***
Это произошло шесть лет назад. Этот день в календаре юного Дмитрия Сергеевича был подчеркнут красным карандашом. Для простого обывателя сегодня — самая обычная пятница. Однако именно тогда прошла первая в жизни будущего академика защита полномасштабного проекта. Он навсегда запомнил как светило тогда весеннее солнце: оно предвещало большие перемены и новое начало. Сердце выпрыгивало из груди, когда парень крепко сжимал ручки своего портфеля, наконец покинув гудящую аудиторию. Плеск бурных оваций все еще звенел в ушах. Дмитрий не мог сдержать ярких эмоций на своем лице и прикрывал рот рукой, стараясь сохранить спокойный вид для всех, кто мог находиться в коридоре. На дворе же стоял май месяц, пора решающих экзаменов и сорванных нервов любого учащегося. Только единственная фамилия была вычеркнута из списков экзаменующихся — Сеченов. Надпись в досье гласила: «За отличительные успехи в учебе Дмитрий Сергеевич переведен на индивидуальный план обучения», а где-то рядом с нелестной характеристикой теперь прикреплены проектные листы с замечаниями академика Бехтерева. С помощью этой работы мальчика наконец заметили нужные люди в начальстве университета. Конечно не без отцовских рекомендаций, но, учитывая всю предвзятость к юноше, Дима считал эту победу своей собственной. Теперь можно не беспокоиться об экзаменах в обычном понимании этого слова, поскольку их результаты больше не имеют значения. Стоит ли говорить о том, что студент в столь юном возрасте перегнал не только всех своих ровесников, но и более опытных однокурсников? И сейчас, окрыленный свершенным, он расхаживает по пустым московским улицам с улыбкой до ушей, в то время как суетливый ветер щекочет его волосы. Аудиенция была поставлена в первой половине дня, поэтому большинство советских граждан еще находилось на работе. Дима в последний раз на сегодня глянул на место своего триумфа и побежал в сторону автобусной остановки. Этим утром матушка попросила после защиты забежать к отцу, взять документы да отчитаться за проделанную работу. Тем временем стрелки часов перевалили за двенадцать, а приехать к зданию центрального комитета надо было ровно к двум. Старший Сеченов точно не потерпит опозданий. Выпрыгнув из автобуса на ближайшей остановке, Дима быстрым шагом поплелся до нужного здания. Ветер в этот день был особо игрив, всего за ночь успел разогнать темные тучи. За углом уже виднелись очертания знакомого фасада, а советские знамена на нем, слившись с солнечными лучами, горели алым цветом на фоне безоблачного неба. На полпути парень поубавил шагу, чтобы сверится с наручными часами — осталось не так много времени. Ветреный гул. И тут внезапный сильный толчок в спину. Боль ударила почти мгновенно. — А! — не успел юноша вскрикнуть, как уже оказался поваленным на землю. Маленький метеор врезался в него, сметя все шансы оставить такой знаменательный день без происшествий. Состояние нывших коленей и локтей, на которые пришелся основной удар, не позволяло совершать резких движений. Все мысли в голове резко перемешались, превратившись в примитивные фигуры, реагирующие только на уколы сильной боли по всему телу. Младший Сеченов кривился в попытках стерпеть подступившие слезы от возможного сотрясения. Спустя мгновение он услышал позади ломящийся от слез детский голос. — Блин! Блин! Блин! — циклично проговаривал ребенок, будучи на грани истерики. Тогда Дима наконец нашел в себе силы перевернуться на спину, медленно сесть и поднять голову. Мальчик, что стал катализатором происшествия, поджимал разбитые колени, заливаясь горькими слезами. Красная, как сиявшие ранее знамена, кровь медленно стекала на асфальт. Студент провел эти параллели неосознанно. Коря себя за несвоевременные мысли, он попытался оценить масштаб трагедии, но один глаз почему-то слипся, а веко потяжелело. Еще и так тепло… Пытаясь проморгаться, Сеченов понял, что это его собственная кровь капает на ресницы. — Маркс твою Энгельс… Эй, эй, спокойно, как ты? Ничего не сломал? — юноша потер голову рукой и убедился в отсутствии значимых повреждений, не считая, конечно, разбитой брови. Ткань дорогого костюма кое-как сберегла юношу от других травм, чего нельзя было сказать о втором пострадавшем. Короткая пионерская форма изначально не сулила ничего хорошего своей непрактичностью, а сейчас не спасла и подавно: детскую голую кожу встретил удар о жесткий асфальт. — Хныы, — пионер размазывал слезы вперемешку с дорожным песком по своему лицу. — Так, — с большим усилием Дима смог встать на ноги и подойти к