I
Лэйн Стейли умер в своем кондоминиуме 5 апреля 2002 года; в собственном дерьме, со шприцем, торчащим из иссохшей руки. В его крови нашли смесь из героина и кокаина, известную как спидбол. Об этом писали в газетах, вещали по телевидению. Кто-то говорил, что он был слабым, эгоистом, а оттого грязным наркоманом. Кто-то винил в его смерти девушку, которая по некоторым источникам подсадила Лэйна на героин. Кто-то сочувственно ахал и разводил руками, соболезнуя утрате такого «уникального таланта». «Наркотики — зло», говорят они теперь, демонстрируя фотографии: одна из цветущей юности, а другая — последних лет жизни. С ними сложно не согласиться, я и сам много раз говорил об этом, прямо и честно. В конце концов я даже рад, что стал таким примером. Проблема лишь в том, что люди фокусируются на следствии, но не пытаются копнуть вглубь. Ведь наркотики — никогда не первопричина. Скука, желание соответствовать или окружить себя аурой уникальности. Это самые невинные и, пожалуй, презираемые мотивы. Но даже в них кроется большее. Вопрос — это способ познания мира; самый важный из них — «почему». Почему ты чувствуешь скуку? Почему ты хочешь соответствовать? Почему тебе необходимо быть уникальным? И так, снимая слой за слоем, каждое «почему» будет открывать всё новые подробности, которые непременно приведут только к одному ответу. Правда у каждого своя, но истина не подразумевает многообразия. Я не хочу лишать вас интереса подумать об этом самим, поэтому оставлю её неозвученной. Но будьте осторожны. Как только осознание пронзит вас, подобно разряду молнии, оно непременно принесет опустошение. Немногие могут справиться с этим. Я, вот, не смог. По правде, я и не встречал людей, которые смогли, потому что не говорил об этом с ними. Не хотел заразить их своей «болезнью», или просто был слишком глуп, чтобы облечь в слова то, что чувствовал, а может уже безвозвратно погряз, законсервировался в себе и утратил связь с внешним миром.II
Я совершил много ошибок, и самая крупная из них — моё желание стать рок-звездой. Глэм-банды — Van Halen, Kiss, Mötley Crue — были на пике в мои подростковые годы, и я смотрел на них так завороженно, будто они боги. Я тоже хотел стать богом. А боги, те, которым я поклонялся, принимали наркотики. Я помню, как читал в какой-то журнальной вырезке по звезду восьмидесятых и после решил, что тоже хочу «нюхать дорожки». Я даже не знал, что это значит, но уже хотел соответствовать. Помните? Желание соответствовать, одна из тех глупых поверхностных причин. Желание быть причастным к чему-то большему. «Большему» — именно; хорошее слово, которое может натолкнуть вас на тот самый ответ. Я проделал действительно тяжелый путь: от барабанщика до вокалиста одной из местных глэм-банд. Как-то раз, еще в самой первой школьной группе я хотел спеть вступление к одной песне, а мне сказали, что «барабанщики не поют». Это разозлило меня, но побудило серьёзно заняться вокалом. Я правда не умел петь и поначалу выходило просто ужасно. С тех пор целый год всё свое свободное время я стал посвящать только вокальным тренировкам, пока у меня наконец не появилась возможность пойти на прослушивание в группу знакомого моего сводного брата. Тренировки не прошли зря, и я понравился им сразу. Я так гордился собой. В тот год я даже попал на региональный канал! Возможно, если бы всё закончилось на Sleze, я быстрее бы понял, что это просто не моё. Закрылся бы дома, мастерил по дереву, играл в видеоигры и только изредка собирался с друзьями, чтобы поджемить. А может, всё было предопределено с самого начала. Подумайте сами: ребенок задерживается после школы, а когда возвращается, от него пахнет выпивкой. Никто не знает, что с этим делать, поэтому не делают ничего, ведь в семье есть двое младших сестер, воспитание которых теперь важнее. А маленький Лэйн снова и снова остается заброшенным. С семи лет, когда отец-наркоман ушёл из семьи, а Лэйну сказали, что тот умер. Да, пожалуй, у меня не было шанса на скучную, но счастливую «нормальность». Эта болезнь была всегда. Мне правда нравилось петь. Первое время на сцене я чувствовал себя очень уязвимым, но с опытом это превратилось во что-то приятное. Сейчас я понимаю, что приоритетным для меня был сам процесс. Ощущение вибраций голоса, музыки, которая лилась из меня. Я чувствовал себя тем самым «бóльшим», и это было намного круче, чем наркотики. Я не особо обращал внимание