* * *
«последний глоток воды»
— 5. ревность всегда была чувством, от которого славик хотел избавиться, только лишь у него появилась бы возможность загадать желание. это убивало постепенно, на равне с холодом алишера, безусловно, похожи были испытываемые чувства не только этим, но ещё и тем, что их запретно было обсуждать с кем-либо, а уж тем более с возлюбленным. вокруг моргенштерна, всё ещё такого эпатажного, всеми обожаемого, сексуального алишера со сверкающей улыбкой, великолепными кудрями и идеальным телом, конечно окружали многие женщины. слава должен был быть к этому морально готов, да он и держался до поры до времени, однако мириться и сдерживаться становилось всё труднее, особенно после одного случая. в москве, не так далеко от их квартиры запланирован был концерт, изначально договаривались на славу и алишера вместе, но внезапно старший слегка поменял общие планы. — скоро концерт, надо может подготовиться? — невзначай напомнил слава, замечая, что любимый об этом как-то затих. — слав, там, ты не обижайся, но тебе лучше остаться, сам же говорил, что не очень хотел ехать. — эти слова ввели тёму в конкретный ступор, в каком плане «остаться»? что так резко поменялось? — да, как скажешь. — решая на этот раз обойтись без траты нервов алишера, скромно произносит славик и покидает комнату, дабы слезинок на его лице не заметил моргенштерн. больше они об этом не разговаривали, хотя у алишера и было большое количество вопросов о том, емае, а где славины то вопросы? почему он без единого возражения согласился, словно они обсуждали эту тему тысячу раз? во всяком случае не очень то уж это его и волновало, главное, что концерт он проведёт, как и хотел, без славы. но видеть нужно было славушкино лицо, как только в сети стали появляться видео с московского концерта. слёзы неконтролируемым ручьём текли из глаз, не желая оставлять в покое бедного юношу. он даже не осознавал из-за чего такая реакция, но внутри догадывался, вернее имел несколько догадок. во-первых, алишер на видео выглядел явно счастливее, чем в любой момент рядом со славой за весь последний месяц. во-вторых, — огромное количество людей, сопровождавших это счастье на лице моргенштерна. безумно больно становится, когда понимаешь, что этой улыбки у него не было бы, если он притащил бы своего парня на концерт, да, тяжело понимать, что рядом с тобой твой любимый человек чувствует себя не таким довольным, счастливым, как например в обществе других людей. не подумайте, на толпу кричащих людей славик внимания и не думал обращать, ему важны были лишь те, кто за несколько минут видео прикасался к его парню больше раз, чем сам славик за последние дни. ему невыносимо рвала сердце ревность, ужасно больно было видеть рядом с алишером его друзей, пару девочек, парней, да в целом каких-либо людей, ведь даже они тогда были для него гораздо ближе, чем слава. выключив телефон и резко откинув его на кровать, слава вышел на балкон с целью покурить в надеждах на туманный разум. однако шестая сигарета также не дала особенных результатов, выдыхая дым, раз за разом всё тяжелее, но быстрее, слава то и дело возвращался за телефоном, посмотреть, нет ли от алишера ничего, вдруг он напишет. пачка подходила к концу, а слава уже стоял, окружённый дымкой с едким характерным запахом. внезапно, послышался звук уведомления, это точно алишер, слава верил. однако и на этот раз всего лишь видео очередного паблика, концерт, счастливый моргенштерн, как ему хорошо сейчас, как ему весело, и как терзает себя слава, сам до конца не находя объяснения собственным чувствам. он бы прыгнул с этого же балкона, разбился бы насмерть и ни секунды не пожалел, да вот этаж не внушает доверия, а остаться на всю жизнь инвалидом тоже не шибко хотелось, там и умереть будет проблематичнее.* * *
— ты ведь не будешь ничего с собой делать? котька, прошу тебя, не режь себя больше, славик, прекрати. — лапушок, пока ты меня любишь, я точно ничего не смогу с собой сделать. — значит придётся любить тебя вечно. я готов.* * *