мальчику, чтобы осмотреть на надобность визита в ближайшую больницу. — Здесь сильно болит? А если вот так? — Студент напряг все свои извилины на предмет воспоминаний о пройденных курсах первой медицинской помощи, ощупывая подранные коленки. Только в голове как-то пусто. Мальчик в ответ сдавленно мычит и время от времени хлюпает носом. — Кажется все кости в порядке, есть только раны глубокие и ушибы. Много ушибов, — парень старался выглядеть невозмутимо, даже для таких моментов в его арсенале всегда была парочка теплых улыбок. Сеченов впервые заглянул ребенку в лицо: голубые глаза успели покраснеть и припухнуть от слез, с небольшой опаской взирая на незнакомца напротив. — С-спасибо вам. И п-простите меня, пожалуйста!.. — последнее слово ребенок почти выкрикнул, привставая с места, но тут же плюхаясь обратно и корчась от боли. — Подожди, — Дима осмотрелся в поисках своего портфеля и моментально замер с немым вопросом на лице. Раскрытая сумка лежала в двух метрах от него, в то время как ценные бумаги в эту же секунду уносило ветром по пустому проспекту. Первой мыслью было сорваться и побежать за ними, однако, собрав все свое последнее здравомыслие в руки, парень только потянулся за лежавшей неподалеку бутылкой с водой. Матушка была права, без спросу положив ее в портфель опаздывающего сына. Удивительно только, что как после падения, немного прокатившись на асфальте по инерции, бутылка осталась цела и невредима. — Давай успокоимся. Как тебя зовут? Разве можно так беспечно носиться около здания ЦК КПСС? — Короткий щелчок и прохладная жидкость полилась на раны пионера, смывая с собой остатки щебня. — Я… Сережа Неча-Аев… Ай! Ай-ай… — Ну крепись, Сережа. — Ик! Вы не поймете! Мне мама сказала, что папа наконец приехал. Я очень… Спешил, — Мальчик смутился. Собственные слова стали неким откровением, из-за чего захотелось провалиться под землю еще сильнее. — А где сейчас твоя мама? Нам бы не помешала ее помощь, — парень оглянулся по сторонам, но вокруг было все так же пусто. — Ее здесь нет. Она на рынок ушла за продуктами. Я уже взрослый и решил пойти сам. — Что ж, а теперь нам придется отвести тебя к ней и идти в больницу, подумал бы, прежде чем мух ловить по дороге, — Сеченов встал на ноги и протянул ребенку руку, чтобы помочь. Сережа демонстративно отвернулся от него, как от вареной брокколи в тарелке. — Я просто споткнулся… Не надо, товарищ, ни к маме, ни в больницу. Ничего не надо. Я хочу к папе! Я же сказал, что вы не поймете… — Под конец мальчик заскулил как раненая собака. Сдерживать эмоции в этот момент было не в его силах. Тяжелая досада сковала грудь и вскоре из глаз снова покапали одинокие слезы. Отвратительная ситуация. Дима стоял в неком оцепенении, не зная как поступить. И все-таки выход был: парень поднял Сережу за локти и поддержал за спину, чтобы он не свалился на землю. Мальчика это действие не обрадовало, ведь и стоять на своих двоих было все также больно, но он держался изо всех сил. — Где там твой папа? Отведу тебя и уже решим что дальше делать, коль тебе так надо, — Сеченов не верил в правильность своего решения. В ответ только ветер подвывал на ухо, раздувая бесценную макулатуру по дороге. Вопреки всему, в глазах юного Нечаева засияла надежда. Он устроился поудобнее в объятиях старшего и аккуратно делал шаг за шагом, сначала неуверенно, а потом переходя на полноценную ходьбу. — Да! Да! Его зовут Алексей Михайлович, он сейчас должен быть в этом здании комитета. Там его рабочий кабинет. Знаете, я так спешил, ведь он только вернулся из командировки. Он был в Ленинграде полгода, представляете? А потом в Ростове, Краснодаре и даже Сочи… Я видел открытки, это невероятно красиво! — Мальчик залепетал как скворец, рассказывая о своем отце и его поездках. В какой-то момент эмоции Сережу так переполнили, что студенту пришлось ослабить хватку, позволяя ребенку идти в припрыжку. Дима смотрел, как ранее несчастное лицо расплылось в яркой улыбке с легким румянцем, от чего на душе стало немного легче. — Я не заметил вас из-за угла… И камни эти дурацкие. Ой, — мальчик прикрыл рот рукой, — а вы… Расскажите лучше, что делаете в рабочий час на Старой площади? Прогуливаете? Нам старшие говорили, что лодырей и пьяниц отлавливают. Хотя нет-нет, вы не выглядите так, — пионер внимательно всмотрелся в потрепанный костюм Сеченова. Его дороговизну выдавало все: импортная ткань и мастерский пошив по всем канонам советской моды, да еще и все идеально выглаженное, как с иголочки. Только вот Сережа был простым пионером и