на реакцию людей. Достаточно было того, что мне дают возможность выпускать это из себя, что меня просто слушают и не прерывают, не освистывают. Я никогда на самом деле не хотел быть почитаем. Это всё вышло случайно и подвело меня. А что же так привлекало меня в сцене, если отдача была не важна? Это чувство, что жизнь останавливалась. Музыка давала мне ощущение безвременья, ощущение зависания в каком-то другом измерении, не похожем на наше. Но потом, когда концерт заканчивался, жизнь возвращалась. И каждый раз это было болезненное столкновение, словно тебя резко швырнули оземь. Так вот, уже тогда я начинал понимать, что хотя мне нравится быть на сцене, то, что происходит после — совсем нет. Ко мне подходили, пытались что-то спросить, похвалить, я отводил глаза и не знал, что ответить. Я не хотел быть здесь. Только нервно улыбался и выдавал вымученное «спасибо», а потом уходил в себя, в алкоголь, травку, ЛСД, кокаин. Так я мог быть тем, кем меня хотели видеть. Быть таким, какой представляют нормальную рок-звезду. Я понимаю, что далеко не все переносят всё это так тяжело и не хочу валить вину на других. Я сам избрал для себя такой путь. Я сам говорил о себе слишком мало; о том, что действительно у меня на уме. Я говорил только о последствиях, как и все они, но никогда — о причине. Я не уверен, что мне действительно можно было помочь. Наверное, я с самого начала оказался непригоден для жизни. Но то, к чему это привело позже, разрушило меня быстрее, чем могло.III
Знакомство с Джерри. Alice in Chains. То, что подвело черту. Поначалу всё было хорошо, правда. Я чувствовал свое поверхностное счастье рядом с ним, с Майком, Шоном. Джерри был и остается прекрасным, гениальным композитором. Да и просто удивительным человеком. Таким, каким я никогда не был и даже не хотел становиться. Джерри сочетал в себе невероятную любовь к музыке, глубокое чувство и потрясающие лидерские способности. Казалось, у него вообще нет слабых сторон. Джерри почти в одиночку занимался продвижением, как мог ограждал меня от этой коммерческой стороны. «Только пой», говорил он. Так и вышло: вне сцены рядом с ним я был просто симпатичной декорацией. Он нашел идеальный способ, как раскрыть мой голос, как подчеркнуть его с помощью гармонии. То, что стало нашим фирменным знаком. Джерри сделал Alice in Chains, я только придумал название. Да, сейчас я рассказываю об этом через призму печали, но не думайте, что я жалел об этом тогда! Всё казалось по-настоящему правильным. То, что мы создавали вместе, сносило крышу. Это было олицетворением слово «любовь». Нечто расширяющее сознание и уносящее куда-то за пределы, снова. Время останавливалось. Мне правда было весело и хорошо на записи «Facelift». Я искренне кайфовал, когда мы выступали в старейшем театре Мура в Сиэтле. Но потом началась вся эта кутерьма: нас признали новым прорывом в рок-музыке, наряду с прогремевшей Нирваной. Туры. Давление со стороны крупного лейбла. Подготовка к новой записи. Постоянно приходилось сотрудничать с какими-то людьми, которые говорили, что и когда нам делать. Следующие годы пролетали за три месяца, но по ощущениям забирали сразу пять лет жизни. Джерри был намного более подкован в этом деле, и он оказался готов, в отличие от меня. Когда на интервью, которые я, к слову, тоже возненавидел, нас спросили: «что стало сюрпризом, когда вы вошли в индустрию?» — я честно ответил, что не ожидал, насколько тяжелой работой это окажется. Так всегда. Сначала вам просто весело и вы делаете то, что приносит искреннее удовольствие. Вы отдаете себя миру, не требуя ничего взамен, так, как вам комфортно. Вы не растрачиваете себя до конца, у вас есть возможность сделать шаг назад. Пока нет обязательств, быть на сцене — чистый кайф и свобода духа. Но когда вы становитесь частью индустрии, время, которое вы так стремительно желали остановить, летит с удвоенной скоростью. Останавливать его становится сложнее и получается всё хуже и хуже, а потом это просто перестает работать. Это искусственный процесс, — ничто настоящее не может разворачиваться так быстро! — автоматизированный и почти обезличенный. Тогда и наступает смерть. Многие отмечают, что уход Демри в 1996 стал точкой отсчета окончательного увядания Лэйна. В этом есть большая доля правды. Однако настоящий Лэйн Стейли умер где-то между 1992 и 1993, во время презентации альбома «Dirt», признанного лучшей работой Alice in Chains. Ему было всего двадцать пять, он даже не дотянул до порога вхождения в известный клуб.IV
