~~~
Серёжа, немного дезориентированный - как и всегда, по утрам - выходит в подсвеченную вечно пасмурным небом кухню, когда Олег уже собирается уходить на работу. - Я оставил тебе завтрак на столе, - он осторожно прикасается губами к тонкой коже скулы и мягко улыбается. Сережа зеркалит, поднимая уголки своих губ. По утрам он не очень разговорчив. Когда-то в детстве Сережа говорил, что утро - его самая нелюбимая часть дня, потому что надо просыпаться и обязательно что-то делать и куда-то идти - тогда он, вероятно, имел в виду уроки. Кажется, это было вечность назад. И с тех пор они всегда вместе - школа, колледж, работа - первый поцелуй, первые признания, первый секс. Это ни на что не похоже, и это ни с чем не сравнить. Олег не помнит, чтобы его когда-либо интересовал кто-то другой, и когда в разговорах сослуживцев временами проскальзывали завуалированные пошловатые истории их личных похождений, Олег про себя искренне удивлялся, чего им всем, этим несчастным около-тридцатилетним спермотоксикозникам, не хватает в семейной жизни. Тем из них, у кого она была. Не осуждал, разумеется, и даже сочувствовал, только понимал, что это было совсем не про него. Его мысли всегда занимал только Серёжа, во всех смыслах близких человеческих отношений. Да и как иначе, если они с детства только и были друг у друга. Серёжа присаживается на стул в монотонно-освещенной кухне - за окном стабильно плотные облака пыли - буднично открывает новости на прозрачном экране планшета, в его лице неуловимая напряженность, свойственная процессу восприятия - в серьёзно сведенных бровях - однако он всё ещё непоправимо сонный. Его небесно-голубая рубашка пижамы мятая после сна, рыжие ниточки длинных волос запутаны, переплетены в беспорядке между собой, складывая бледно подсвеченный ореол - и все это придает его виду такую небрежную, трогательную хрупкость, что Олег, не удержавшись, на прощание снова целует его в нежный висок. - мне пора. Уходит и закрывает за собой входную дверь, чтобы не видеть тусклого сережиного выражения, ему тоже грустно, но им надо на что-то жить. И эта печаль каждый раз, когда он уходит на зачистки, заставляет Олега чувствовать себя ещё паршивее. Последнее время Серёжа острее реагирует на вроде бы обычные раздражители: на одно - огорчается, на другое - злится, а некоторое - совсем игнорирует. На прошлой неделе Олег отвозил их Марго на обследование к ветеринару на несколько дней - настоящее животное, которое они наконец смогли себе позволить, в особенности требовало ухода и заботы в отличие от более дешевых электрических копий - Сережа едва ли заметил её исчезновение, что как будто совсем на него не похоже. Ведь Олег помнит, как они вдвоём выбирали эту овечку, как у Сережи горели глаза, когда они переглядывались с ним в зоомагазине, забирая Марго, как он сам дал ей имя, осторожно поглаживая мягкий пушистый в своих кучеряшках бочок. А теперь как будто потерял к ней всякий интерес, заработался и забыл. Только когда теперь ещё более жизнерадостная овечка вернулась в загон на крыше их дома, крайне непринужденно поинтересовался, куда её забирал Олег. Его излишнее равнодушие Олег успешно списывал на усталось от работы и систематический недосып. Это будто утомленная, как он считал, безэмоциональность в сторону домашнего животного более чем оправдана, учитывая серёжину усердную работу последний месяц, благодаря которой во многом они и смогли позволить себе настоящую, неэлектрическую овцу. Всё как будто так же, но неуловимо иначе. В конце концов, Олег решает, что просто себя накручивает. Его тоже напрягает собственный нестабильный график, он тоже ощущает эту оторванность каждый раз, когда они расстаются на день, на ночь или на сутки. И, конечно, это тоже влияет на его поведение, вероятно, не лучшим образом, а он не замечает, ведь не он смотрит на себя со стороны. Выходные снова урывками, потому особенно ощущается всякое 'вместе'. Когда Олег заходит в квартиру в пятницу, боковая стена отражает сумерки напротив дверного проема. Он наконец выдыхает, убрав верхнюю одежду в автоматический гардероб. Из глубины квартиры он слышит тихо шлёпающие шаги. У Серого мокрые волосы, аккуратно вырисовывающие его черепную коробку. - ты сегодня рано, - его голос блёклый, глаза смотрят устало, но зорко. В полутьме коридора Олег лишь слабо улыбается ему. Молча притягивает в объятья, Серый отзывается, выдыхает, его руки гладят спину сквозь майку, он тепло дышит в плечо и щекочет ресницами. После позднего ужина топтались посреди уже тёмной гостиной в подобии танца. Играло тихо и шуршаще - виниловый проигрыватель отправлял мыслями в прошлые