Не суди, да не судим будешь

— Протоиерей Антоний, я хочу покреститься. — Сын божий Арсений, я рад, что ты пришёл к Господу. Нужно исповедаться. — Зачем вы тянете руку? — В нашей церкви так принято. Целуя мою руку, ты целуешь руку Господа. — Я очень грешен, Антоний. — Перечисли грехи свои, Арсений. — Мои мысли порочны, мой разум зависим от похоти, и самое грешное… Я желаю мужчин. — Господь прощает тебя. Раздевайся, будем креститься. — Вот так сразу? — Чего тянуть? — А вы точно протоиерей? — Конечно, сын мой, вот тебе крест. — Какой большой крест… У меня, если честно, это впервые. — Со светом без света? — Думаю на первый раз лучше без. — Ну, с Богом. Отец Антоний, спотыкаясь о свою рясу, подошел к выключателю, и комната погрузилась в полумрак благодаря свечам, расставленным по периметру. Достав из прозрачного пакета белый квадрат ткани, священник передал Арсению рубаху. — Надень это на голое тело. Арсений, не отрывая взгляда, медленно снял с себя одежду, оставшись полностью обнажённым, развернул ткань, посмотрел на сорочку и определил, что она будет ему чуть ниже колен. Ткань была хлопковой, очень мягкой и приятной наощупь. Недолго думая, он перекинул её через голову. По коже пробежались мелкие мурашки от контраста горячего тела с прохладной тканью. — Я всё сделал правильно, отец Антоний? На лице священника не было ни одной эмоции, он просто смотрел в глаза послушнику и практически не дышал. — Всё… — святой отец запнулся, но, прокашлявшись, продолжил: — Благостно. Ты всё верно делаешь, Арсений. Он подхватил Арсения под локоть и повёл к чану с водой. — Омовение, — решил пояснить священник, — таинство крещения не обходится без омовения. Присядь и склони голову. Арсений покорно опустился на колени перед протоиереем и прижал подбородок к груди, открывая вид на трепетно торчащие шейные позвонки. Святой отец сглотнул. Он набрал в большой ковш воду и тонкой струйкой пустил её стекать по волосам и плечам послушника, громко бормоча молитвы. Арсений ощущал, как намокает вся верхняя часть сорочки и начинает липнуть к телу. Соски напряглись от прохладной воды, несмотря на то, что в комнате было достаточно тепло. — Ваше преподобие, я замёрз, — сказал он, как только святой отец перестал читать молитвы, а вода в ковше кончилась. — Прояви терпение и сохраняй молчание, пусть все земные мысли покинут твою голову и полностью отдайся на волю Божью. Священник продолжил свою работу, попутно наблюдая, как рубаха на Арсении становится мокрой, и облипает тело будто вторая кожа. Неожиданно крепкая рука священника властно цепляется за шею и толкает голову послушника в чан: один раз, второй — святой отец не даёт возможности вдохнуть. Паника охватила мужчину, хотя он и понимал, что это часть процесса, но чувство самосохранения взяло вверх. Арсений начал размахивать руками в попытке за что-то ухватиться, дабы держать себя в сознании. Пару раз руки проехались по длинным ногам священника, и еще чему-то, но разобрать было сложно. После третьего раза рука с шеи исчезает, Арсений судорожно глотает воздух и выплевывает воду. Из-за задержки дыхания он поймал себя на головокружении, и мужчина рухнул на пол возле чана. Кристально голубые глаза смотрели на священника снизу-вверх. Тот же не выдавал никаких эмоций, только молча смотрел в ответ и, казалось, не моргал. — Ваше преподобие, моя голова чиста — во всех смыслах, — отдышавшись, прохрипел Арсений. — Вижу по глазам твоим, что не все грехи были смыты. Поднимись обратно на колени, Арсений. Мужчина в насквозь промокшей рубахе, которая уже просвечивала все интимные подробности его тела, переворачивается со спины на живот и поджимает под себя ноги, а потом выпрямляется, практически уткнувшись носом в рясу священника. Он чувствует, как по волосам проводят рукой, зачесывая пряди назад, отчего голова запрокинулась, поддаваясь этим движениям. Безропотные глаза Арсения встретились с властным пронзительным взглядом сверху. Отец Антоний провел ладонью по лицу послушника, размазывая мелкие капли по коже, а затем остановился на губах, поглаживая их. Он провел большим пальцем по верхней губе, потом по нижней, а следом надавил на неё, заставляя раскрыть шире рот, и проник внутрь. Стон Арсения отразился от высоких стен, создавая звонкое эхо, когда он почувствовал, как его язык поглаживает слегка шершавый палец священника. С края губ потекла слюна. Руки священника исчезают так же быстро, как и появились. Арсений открывает глаза и видит, как темная фигура уходит в дальний угол и возвращается с чем-то в руках. Это оказался крестик, но не обычный. На нём не было распятия, только крест, сама цепь состояла из двух частей: с одной стороны — массивный переплет из звеньев, а со