совсем не разбирался в таких вещах. — Хаа, нет, что ты. Я студент, — Дима быстро подхватил мальчика под руку, стоило тому споткнуться о стык на тротуаре. — Аккуратнее. Мне нужно было донести до одного человека в ЦК бумаги, но, как видишь, теперь я помогаю тебе. — Оу… — Нечаев на пару секунд остановился, осматриваясь вокруг. Сеченов тем временем подобрал сумку с асфальта, смахнув с нее пыль ладонью. — Ты чего? Пойдем, — студент оказался на пару шагов впереди и оглянулся через плечо. — Вы получите нагоняй? — С чего ты взял? — Дима привычно сложил руки на груди, в ожидании ответа. — Папа говорит, что за испорченные бумаги он получает страшный нагоняй, — мальчик потупил взгляд о пол. — Мне правда жаль, что так вышло… — Хм, все в порядке, Сережа, — парень подошел ближе. — Это была случайность, я все понимаю. — Нет, точнее да, но это я виноват и я должен взять ответственность, — в миг его тон стал настойчивее. Мальчик вытянул руки по швам и поднял голову, встречаясь взглядом с озадаченным Сеченовым. — Пионер — надежный товарищ, уважает старших, заботится о младших, всегда поступает по совести и чести, — в ответ студент хихикнул в кулак. — Хочешь мне законы пионеров перечитать? Я их знаю, — Парень не скрывал своей улыбки. С заинтересованным видом он слегка склонил голову на бок. — Смотри, даже комсомольский значок есть, — Дима оттянул бордовую ткань своего пиджака с отличительным значком, что спрятался под прямоугольным лацканом. Лико вождя мирового пролетариата в золотой гравировке оказалось слегка потертым от недавнего поцелуя с асфальтом, из-за чего студент слегка погрустнел. — Н-нет! — Нечаев тут же растерял долю своей мимолетной храбрости, покраснев до кончиков ушей. — Я имею ввиду, что должен поступить по совести, а значит, будет справедливо, если я сам пойду извиняться перед вашим начальником. Это моя вина, что вы обронили бумаги… — Сережа сцепил руки за спиной, в этот раз отводя взгляд в сторону. Сеченов почувствовал укол гордости в груди. Но все же от его собственного отца не спасут ни самые искренние детские извинения, ни звонок вождя народов. Так что в любом случае придется разбираться самому. Ему это под силу. — К сожалению, моего начальника не устроят просто извинения. — Вот как… — Мальчик отзеркалил позу Димы и сложил руки на груди, всем своим видом показывая глубокий мыслительный процесс. — Тогда я… Могу вам помочь по-другому, правда еще не знаю как. Хотя нет, есть идея! Моя мама говорит, что я сильный и способный, — Сережа обогнал старшего и вскочил на солнечную сторону, оказавшись спиной к площади и зданию ЦК. Его темные волосы с концами красного галстука растрепало ветром, а появившаяся в момент игривая улыбка прямо зазывала к себе. Сеченов остался в тени непышной кроны молодого тополя, расцепляя свои руки от представшей картины. В этот момент он смотрел на ребенка как будто в первый раз, видя перед собой не простого пионера, а озорной лучик света. — Чего встали? — Мальчик вскинул руку в пионерском салюте. — Я, Сергей Нечаев Алексеевич, торжественно обещаю товарищу… — Сережа посыпался, — я же даже не знаю вашего имени… — Дима в ответ звонко рассмеялся, изредка поглядывая на недовольного такой реакцией пионера. Он до последнего старался игнорировать реакцию старшего. — Дмитрий Сергеевич Сеченов. Ну же, продолжай, — Студент спрятал улыбку в кулаке, неловко отводя взгляд. — Торжественно обещаю товарищу Сеченову, отныне и впредь, свою помощь в любом вопросе и с любыми делами, которая, конечно, будет в моих силах, — он внимательно наблюдал как меняется выражение лица Димы, — честное пионерское… Эээ… Красная звезда, Ленина обманывать нельзя. — Тогда помоги мне поскорее найти твоего отца, — парень тепло ответил на улыбку Сережи, подойдя ближе и легонько похлопав его по плечу. Дима задумался о том, когда это он в последний раз слышал искренние клятвы, причем данные лично ему. Как приятно. — Так точно, Дмитрий Сергеевич! Нам надо пройти через главный вход, а потом по лестнице на второй этаж… Но лучше спросить у дяденьки на входе. Они недолго шли до самого здания, в процессе диалога забывая про свои раны. Сережа много восклицал и жестикулировал руками при разговоре, всем своим видом открываясь собеседнику. Дима внимательно слушал рассказы юного знакомого и даже не старался подыгрывать такому искреннему человеку, беседа с которым лилась сама по себе, не смотря на разницу в возрасте. Но в каждом счастливом воспоминании есть часть, которой уже не поделишься с близкими. Теперь он стоит перед дверью в кабинет своего отца. Надпись на двери — Сергей Владимирович Сеченов — все так же угрожающе смотрит в слабом свете темного коридора. Дима не отважился зайти с первого раза, сначала потоптавшись о красный ковер под ногами, а потом в очередной раз потерев бинт на брови, что так любезно наложили в медпункте. Сеченов напрягся и сделал глубокий вздох, наконец осмеливаясь постучать. Послышались тяжелые шаги. — Надеюсь, что больнее сегодня уже не будет…***
