Незнакомый человек вряд ли слышит дальнейший ответ, либо же язвительная грубость была обычной частью их непонятных младшему Фушигуро отношений. - Целки бьют по карману, ок? Я не собираюсь отдавать своего мальца грязной свинье вроде тебя, если вопрос стоит в паре-тройке зеленых.       Гость хмыкает в поражении и небрежно бросает окурок куда-то в сторону, хватая уже обеими руками за удивительно узкую для такого телосложения талию обнаженного отца. Ритмичные действия сбиваются с ранее стабильного темпа, совместные хриплые стоны то и дело прерываются на загнанный скулеж, а Мегуми…Мегуми не плачет. Мегуми привык что его отец занимается странными вещами, которые детский ум просто не может понять, поэтому он не должен совать свой длинный нос во взрослые дела. Увиденные на полу купюры вполне могут обеспечить их семью на ближайшие две недели, а значит он больше не будет засыпать голодным, грустно вспоминая редкие теплые пирожки, которые передавала мать Цумики каждый раз, когда получалось встретиться с сестрой. Значит, его отец будет добр и ласков, не повышая голос от раздражения, вызванного пустым холодильником и проигрышными билетами сомнительных лотерей и ставок. Значит, он смогут какое-то время поддерживать видимость нормальных отношений родителя и ребенка, не омраченных извечными бытовыми проблемами и плохими привычками старшего Фушигуро. Деньги, деньги, эти бессмысленные и жестокие бумажки. Отец презирал учебные заведения как места «манипулятивного влияния государства и правительства», но всегда говорил ему учиться хорошо, если не хочет попасть в места похуже его старой квартиры, «например к этим чертовым Зенинам», о которых сам Мегуми знал только то, что там живут «одни только козлы». Собственные мысли перемешались со всеми услышанными ранее словами Тодзи, мешая сосредоточиться на давно уже кричащем инстинкте самосохранения, и мальчик неловко проходит мимо двух обнаженных мужчин, чтобы с неожиданно холодным спокойствием взять со стола забытые еще утром учебники и быстро выйти в коридор, содрогаясь от каждого влажного шлепка кожи о кожу.       В конечном счете, отец всегда о нем заботился как мог.