Знаете, что наступает после того, как добираешься до пика? Опустошение. Я смотрел вниз и не понимал, как здесь оказался. Зачем я здесь оказался, и что мне делать теперь? Я снова чувствовал себя несчастным, потерянным и заброшенным, как маленький ребенок, которого мать оставила в большом торговом центре и ушла. Вокруг столько всего; столько ярких вещей, людей, куча разных магазинов, эскалаторы, фонтаны, фудкорт, кинотеатр, но все это меркнет перед ужасом и болью, заполняющими изнутри. И никто не замечал этого, всё снова ограничивалось связью с наркотиками. Не может же Лэйн быть настолько слабым. Он просто застенчивый, он всегда такой, не обращайте внимания! Мне всё еще нравилось выступать, я выглядел сносно и был в хорошей форме. Но то, что наступало после, теперь стало сильнее меня. Я глядел в потолок, и ужас заполнял всё моё существо. Я боялся, что мне нужно будет делать это снова. И снова. То, что раньше доставляло удовольствие и чего я ждал с тайным трепетом превратилось в пытку. В безумный круговорот, которому я совсем не соответствовал. С самого начала я просто топил себя в иллюзиях, что подобная жизнь может сделать меня счастливым. Теперь же я топил себя в героине. Что было после вы и сами знаете. Я закрылся в себе и утратил всякую надежду. Я отдал слишком много и не смог добрать извне. Не осталось ничего, что приносило бы мне радость. Я просто хотел исчезнуть. Все «здоровые», что окружали меня, с самого начала считали, что проблемы уйдут, стоит мне только бросить. «Зависимость» — страшное слово, но есть вещи и пострашнее. Я верю, что любой человек может бросить, как бы долго он ни сидел. Проблема в том, что чаще всего люди продолжают употреблять, просто потому что у них нет причин этого не делать. Попробуйте осознать. Может, наркотики это вовсе не намеренное самоубийство, а напротив, способ удержать себя в этом мире? Наркоманов называют большими эгоистами, но на самом деле, я правда много думал о других. Слишком много. Я думал о Джерри, о том, как для него важна Alice in Chains. Он тоже пережил много дерьма — больше, чем я, — и наша музыка помогла ему исцелиться. Я был рад, что смог принять в этом участие. Что был рядом и мурлыкал его тексты, придумывая мелодии. Я снова стал чем-то бóльшим рядом с ним. Когда наши голоса сливались, это было похоже на резонанс душ. Так красиво, что хотелось плакать. И позже, когда все это превратилось в тот самый «тяжелый труд», я раз за разом переступал через себя. Шел на бесконечные сделки, мысленно подстегивал к тому, чтобы быть кем-то другим. Быть активным, работоспособным, социальным. Быть настоящей рок-звездой, для других. Но на самом деле я никогда не подходил для этого. Мне было плевать на лейбл, на контракт, на деньги, на всю эту чушь. Я жил без этого до и не боялся потерять после. Больше всего я не хотел подвести Джерри. Связь с ним, наш незримый контракт заботил меня намного сильнее каких-то материальных аспектов. Но мы с ним были слишком разные, чтобы он действительно мог понять, что я чувствую. После стольких сил, что он вложил в наш проект, я не мог просто подойти и сказать ему, что ухожу. Что это убивает меня гораздо быстрее, чем героин. Это моя вторая большая ошибка, и я поплатился за неё сполна. Не сумев вовремя остановиться, я начал гнить заживо, и вскоре это стало заметно. Было слишком поздно. Я больше не хотел существовать и только стремительно увядал, и в этом помогали те, кто выдавливал из этой оболочки последние соки. Они хотели получить кровь, но выходил только гной. Такой была предпоследняя глава моей жизни. Последней стало глухое затворничество. Использованный. Пустой. Наконец я перестал быть пригодным и мог умереть.V
Это моя исповедь. Моё последнее, посмертное интервью. Но есть нечто, помимо сожаления, чем я бы хотел поделиться. И, наверное, эти слова куда важнее всего того нытья и оправданий, что вы прочитали до этого. Пожалуйста, обращайте внимание на своих близких. Пожалуйста, будьте рядом, когда им плохо. Не требуйте от них слишком многого и постарайтесь принять их такими, какие они есть, даже если те совсем на вас не похожи. Помните, что не все могут то, что можете вы. Держитесь плечом к плечу, ведь в конечном счете это единственное, что имеет значение.Оставайтесь людьми и берегите в себе любовь.
А мне пора уходить.