второй — тёмные медные жемчужины. Расстегнув цепочку, священник надел её на шею послушника. — Сейчас нужно тебя переодеть в сухую рубаху. — Но у меня с собой была только одна, — судорожно вздохнул Арсений. — Перед приходом ты должен был прочитать памятку. — И что же теперь делать? — Снимай мокрую рубашку и оботри тело полотенцем, оставайся нагим. Арсений снова потерял дар речи, его тело совершенно неправильно реагировало на всё происходящее, но что-то с этим сделать он не мог. Просто надеялся, что положение священника не позволит ему комментировать происходящее. Как в бреду, он стягивает рубашку с одного плеча, потом с другого — широкий вырез позволяет снять её через низ. Намокшая ткань спускалась с трудом, цепляясь за кожу. Протоиерей сделал шаг и, склонившись, зацепился пальцами за края рубахи, а потом помог Арсению освободиться от неё. Послушник поднял сначала одну ногу, делая шажок назад, потом вторую. Священник задрал голову, вслед за взглядом, осмотрев всего Арсения с ног до головы. Теперь он смотрел на него снизу-вверх, но Арсений ощущал, что он всё равно не занимает здесь ведущую позицию. Стало немного стыдно за вставший член, не скрытый даже прозрачной от воды материей. Отец Антоний сложил рубаху на край чана и вернулся к Арсению уже с чашей, в которой была маслянистая жидкость. Макнув палец, священник невесомо провёл им по лбу и носу Арсения. — Помазание, — прошептал он, и это было очень интимно, учитывая мизерное расстояние между ними — ряса священника касалась плоти Арсения. — Отец Антоний, — также прошептал Арсений в ответ, облизнув и без того мокрые губы. — Больше не могу. — Что не можешь, сын мой? — он снова обмакнул палец и стал водить им по шее и рукам, размазывая масло с каким-то дурманящим запахом. Арсений был не в силах ответить, волна возбуждения накрыла его, когда скользящий палец проехался по соску. Ноги подкосились, и он опустился на рядом стоящий стул. Эрекция становилась болезненной, увитый венами член выделялся на фоне белоснежной кожи своим налитым кровью оттенком, который был заметен даже в полумраке. Арсений перестал чувствовать холод — от возбуждения его тело было готово вскипятить и остатки омовения, и весь выступивший пот. Отец Антоний присел на корточки перед ним и поставил чашу на пол. Он не сводил взгляд, в котором явственно читалась похоть, с члена Арсения, словно боялся, что отвлекись он хоть на секунду, и мужчина испарится. Священник взял его за стопу и положил себе на колено, а затем смоченными в масле пальцами, прошёлся по всей подошве, слегка надавливая на некоторые точки. Арсений чувствовал, что, если сейчас же эти руки не окажутся у него на члене, он точно взорвётся. Сдерживать тихие стоны получалось всё сложнее, когда скользкие пальцы огладили каждую косточку на одной ноге и перешли ко второй. — Арсений, мы почти закончили, — низкий голос священника вызвал неконтролируемый поток мурашек по телу. — Сейчас ты должен поцеловать распятие. Арсений склонил голову, разглядывая свой крест на груди. — Но это просто крест, на нём нет распятия. — Коль так, ты можешь поцеловать меня. Ну конечно, ведь он проводник Божий. Арсений рухнул на колени, потеряв равновесие из-за скользких ног, и прильнул губами к губам святого отца. Тот лишь рвано выдохнул, но не стал ему отвечать. — Я имел в виду, поцеловать руку, сын мой, — произнёс священник, как только Арсений отстранился. Неужели он всё неправильно понял? Страх сковал все тело. Арсений хотел провалиться сквозь землю от стыда, но больше всего на свете он хотел это повторить. Лишь боялся реакции священника. — Закрой глаза и полностью отдай все мысли Господу. Священник встал на ноги, но не отошел от послушника. Голову Арсения через мгновение накрыл епитрахилью, а тяжелая рука надавила на затылок, вжимая его в живот протоиерея. От этой близости сложно было думать о Боге, только о теле его представителя. Которое ощущалось абсолютно голым — на священнике определённо не было белья. Над головой прозвучал шёпот молитвы. «Он же не заметит, если я коснусь себя, под тканью ничего не будет видно». Арсений слегка повёл носом, потираясь о живот священника, и накрыл рукой свой член. Руки были маслянистые, он провел ладонью по головке и распределил выступившую смазку по стволу. Ощущая рельеф, он начал аккуратно водить смазанной ладонью по члену, чтобы не было слышно скользящих звуков. Низкий голос священника вибрацией отдавался по телу, и Арсений не смог сдержать судорожный выдох. Отец Антоний перестал читать молитву. — Арсений… Ты там… Арсений почувствовал, как в его грудь начинало упираться чужое возбуждение. — Святой отец, — он убрал руку с члена и положил обе ладони на бедра мужчины, — мы можем закончить