пачка сигарет опустошена, в принципе как и слава, включая телефон, он сквозь пелену слёз увидел сообщения алишера: — слава — как ты? прекрасно, любимый, лучше и быть не могло, настолько подходящие слова в тот момент, ох, рыдать от двух сообщений славе ещё никогда не приходилось, что ж, всё бывает впервые. к сожалению в тот вечер не только это случилось с бедным мальчиком впервые. у алишера в достаточно надёжном месте хранилось приличное количество амфетамина, с которого он уже успел слезть, однако продавать не решался. трясущимися руками славик отыскал эти злосчастные пакетики с порошком и достал один. точно он не понимал как нужно это делать, но интуиция и наслышанность помогли ему кое-как с этим справиться. несколько вдохов, и артёмушка более совсем ничего не помнил, не понимал, однако чувствовал себя гораздо лучше. смесь порошка помогла ему справиться с тёмными мыслями, забыть об алишере, если говорить прямо, забыть вообще обо всём на свете. всё это было не так важно, размытые круги перед глазами, чувство невесомости, сильнейшее головокружение и тошнота, дикие проблемы с восприятием реальности — всё, что происходило со славой, однако даже об этом он думать порядком не мог, ему было не до этого, не до чего в том мире, он был где-то не там. славик разглядел в этом препарате своё спасение, давно он таким счастливым себя не чувствовал, давно не было в нём столько сил и эмоций. хотелось позвонить алишеру, высказать все слова о своей искренней и чистой любви, но вместо этого, он предпочёл разгуливать по комнатам туда-сюда, часто, не контролируемо стучать по столам и предметам. как маленький ребёнок он захотел сделать всё-всё-всё из собой же задуманного, хотелось громко смеяться и широко улыбаться, собственно всё это со славой и происходило. резкий прилив сил, не смотря на жуткое головокружение, помог славику немного оправиться, почувствовать себя вновь энергичным, радостным, таким счастливым, словно он вернулся в начало их с алишером отношений, словно их короткий сладкий сон вот-вот только начинался. переставляя с места на место всю посуду, перекладывая вилки с ложками местами, артём всё время обращался к алишеру, глазами наивно пытался найти его на кухне, в гостиной, их спальне, хоть где-нибудь. славик резво хватался за каждую, принадлежавшую его возлюбленному вещь, пел алишеру песни, не в состоянии был понять, что моргенштерну совершенно не до него, он и понятия не имеет, что тёма с собой натворил. прошло несколько часов и славу свалило с ног, голова ужасно раскалывалась, заснуть возможности не было никакой, да и совершенно не хотелось, в прочем, как и есть, довольно интересно, потому что в последний раз его организм сталкивался с пищей ещё утром, а в тот момент гряло уже следующее утро. но стоит отдать должное, порошок — единственное, что хоть не на долго избавило славу от ощущения разрывающей боли в сердце, ревности, чувства ненужности, избавило от всего сразу, вдохнул бы он ещё десяток подобных раз, избавило бы ещё и от жизни. — 4. на следующий день славе понятное дело было совсем плохо. алишер же дома не ночевал, а когда и пришёл, его не сильно волновало состояние славы, не было так важно, что он лежал на полу в абсолютно мыльном состоянии, ничего почти не соображая. моргенштерн заметил разве что чуть просыпанный пакетик амфетамина и понял, что слава этой ночью употреблял. подняв исхудавшее за всё время их отношений тельце, алишер без капли заботы, либо нежности переложил его на кровать и убрал порошок со стола, сопровождая все свои действия осуждающим: «пиздец ты…» — никогда не договоривал. в ответ слышались лишь мычания, но никаких движений или цельных слов от славы так и не поступило. однако за всю ночь он и глаза не сомкнул, действие амфетамина его всё ещё не могло до конца отпустить, чёрт его знает, что он сделал не так, но фен подействовал на него исключительно не так, как рассказывал алишер. наверное, важную роль сыграл тот факт, что это у славы первый раз, да и на телосложение парня без слёз не взглянешь, в общем тяжёлая ситуация, однако даже в таком состоянии артём всё же смог немного поговорить с алишером, узнать, как там прошло всё, хотя, он и без того обо всём прекрасно видел и знал.* * *
всё бы прекрасно, но после этого случая их общение ухудшилось совсем, не сказать, что его было сильно много, но пару фраз алишер произнёс с особенной мрачностью и нежеланием разговаривать со славой. ладно, просто нежелание общаться, артём почти успел к этому привыкнуть, но то, что однажды вечером произнёс алишер, сбило славику всё, даже похлеще наркотических веществ. окончательно ввести в ступор может только одна фраза, которую оба несколько раз друг друга говорили, на нечто намекали, но никогда она ещё славу так серьёзно не тормошила, как в тот момент. за ужином они обычно редко общались, но в тот раз почему-то алишер был особенно разговорчив, и в итоге свёл диалог к словам, которые могли довести славика до паники моментально. кажется, он знал об этом, может быть сделал так специально, может просто хотел подольше поиздеваться? артём никогда так и не узнает ответ. — слав, нам надо поговорить. — чуть более серьёзно, нежели раньше проговорил алишер. — 3. — да мы вроде и так разговариваем. — слава пытался скрыть, как по его телу пробежала ледянящая дрожь, сразу понятно, чем всё закончится, а