За разговорами с Димой время пролетало быстро, это Нечаев знал еще с детства. И сейчас данная фишка была как раз кстати. Остаток пути они скоротали, вспоминая о прошлом, поэтому Сереже не пришлось заново погружаться в свои раздумья, а Сеченову — терпеть осточертевшую тишину. Да и доехали они без лишних остановок, пару раз конечно застряли в потоке машин, но что уж там, Москва! Сергей постепенно вспоминает и знакомые места, то и дело выглядывая в свое или чужое окно, игнорируя силуэт, который мешает рассмотреть окрестности получше. Когда Дима поворачивает влево, выкручивая руль, и осматривается, чтобы не оказаться кому-то помехой на проезжей части, Сережа узнает знакомый двор. Детская площадка явно переделана — общественность своего добилась, — а вот и знакомая лавочка перед подъездом… Кажется, номер один. Он еще помнит! Хотя, если честно, номер квартиры никак не приходит на ум. Из ассоциаций только число двадцать семь и то оно смутное, в их подъезде явно не было столько квартир. Обычные же хрущевки: четыре семьи на этаже, всего их пять, того — двадцать. Впрочем, сейчас без разницы — Дима помнит. Сеченов паркуется недалеко от подъезда нечаевых: место неплохое, учитывая, что сейчас большинство граждан должно возвращаться домой и свободных осталось не так много. Дмитрий оценивает расстояние до других автомобилей и глазомер не обманывает — машина должна встать отлично. Так, в целом, и выходит. Он становится параллельно с передним автомобилем, выравнивая задние бампера, и поглядывая за своими действиями через боковое зеркало. Дима проворачивает рулевое колесо в сторону парковочного места и едет задним ходом, убеждаясь в том, что находится на верном расстоянии и ровно встает в отведенный промежуток. Аспирант в последний раз выглядывает, чтобы проверить то, как справился с поставленной задачей, а после бросает неловкое «можешь выходить», и сам открывает дверь подле водительского сиденья. Губы Сережи растянулись в ясной улыбке. Солдат набрасывает на плечо сумку и резко дергает за ручку машины, толкая ту от себя, а выходя — хлопает дверью. Дима дергается и кидает на Нечаева скользкий осуждающий взгляд. Однако до того, как юноша успевает оправдаться, Сеченов закрывает автомобиль и подзывает к себе, мол, «идем». А Сергей вновь слушается, чуть более неуверенно следует за ним, перебирая ногами все медленнее, стоит им на шаг ближе оказаться к железной двери. Если честно, хочется схватить Диму за предплечье, остановив, и высказать свое недовольство. Может даже попросить — как в детстве — поехать куда-нибудь в парк, купить по стаканчику мороженого и наплевать на какие-то там посиделки с родней. Ну не впервой же. Вот только Дима посмотрит с укором, мотнет головой и укажет на недавнее воодушевление, когда юноша своим «слегка не рассчитал силу» чуть не сделал вмятину в его достоянии. М-да, такое явно не прокатит, да и перед мамой стыдно. Она ж его так любит! Поэтому идея была отметена почти сразу, а Димины аристократичные пальцы тем временем уже зажали кнопку с номером квартиры. Семнадцать. «Одну цифру все-таки угадал» — промелькнуло в голове. Дверь открылась, а осознание, что придется подниматься на пятый этаж, ударило в самое сердце. Сережа пожал плечами и ступил первый. Главное не запнуться о свою же ногу, а остальное — как там — вторично. Дойдя до пятого этажа, Нечаев подходит к двери в нужную квартиру. Она обтянута коричневой кожей, а цифра семнадцать, сделанная из какого-то металла, поблескивает на свету. Сеченов огибает солдата и кивает в сторону звонка, складывая руки на груди. Сережа мнется с десяток секунд, пока аспирант терпеливо ждет, и уже собирается нажать на заветную кнопку, как в замке проворачивают ключ. Сергей резко делает шаг назад, а Дмитрий только ведет плечами. Перегнали: — Ну и что, мальчики? — Им открывает женщина лет сорока, свободной рукой цепляясь за косяк. Ростом она на полголовы ниже Димы, ее шелковистые русые волосы завязаны в тугой пучок, а серые глаза, одаривающие взглядом то одного, то другого, блестят каким-то ехидством. Из одежды сразу же выделяется