сейчас? — В чём дело, сын мой? — Я… Не достоин религии. Даже сейчас, я чувствую, что я не близок к Богу. — К чему же ты близок? «К оргазму» — хотел бы ответить Арсений. — К греху. Отец Антоний снял с себя епитрахиль и провел пальцем по задранному вверх подбородку Арсения. — Твои грехи отпущены. Ты покаялся, помазался. Сын божий, не смей говорить, что ты не достоин. — Я готов пойти на грех вновь. Осквернить священное. Арсений передвинул руки на ягодицы отца Антония, скрытые рясой. — Прямо сейчас, — он облизнулся, понимая, что возможно «прямо сейчас» получит по хребту. А возможно лучший секс в жизни. Священник сглотнул и вновь отвёл волосы мужчины назад. Арсений воспринял это как знак. Он уткнулся лбом обратно в живот и стал судорожно забираться под рясу руками. Перекинув полы одеяния священника себе за спину, он выгнулся, собирая складки низа рясы на пояснице, оставляя открытой свою аппетитную задницу. Арсений вдохнул запах мужского тела, зарывшись в волоски на нижней части живота, и поддался желанию спуститься носом ниже, чем вызвал судорожный вздох священника. Он оставил поцелуй в складке между бедром и лобком, и накрыл рукой стоящий перед лицом член. У отца Антония был крупнее и немного косил вправо, и стоял так же крепко, как у него самого. Арсений провел носом по всей длине, от чего член в возбуждении дёрнулся. Он не удержался и обхватил головку губами, начиная аккуратно посасывать. Услышав несдержанно громкий стон, Арсений высунул язык и проехался по уздечке, обдал горячим дыханием обратно накрывая ртом пульсирующую головку. Он был настолько большой, что не помещался в рот даже наполовину. Арсений интенсивно сосал, не переставая дрочить себе, и когда был уже близок к тому, чтобы кончить, услышал сверху судорожное: «Остановись». Замерев с членом во рту, Арсений поднял взгляд наверх, но ничего не увидел через просвет ткани. Священник собрал гармошку ткани со спины Арсения, но не спешил опускать её, удерживая на уровне живота. Послушник уже не мог себя остановить, у него стояло до боли, а пристальный взгляд протоиерея не давал хоть какой-то шанс на то, что его отпустит. Наоборот, в нем Арсений увидел какой-то блеск, будто разрешение на действие. Не прерывая зрительный контакт, Арсений вернул свою руку на просящий разрядки член. Ласки и нежности уже не хотелось, надо действовать грубо и резко. Рука плавно поднималась от основания до головки и резко опускалась обратно. Арсений двигал бёдрами, трахая кулак. Тихие еле сдерживаемые стоны вырывались изо рта, дышать было почти нечем. Хотелось спрятаться от всего мира, но глаза напротив просто не давали шанса сдвинуться с места. Священник обратился в статую, только учащенное дыхание выдавало то, что он всё ещё жив. Пару резких толчков под этим доминирующим взглядом, и он, зажмурившись, чувствует, как долгожданная разрядка наступает, зарождаясь постепенно и разнося наслаждение по конечностям ещё до того, как горячая сперма потекла по руке. Как только дрожь удовольствия покинула тело, Арсений медленно и пристыженно открыл глаза, чтобы извинится перед отче, но от увиденного вновь перестал дышать. Перед лицом стоял член священника, который подёргивался от испытанного оргазма, а сперма медленно стекала по стволу и яйцам вниз. Он даже не трогал себя. — Простите, — прошептал Арсений и потянулся вперед чтобы слизать всё до последней капли. Он определённо будет долго и мучительно гореть в аду, после всего этого. И это будет оправданно. — Ебать, — послышалось сверху. — Сквернословие? Как не стыдно, святой отец. — Это… В пизду вообще. — Ты уверен, что мы правильно всё сделали? Откуда вообще знаешь, как крестить? — Ну, я же сам крещеный, правда на середине таинства упал в обморок, поэтому в последней части нашей игры не очень уверен. — Шаст, блять, ты грёбаный извращенец! Где ты вообще нашёл этот черный балахон? — В Дубае купил, вместе с теми шортами-юбкой. — Ладно, забираю свои слова назад, не все твои покупки бесполезны. Надеюсь, то масло, которым ты меня обмазал — это не подсолнечное? Оно вообще не впитывается. — Нет, «Джонсонс беби глубокое увлажнение», взял с твоей полки. Остальное побоялся брать, так как не было времени читать, что и для каких целей. — Ладно, нам ещё джакузи спустить, туда упала чаша с «Джонсонс беби». — Аккуратно, не поскользнись, оно везде. Как тебе крестик? — Очень стильный, мне нравится. — Можешь даже на фотосессию свою какую-нибудь нацепить. — Всё-таки подарки поклонников иногда бывают интересными. — Они у нас больные на голову. Это ж надо было додуматься, подарить на концерте набор для крещения. И зачем только ты ляпнул про некрещенного на «50 вопросах». — Как говорится, какие камиры*, такие и поклонники.