для тёмы это «закончится» и было тем летальным исходом. — нет, послушай, ты пока не собираешься спать? сколько со мной будешь? — совершенно другой тембр голоса, безразличие сменилось чем-то ещё более пугающим. каждое слово алишера доводило славика до ужаса, до внутренней безумной истерики и паники, он уверен, алишер не мог этого не заметить. — я слушаю тебя, о чём ты хочешь поговорить? — на последнем слове голос дрогнул, глаза вновь на мокром месте, дрожь в руках уже не контролировалась, так что слава отложил вилку и убрал ладони под стол, еда в глотку уже точно бы не полезла. — интересно, какой процент твоих страданий от меня? — это не то, чтобы был совсем вопрос, скорее как уточнение для самого алишера, начало для рассуждений, а рассуждать было о чём, ведь на него в упор смотрели стеклянные глазки на совершенно бледном лице, казалось дрожали у славы даже волосы, ведь кристально понятно, к чему моргенштерн клонит, но наверняка знать ведь нельзя, мало ли, о чём он там хотел поговорить. — думаю не сейчас, нет, не сегодня. — с этими словами алишер встал из-за стола, убрал за собой посуду и просто ушёл в спальню, словно только что ничего не произошло. — алишер, подожди, ну скажи, скажи мне сейчас о чём хотел. — максимально на нервах славик выбежал за ним, не в силах ждать, ему нужно было лишь услышать то, что оба уже прекрасно понимали. иначе в голове рождались бы ещё более худшие события, либо возможные лучшие, конечно с наименьшей вероятностью правды. — я сказал тебе, не сейчас, отстань от меня. — перешагнув порог в их общую комнату, алишер внезапно развернулся к славе оттолкнул его от себя, закрыл дверь и заперся изнутри. — ты издеваешься? алишер, блять, да скажи, ну если хочешь расстаться со мной так и скажи, алишер, алишер! — истерично стучать по дверке, кричать имя своего любимого, родного человека, горько плакать, оставаясь всё ещё в тяжёлом, томительном неведении — всё, что оставалось славе по эту сторону квартиры. не описать никакими словами какой ужас испытал в ту ночь тёма, если моргенштерн за стенкой скорее всего крепко спал и даже не слышал всхлипов и сдержанных рыданий славика, то артём не закрыл глаза ночью ни на минуту, так и не смог физически справиться с режущей болью, с пониманием — это их конец. надежда на что-либо иное, что хотел сообщить алишер, тёмку не покидала, хоть и в глубине души конечно понятно, что завтра они будут друг другу совершенно чужими людьми. встретив летний рассвет на кухне, максимально нервно и беспокойно, славик кое-как дождался, пока алишер проснётся. однако вопреки состоянию тёмы, он снова не был настроен на разговор, который сам же и хотел предложить, артём вообще не понимал, что ему ждать, как себя вести после этого, да и общество алишера стало сильно давить, так что тёма просто вышел из комнаты, не желая тыкаться в реальность. постепенно прошёл день, друг с другом они почти не разговаривали, только что-то бытовое, но даже этого оба старались избегать. артём изо всех сил пытался морально настроиться на расставание, что сделать, чтобы с этим справиться? он всё ещё безумно любил алишера, не смотря на явный холод в глазах любимого, как это вынести? как пережить? если он заменил ему всё, если он готов был ради него на любые поступки, готов был измениться до неузнаваемости, а менять было что. по мнению славы, да и наверное алишера, у него был достаточно северный характер, вечные упрёки, истерики на пустом месте, да, славик не без греха, моргенштерну рядом с ним ужиться было почти невозможно, он был готов явно не к такому. тёма к каждой проплешине в отношениях относился с большой серьёзностью, наверно даже с самого начала их совместной жизни он уже боялся потерять его, боялся стать самым ненужным, грузом для алишера. в принципе случилось то, что должно, произошло то, чего на протяжении месяцев пугался во снах славик. маленький человек, для которого каждый малейший холод был словно нож в сердце, человек с такой высокой ко всему чувствительностью оказался не готов остаться один, или готов?* * *
— любимый, прости, я наверно так надоедаю тебе с этим всем, я слишком много говорю, я оче… — славик, я люблю твою открытость, я тебя люблю, я готов слушать то, что ты говоришь вечность. — правда? — честно.* * *