белый фартук с незамысловатым узором — видимо только выбежала из кухни. — Я на вас через глазок смотрю-смотрю, а вы все не звоните! — И вам здравствуйте, Светлана Георгиевна, — Сеченов улыбается своей фирменной улыбкой и кивает в знак приветствия. Женщина одаривает его тем же в ответ и освобождает проход, прижимаясь спиной к стене. Дима проходит в квартиру, снимает лакированные туфли и, нацепив первые попавшиеся тапочки, молча удаляется в ванную. Светлана оборачивается на сына и склоняет голову вбок. Она ждет инициативы и не лезет, но Сергей лишь пару раз моргает и улыбается матери, от чего та играючи закатывает глаза. Из гостиной, тем временем, раздаются женские голоса, а чуть позже к ним присоединяется третий — мужской — и тогда становится предельно ясно, что Дима уже успел завести беседу с Муравьевыми. Младший Нечаев наконец заходит в квартиру и звучно закрывает за собой дверь, выругиваясь шепотом: уже второй раз с непривычки, ну что ты будешь делать. — Привет, Сереженька, — женщина отлипает от стенки и разводит руки, приглашая в свои нежные объятия. И названный не отказывается: он чуть наклоняется вниз и обнимает мать, пока та неторопливо поглаживает сына по спине. Спустя пару минут они отстраняются друг от друга, а Сережа, направив взгляд в даль коридора, замечает что-то маленькое и пушистое. — Ну, как добрался? Сереж? Сережа, ты меня слышишь? Животина, спрятавшаяся за приоткрытой дверью, реагирует на мягкий тон хозяйки квартиры: машет хвостом туда-сюда и мотает головой. Собака что ли? Да ну нахуй. — Да-а… Нормально добрался, ма. А это еще что за чухня? — Солдат вопрошает, а «чухня», сообразив, что речь идет о ней, выбегает из импровизированного укрытия. Псина небольшая, кажется и года нет, но уже достаточно упитанная. Лапки, относительно тела, по-смешному коротенькие, уши стоячие, а морда вытянутая — с большим таким круглым носиком. Сама она, если сверху смотреть, вся черная. Вот только стоило Сергею присесть, как он разглядел еще и коричневый цвет в ее окрасе. Животное сразу стало облизывать руки, с целью произвести наилучшее впечатление на нового знакомого. Нечаев усмехается и гладит собаку по голове — ребенок, ей-Богу! Он щелкает щенка по носу и берет на руки, аккуратно обхватив одной рукой поперек грудки, а другой придерживая снизу. — Не что, а кто, как видишь. Твоему отцу стало одиноко без храпа за соседней стеной, и он решил завести вот это чудовище, — Светлана Георгиевна насмехается над сыном и упивается его недовольным взглядом. — Да шучу я! Тебя ж переплюнуть просто невозможно. Но если говорить серьезно, то папе правда было тяжело в этот период, ты и сам прекрасно знаешь. Ну он и взял его где-то с полмесяца назад. — Его? — Сережа с удивлением вытягивает руки с собакой на приличное от себя расстояние и склоняет голову, чтобы убедиться в сказанном. Она его движение копирует и жадно дышит, раскрыв пасть. — Да, его. Шарик, — женщина фыркает, как бы давая понять, что к выбору имени непричастна. — Овчарка. Вроде немецкая, как назло. От упоминания Германии, хоть и косвенно, хочется скривить рожу и лезть на стену: уже несколько лет прошло, как все кончилось, но Нечаев человек впечатлительный, потому на неприятное уточнение решает все-таки промолчать. Пес то хороший и ладно. — Понятно. Ну, будем знакомы, Шарик, — произносит юноша, перед тем как спустить на пол нового жителя квартиры. Теперь веселым обещает быть не только вечер, но и все остальные дни по определению, еще лет так пятнадцать. Сергей провожает мать взглядом и посмеивается, когда видит, что Шарик перебирает своими короткими лапками вслед за ней. Скинув массивные ботинки и затолкав в шкаф сумку, солдат идет туда же, на кухню. Пока Светлана слушает какую-то песню по радио — видимо, это у них семейное — Сережа наблюдает за ней, ища глазами раковину. Собака ошивается где-то у ног матери, но он все равно поглядывает вниз, чтобы ненароком не задеть пушистого члена семьи, и умывает руки. Стряхивая влагу, юноша оборачивается и следит за тем, как женщина надевает прихватки и открывает духовку, вытаскивая что-то явно горячее. Сергей улавливает запах печеной картошки с мясом и про себя отмечает, что давно нормально не ел. Армия выпала на послевоенное время, поэтому все, что касалось еды — строго контролировалось, хотя учения при том были изнуряющими. Приходилось несладко. Домашняя стряпня казалась раем после нескольких лет такого питания. Опомнившись, Нечаев окликивает мать: — Может помочь донести что-нибудь? — Та с минуту думает, а потом