эпохи, как аппликация, приклеенная на их современный, ёмкий и угловатый век, казался шуткой, прибавлял нереалистичности. Пластинка уже доиграла, в воздухе невесомо плавала тишина. Серёжа почти повис на Олеге, и он его будто укачивал, убаюкивал. Такой тоненький, худенький, приложился щекой к плечу на свою же ладонь. А ведь ему уже почти тридцатник, как и Олегу, а всё ещё будто юный и очаровательный. Уже почти ночью в субботу валяются в гостиной на длинном диване, смотрят случайную программу по телевизору. С момента включения плоский экран заполняет собой тихое и пустое пространство гостиной, засоряет слух и зрение, но при нужном уровне отстраненности оказывает почти терапевтический эффект. Сережа почти лежит на нём, щекой на ключице, шуршит его тёплое дыхание. Олег прочесывает пальцами его мягкие волосы. Смутно ощущая чужую тяжелую задумчивость, Олег целует его макушку и шепчет туда: "ты слишком много думаешь, Серый". Сережа поднимает на него голову, Олегу мерещится снова это уязвимое выражение. Сережа внимательно всматривается в его лицо, будто запоминая, впитывая в память каждую черточку и морщинку, как будто не видит их же каждый день на протяжении двадцати шести лет, и даже сквозь энергичное бормотание ведущего слышен его несмелый шепот: "Люблю, как ты пахнешь, люблю твой голос, - он как-то нервно и тихо сглатывает. - ты так заботишься обо мне, - он ткнулся носом куда-то в небритую щеку и глубоко шумно вдохнул. - и я абсолютно всё в тебе люблю, мне от этого страшно иногда." В груди у Олега разливалась жаркая удушливая нежность. Он нашёл его губы своими и прошептал: "я тоже тебя люблю". Серый завозился, выпутался из объятий и встал с дивана, подсвеченный телевизионным экраном. От такого ракурса выражение его лица изменилось - оно казалось покровительственным и фаталистским. "Выключи уже этот идиотский телевизор, прошу тебя" - тихо сказал он, направляясь в ванную, стягивал с себя одежду и бросал на пол, чтобы за ним можно было последовать как по хлебным крошкам. В душе без стенок под неяркой зеленоватой лампой он облокотился о глянцевую тёмную плитку лопатками и выглядел откровенно, потому что смотрел в глаза, так непривычно, забыто. Под невысоким потолком цилиндрической комнаты журчало эхом стрекотание экзотических птиц, у стен шуршали от влаги крупные искусно воссозданные растения. Обнимались под душем как-то по-новому, но очень знакомо, нежно и близко, как будто между собой скрепились два пазла, кусочки расколотого яблока собрались в одно, целое. - если мы кому-то снимся, пусть он не будет просыпаться, - Олег водил большими пальцами по его щекам, от ласки Серёжа прикрывал глаза, его светлые ресницы сверкали тусклым зелёным, он грустно улыбался. Олег мягко прижимал его к себе под тёплыми струями душа как самое дорогое, стали целоваться мокрые и голые, неторопливо и вдумчиво, расчувствовавшись, как сентиментальные старики. Чуть позже Олег прижимал его своим телом к этой самой стене под их собственным зелёным солнцем, гладил по животу, по груди, по шее, бледные узкие ладони скользили по влажной плитке, его дыхание судорожно дрожало от каждого проникновения, он восторженно и обреченно шептал "боже", пока капли воды тонко бежали по его лицу, спотыкаясь о его сведенные брови, о его резкое дыхание. Было непохоже на него тоже, это отчаяние. Дойдя до кровати, просто обнимались. Серёжа снова впал в свою меланхолию, и только время от времени тихо вздыхал, лежа головой у Олега на груди, машинально ковыряя пальцами застежки поттяжек - пара часов есть на подремать перед очередной вылазкой. Олег гладил его по спине кончиками пальцев под мягкой тканью пижамной рубашки - безмолвное означало "я здесь, я с тобой, я никуда не ухожу, поспи" - но не решался обреченно спросить, что же с ним происходит. В конце концов, ему всё равно было хорошо и спокойно быть в кои-то веки дома и с ним, им ничего не угрожало, они были вместе, и он постепенно и неизбежно проваливался в недолгий сон. У Серёжи совсем нет аппетита, и еда лежит нетронутой до ночи, пока не возвращается домой Олег и не убирает её, холодную и ненужную, со стола. Надо ему сказать. Надо обязательно сказать ему. Он убеждён, что всё это правда, что он человек. Тогда не исключено, что он убьет его, узнав, ведь убивать андроидов - его работа. Пусть они перебили кучу народа, пусть они сбежали с Марса, куда так любезно их отправили в качестве непривередливой рабочей силы. Но даже так, он слишком безжалостен к ним. И этим он занимается каждый раз, как за ним закрывается дверь их небольшой квартиры. Он должен понять. Он всё поймёт.~~~