наконец вечером они остались в комнате одни, переделав все дела, которые только могли за день, лишь бы избежать друг друга. слава судорожно дёргал руками, тормошил одеяло на кровати, в общем не могу успокоиться, всё так же не мог настроиться, он не мог поверить, что вполне возможно, поговорит с алишером тогда в последний раз. ему тяжело было с этим смириться, он не мог найти, куда себя деть, но поднимать взгляд на старшего себе не позволял, в то время, как тот пристально наблюдал за каждым его движением, не опуская глаз. — слав, как дела? — вопрос, так и оставшийся без ответа, просто тёмка даже слов двух связать не мог, не способен был справиться с эмоциями, настолько сильно переживал. голос любимого человека навсегда сохранился в его памяти, никогда он ещё не слышал алишера настолько безразличным, но в то же время с нотками беспокойства в голове. диссонанс. — знаешь о чём я хотел сказать? — славик всё также не смотрел на алишера, просто боясь его видеть, просто стыдно, сам не понимал за что, чувства стыда, горечи, тревоги — самое чудовищное месиво, которое он тогда испытал. — слушай, я сам устал. то, в чём мы сейчас — нельзя назвать нормальными отношениями. давай честно, их уже нет. я не хочу чтобы на мне больше висел этот ярлык. я не хочу тебе врать, но все угасло. слав, нам стоит расстаться. — 2. все эмоции, что испытывал тёма ранее стёрлись в порошок, в обычный пепел. по сравнению с горькой пустотой, которую он прочувствовал в тот момент нет ничего более ужасного. человек, за которого он держался обоими руками, с которым он видел себя, который подарил ему столько прекрасных ощущений — в момент стал для него никем. глупо было не догадываться, что в тот день они разойдутся навсегда, их пути более никогда и нигде не встретяться, уж они об этом позаботятся. с минуту он просто не произносил никаких слов, слёзы скапливались на глазах и сдерживать их уже смысла никакого не было. сквозь пелену он смотрел в безразличное лицо человека, которого в тот момент ещё безумно сильно любил. что любовь? односторонняя? оставаться с алишером не было смысла, славик столько натерпелся из-за собственной чувствительности, что всё, о чём они говорили ранее в момент обратилось пеплом. — ответишь что-нибудь? — после продолжительного молчания, алишер стал сомневаться, что его вообще поняли. ответить что? смириться с его решением, навечно закопать все чувства к нему, перестать дышать только ради него? — но мы можем все исправить… либо, ты правда меня больше не любишь? ты хочешь, чтобы я исчез? — дрожащим, тихим голосом промолвил тёма, внутри себя, разрываясь на части, словно в него воткнули разом тысячи ножей, как будто его засыпало пеплом, что остался от их любви и закопали заживо. — нет, я не хочу, чтобы ты исчезал, но теперь я могу быть только твоим другом. — реально другом? настоящую любовь дружбой не портят. — алишер, ты правда меня больше не любишь? ты меня не любишь? — истерично бился слава, в немой надежде получить хоть каплю сомнения в решении алишера. почему, чтобы начать отношения согласие необходимо с обеих сторон, а чтобы их закончить, достаточно пару слов лишь одной. трудно представить, что ощущал в тот момент слава. для него эти отношения точно были созависимыми, он зависим от каждого слова своего любимого, каждого прикосновения, каждого знака внимания. он видел ошибку только в себе, он возненавидел себя в ту минуту, он во всём обвинил себя, своё ужасное поведение, привычки, желания, а какое могло быть ещё поведение от столь несамостоятельного, морально нестабильного человека. алишер был для тёмы всем, он заменил ему всё, в чём он нуждался, и даже если не способен был дать достаточное количество любви, заботы, тепла, то даже при ссорах и недопониманиях артём всё же ждал его слов, даже холодных, даже слов ненависти, но он на этом жил. за месяц до расставания он осознал окончательно, что от этого человека он зависим, словно от самого сильного наркотика. — слав, мне кажется это так. — 1. без любви ничего не склеешь. нет любви — нет ничего, пустое поле, режущее колосьями очертания неба, в него бы лечь и задохнуться кислородом, да невозможно. они не остались друзьями, спустя неделю алишер окончательно собрал все свои вещи и покинул их квартирку. два дня после последних событий для славика были сущим кошмаром, казалось, на этом окончена жизнь, сколько бы он ни пил, ни курил, никакие «глушители чувств» не спасли его от раздирающей резкой боли в груди. однако, спустя несколько дней, к великолепному удивлению славы, он стал постепенно отходить от расставания, окончательно разорвал все связи с алишером и более не желал с ним пересекаться. никто из них не хотел сохранять напрасного контакта, ведь одному из них это, конечно, принесло бы много боли. что там чувствовал алишер, какие эмоции от произошедшего испытал, чёрт его знает, может и забыл о славике навсегда, лишь изредка вспоминая его слёзки на щеках, блеск глаз при поцелуях и смех с их общих шуток. пройдёт ещё много времени и они друг для друга останутся лишь воспоминанием, для одного — болезненным, для другого — пустым и бесцветным.