улыбается и кивает в сторону столешницы, на которой стоит пара пиалок с салатами. Сережа берет их в обе руки и с умилением подмечает, что собака ждет, пока хозяева выйдут из кухни, чтобы после этого последовать за ними. В гостиной уже царила своя атмосфера: деревянный стол был застелен белоснежной скатертью и сервирован по всем традициям, свободное место было заставлено различной едой, а гости расселись кому где удобней. Идиллия прервалась, стоило Светлане и сыну войти в комнату — образовалась тишина. Женщина поставила противень в середину стола и ободряюще улыбнулась присутствующим, а Сергей разместил салаты и сразу же громко поздоровался, обращая на себя еще больше внимания. Он какое-то время глупо постоял в стороне, пока не услышал тихое «присаживайся» от мамы и в конце концов забрался на диван. Уж чего-чего, а сидеть рядом с Зинаидой не хотелось от слова совсем, пусть сегодня она и вела себя подозрительно тихо. Первой разговор завела Катя: она и поделилась тем как рада его видеть, и рассказала о том, как Светлана ей сообщила о его приезде, и про свои успехи в балете не забыла упомянуть. Сережа то и дело впитывал информацию, подобно губке, стараясь отвечать на каждый вопрос и поддерживать диалог. Параллельно их общению Нечаев положил себе немного горячего и закусок, наконец-таки приступая к трапезе спустя столько времени. Екатерина тоже не отставала и уплетала основное блюдо за обе щеки, хваля Светлану Георгиевну. Сидели они с Зинаидой, к слову, напротив Сережи, в то время как Сеченов и мать Сергея обосновались во главе стола с двух разных сторон. Где-то в ногах мельтешил пес, перебегая от одного человека к другому и виляя хвостом. Еще явно не приученный к правилам поведения, он пытался урвать любой лакомый кусочек или выпросить таковой за счет своих блестящих щенячьих глаз. Екатерина, спустя время, утомилась и замолкла, вслушиваясь и вливаясь в разговоры, которые вели остальные. Сережа расстроен не был, совсем наоборот — хотелось побольше посидеть чуть отрешенным от общего бунта и лишний раз не напрягать голову в поиске нужного для собеседницы ответа. Однако продлилось это недолго, ведь баба Зина все же решила одарить Сергея должным вниманием: — Ну давай, касатик, рассказывай. Как в армии-то? Весточки приходили, но хочется из первых уст услышать, — она, что было приятным, воздержалась от привычных издевок и зашла издалека, будто в действительности интересовалась как он поживал все это время. Нечаев этому факту был очень даже рад, вот только что отвечать не знал абсолютно. — Да я и не знаю что рассказывать, столько всего произошло на деле… — Сергей подпер голову рукой и призадумался. — Об учениях как-то совсем не хочется, рутина — это скучно. Может инцидент какой вспомню… Зинаида на это кивнула и продолжила вещать о чем-то Диме, пока что бросив попытки заговорить с молодым солдатом. Сережа же, в свою очередь, всерьез задумался над ее вопросом. На ум ничего не приходило. Он бы мог рассказать все от начала и до конца, касательно того, как проходила служба, вот только интересным это не назовешь. Да и желания особого не было. Нечаев почесал подбородок — стоило бы побриться, кстати — и опустил взгляд в пол, похлопывая свободной рукой по коленке. Этого момента Шарик решил не упускать, тут же очутившись возле дивана, на что Сережа удивленно захлопал глазами. Оглянувшись по сторонам, Сергей взял кусок колбасы из общей тарелки и отдал щенку. Тот с удовольствием ухватился за краешек и убежал в коридор, чтобы разделаться со своей добычей. Выглядело это весьма комично, конечно. — Сереж, не корми собаку со стола, — подала голос Светлана Георгиевна. — Мы пытаемся отучить эту морду попрошайничать, а ты его поощряешь. Так вот, о чем это я, ремонт… Блять, точно — ремонт! — Кстати о ремонте! — Сергей подал голос после продолжительного молчания, тем самым заинтересовав окружающих. — Я кое-что вспомнил. У нас в наряде был отличительного ума мужик, Илья Малюга. Мы на днях как-то, прям перед дембелем считай, сидели около служебного камаза. Ну знаете, новые которые, хлипкие что пиз… — Молодой человек запнулся и продолжил, приведя мысли в порядок. — Ужас. Короче, ремонтировал он верхнюю панель, то бишь крышку, а она как сорвется и по харе ему — бам! — Нечаев хлопнул рукой по воздуху, махнув ею в сторону под свой последний возглас. — Ну он и откинулся. Последующие секунд десять были до жути неловкими. Все застыли в каком-то недоумении и одна лишь Катя выглядела довольной, если можно так сказать — чувство юмора у них всегда было одно на двоих, ничего не попишешь. Сережа покосился на Диму, а тот отрицательно мотнул головой, давая понять, что история неудачная. Поспешив исправить свое положение, Сережа, смущаясь, продолжил: — Ну вы не подумайте только чего-нить, он жив, естественно. И не из такого выбирались! С ним столько всего случилось за службу: то прострелят что на учениях, то отдачей плечо выбьет. Короче сдохнуть уже сотню раз мог, но не сдох же! Удивительная человеческая природа, — голос, полный надежды, обратился к сидящему рядом. — Да, Дим? — Ха-ха-ха… Да, понимаю! — Сеченов нервно посмеялся, натянув фальшивую улыбку и постарался как можно скорее перевести тему. — Передай салатик, Сереж. Пожалуйста. Названный отвлекается от минувшего позора и вопросительно смотрит на аспиранта. Салат буквально перед Диминым носом, он серьезно не нашел иной причины, чтобы перевести тему? Теперь за идиотов, наверное, посчитают их обоих. — А сам? Он же прямо перед тобой, — Сергей поглядывает на людей за столом, оценивая масштабы их шокового состояния во всех возможных смыслах. — Ты мне честное пионерское в детстве дал? — Нечаев медленно кивает в ответ. — Ну вот и все, протягивай руку помощи. — Ну бл-л…ин, Дима! — бывший пионер хоть и негодует, но таки передает Сеченову нужную пиалку. Первой не сдерживается Екатерина, которая заходится в заразительном смехе из-за этого абсурда. Сережа и сам невольно начинает смеяться: все же что-то цепляющее в этой прекрасной девушке было и, в каком-то смысле, это ее смех. Спустя ничтожное количество времени он наполняет всю комнату и на один казус становится меньше. Дмитрий наблюдает за изменившейся атмосферой с довольным лицом и наконец позволяет себе расслабиться, когда мать Сережи озвучивает тост, а остальные поднимают бокалы с алкоголем. Постукивая ногтем по стеклу, Сеченов украдкой переводит взгляд на Сергея, задумываясь о том, как их угораздило стать настолько близкими из-за какого-то глупого обещания в юности. Но то ведь для окружающих — глупость, а для них нечто особенное. Диму, до сего не встречавшего таких искренних и добрых детей, потому что самому пришлось повзрослеть рано, пожалуй, именно это в Нечаеве и поразило. А там, с возрастом, причины стали еще яснее: он же преданный, благородный. Советское общество хоть и твердило о важности этих качеств, но только кто ж соблюдал? А он — да. И было нечто особенное, чтобы иногда тоже превращаться рядом с ним в ребенка — открытого и честного по отношению к окружающим. Сергея вряд ли что-то изменит. По крайней мере, на это хотелось бы надеяться. — А теперь мой тост! В остальном все шло своим чередом: время от времени появлялись новые вопросы, голоса сливались в один поток, разговоры велись на самые разные темы. Кажется, кто-то снова ляпнул что-то о девушке на примете, явно намекая на крайне милую персону в гостиной, а Катя стала его выгораживать. Ну, это в ее репертуаре. Сережа лишь бросал односложные ответы и медленно погружался в свои мысли снова. Почему-то, когда речь зашла о влюбленности, захотелось взвыть: человек-то есть, но сколько же из-за этого есть и будет проблем. Легче ответить нет и сделать вид, словно такие вещи тебя не интересуют, чем ковырять рану. В горле встал ком, и еда не лезла. От досады Сергей стал ковыряться в тарелке вилкой, прямо как в детстве, когда после какой-то бытовой ссоры мама как ни в чем не бывало звала на обед. Тема вскоре закрылась, и Нечаев почувствовал секундное облегчение, но все вокруг, отчего-то, стало казаться еще более назойливым. Последней каплей стала резко ударившая в голову мысль, когда солдат увидел охраняющего проход в гостиную Шарика. Он ведь похож на глупую ничейную собаку в этой истории, и ждали не его — он ждал. Который раз за сутки настроение совершает резкий скачок, и Сергей встает из-за стола, словив удивленные взгляды. Опомниться времени особо не было: он что-то сказал про подышать свежим воздухом и извинился, прежде чем покинуть комнату. Дима кинул ему вслед обеспокоенный взгляд, прекрасно зная, что солдат этого не заметит. Сережа почти дошел до кухни и решил по привычке проверить входную дверь — та оказалась не заперта, как он и предполагал. Захлопнуть то он захлопнул, а вот провернуть ключ так никто и не удосужился. Так кстати постоянно делал… Да к черту. Юноша почти огрызается и, проходя в кухню, откидывает прозрачные занавески, после чего хватается за балконную ручку. Он проворачивает ее влево и выходит на открытую площадку, сразу же опираясь на перила. Приплыли. Сейчас бы еще сигаретку с рюмкой и вот тебе, пожалуйста — герой сопливого романа! Еще бы счастливый конец, но это что-то несбыточное. Упоминая о книгах, в голову сразу лезут непрошенные воспоминания как он, поправляя свои вороньи волосы, листал страницу за страницей летними вечерами. Дима редко оставлял их наедине, а Сережа редко смел того просить, да и он в восторге не был — всегда припирался, закатывал глаза и тычил носом в книгу, насупившись. Очки в такие моменты сползали с носа и нечаевские глаза были прикованы к чужому лицу. Интересно, это его смущало, бесило или ему было все равно? Они иногда даже разговаривали, зачастую — о какой-нибудь научной теории. Сережа вычитает что-нибудь в книжке и потом спрашивает, что да как, а ему нехотя отвечают. Шанс разговорить его в такие моменты увеличивался, а как было приятно слушать этот голос! Когда он такой — заинтересованный, мягкий и спокойный. Если Дима их прерывал, становилось даже как-то злостно — «Ну почему именно сейчас?». Сережа усмехается и поджимает губы. Да, смешно получается. А ведь именно эти воспоминания помогали не опускать голову на учениях или когда приходилось терпеть измывания со стороны старших. Стоило бы оставить свои тщетные попытки, но Нечаев надеялся, ждал, а его снова подвели. Первый раз он сделал вид, что ему не все равно в письме, которое Дима передал на платформе перед уездом. Второй раз… Решил, видимо, что одного достаточно. Сергей устремляет свой взгляд вниз, на вагончик с мороженым. В один из вечеров, после долгих уговоров, он все-таки согласился съесть с ним эскимо и до чего досадно было узнать, что, угостившись, он кинул в его карман эти несчастные двадцать две копейки. Чтобы не быть должным? Солдат фыркает: будто бы он ему припомнит. За рассуждениями о таких эпизодах Сережа не замечает, как на балкон выходит второй человек, скрещивая руки на груди. Нечаев специально уводит голову вправо еще сильнее — совсем как обиженный ребенок — и другому остается лишь сделать глубокий вдох. — Сереж, ты как тут? Тебя что-то тревожит весь день, — в одной руке мужчина держит бокал со спиртным, а другой поддерживает локоть. — Твоя мама волнуется. — Да нормально все, скажи, что скоро приду, — бурчит Сережа и нервно теребит ткань футболки. Дима этому театру не верит и стоит в ожидании ответа, что с досадой понимает Нечаев. — Я просто… Я думал он придет. Ну или хотя бы напишет что-нибудь, как тогда, письмо. — Ты про Харитона? — уточняет Сеченов, на что получает многозначительный кивок. — Так я и думал. Думаешь получить письмо было бы лучше? — А что, не явится вообще — это высшая степень благородства?! Сергей срывается, а Дмитрий замолкает, проводя по сухим губам языком. Наверное, в этом Сергей все-таки прав, но Дима все равно пытается сгладить углы: — Послушай, — начинает аспирант, расчесывая рукой копну волос, — Харитон что раньше, что сейчас из университета не вылезает. Он досрочно закрывал сессию последнюю неделю, выполнял свои обязанности. Крутится как белка в колесе, понимаешь? Если он не усидит на бюджетном месте, то у него вся жизнь рухнет. И не тебе его из этой ямы потом придется вытаскивать. Нечаев молчит. — Мне жаль, Сереж, но ты слишком мало о нем знаешь, — в этот момент младшему захотелось сжать кулаки. — Возможно он забыл или не придал значения. Символизм это не о нашем Харитоне. — Допустим. И когда у него, ну… — неуверенно начинает солдат и поворачивает голову в сторону Сеченова. — Будет свободное время? Сережа действительно похож на потерявшегося щенка, думается Диме, и он даже не замечает, как выпаливает следующее: — Я спрошу у него когда вы можете встретиться, хорошо? — и, пожалуй, это не худшее его решение: глаза юноши загораются и он впервые за прошедшие минуты смотрит ему в лицо. Сергей, немедля, соглашается и Дмитрий облегченно улыбается. Они так и стоят в тишине, пока внимание не смещается на кое-что другое. — Этот шрам у тебя на брови. Он до сих пор не зажил? — спрашивает Сережа, а Дима машинально трет бровь. — Да, видимо. — Получается я оставил отметину на будущем лике СССР! — Нечаев лыбится во все тридцать два, а Дмитрий закатывает глаза. Как остроумно. — Ага, тебе положена медаль! Пошли, Сережа, нам еще маме твоей объяснять почему ты тридцать минут стоял на балконе. Собаку подбери, кстати. Он тут еще до моего прихода сидел. Последним словам Сергей удивляется и, смотря как уходит Дима, замечает попятившегося назад щенка. Ну потеха, а! — Эх, Шарик, — пса поднимают на руки и прижимают к крепкой груди, поглаживая по загривку. А все-таки он хорошенький.