Возвращаясь домой утром, настолько ранним, что оно ещё похоже на ночь, влажную и тёмную, Олег держится за мысль, что дома спит Сережа, которого он совсем скоро обнимет в бледных сумерках в собственном утомлённом сне. Может быть он вовсе не спит, опять заработался у своих бесценных мониторов, может быть, они немного поболтают ни о чём, как это часто бывало в детстве в бессонные ночи, может, он расскажет о своем новом проекте, может, убаюкает - просто чтобы вновь почувствовать, что реальность не только там, на условном поле боя, в борделях, на заброшках, где прячутся беглые андры, но желающие жить существа: забирать жизнь всегда страшно, как бы надёжно ты не абстрагировался. С убийством часть души умирает, а если Олег убил уже полсотни, у него она хотя бы осталась? или он уже в минусе, и продать нечего на чёрный день? Нет, так больше не может продолжаться, Олегу порядком надоели все эти андры, полицейские и наёмники, которые готовы без жалости друг друга истребить. Сегодня был последний день - твёрдо говорит себе Олег. Может, найдёт что-то, чтобы поработать пока дома, Серёжа очень тоскует без него, иногда целыми сутками, в одиночестве. А потом может быть найдёт себе что-то более мирное... Олег вздыхает: кто бы ещё платил столько же за мирную работу, сколько платят за охоту. А если они захотят завести ребёнка? Олег ещё не говорил с ним об этом, но думал, мечтал, что когда-нибудь. Хотя с их образом жизни это маловероятный вариант, мечтать-то никто не запретит. Он трёт воспалённые недосыпом веки, по корпусу его машины отстукивают капли дождя. В их районе осадков не обещают, надо только добраться. Панель управления мутно светится синим, салон провалился в тьму тени, верхние этажи городских зданий потеряны в облаках, их нижние этажи - в тумане, и только то, что на уровне полёта мобиля расплывчато и влажно пестрит надписями на разный манер. Выходя из припаркованного на крыше ховеркара, он вдыхает влажный пред-утренний воздух. Улыбается, когда замечает Серёжу у загона их Марго. Он вглядывается, и улыбка медленно сползает с его губ. Сперва сложно проглотить ком в горле, по ощущениям перекрывающий дыхательные пути. Сердце начинает непростительно частить. Он сидит перед ней на корточках, одетый в свою любимую голубую пижаму в светлую полосочку, о прежнем цвете которой уже едва ли что-то напоминает. "это - жестокое преступление" - набатом стучит в голове. Олег будто под гипнозом медленно передвигает ногами, подходя. Свой голос звучит непривычно глухо и пораженно: - Зачем ты зарезал Марго.. Серёжа поворачивает на него голову. Ни один мускул на его лице не говорит о волнении: он абсолютно спокоен. - Она была живая, а я... нет, - тихо и ровно отвечает он. - Это нечестно, мне обидно. Олег неверяще смотрит на него в неспособности отвести взгляд. - Я думал... - Олег прерывается на середине от внезапного осознания глупости своего предположения. - я думал, ты ее любишь... - Я тоже так думал, - тут же чуть нервно перебивает он. - Во всяком случае, я помню это... - на мгновение он хмурится, в такой привычной манере, что становится страшно оттого, что это действительно он. - Я надеялся, это вызовет у меня хоть какое-то сострадание... но, оказалось, её смерть совсем меня не взволновала... Прости, Олег. Я знаю, она тебе нравилась. - Не взволновала... - отзывается эхом Олег. Кажется, он уже догадывается обо всём, что-то скребется на краю осознания, но Олег упёрто не хочет додумывать эту мысль. Этого не может быть. - Я стал замечать, что изменился, - Сережа будто в задумчивости вытирает грязный кухонный нож о светлую ткань пижамы, на которой остаются красные неровные следы. - как будто весь этот месяц внутри всепоглащающая пустота. - он смотрит на кухонный нож и осторожно кладет рядом с собой на бетонный пол. - Я помню, что раньше... это чувство, то, что я к тебе испытывал, оно заставляло и весь этот месяц... воспоминание о нём поддерживало во мне веру, - он бормочет, смотря себе в колени, словно сумасшедший, словно сам с собой. - Месяц, - он вдруг поднимает голову, вскидывает на него свой чистый и светлый в предрассветных сумерках взгляд. - Мы тут уже месяц, я посчитал, - он снова спешно отводит глаза и смотрит совсем равнодушно на чужие планктонно-светящиеся крыши, продолжая так же ровно: - видимо авторы легенды напортачили, слишком я у них человечный получился в воспоминаниях, что сразу после включения стал виден контраст. я же совсем не человек, - он несмело возвращает взгляд на Олега, и тому мерещится влажный блеск сожаления на краях его век. Как будто он просит возразить, поспорить, доказать, что всё не так и он ошибается... просит просто продолжать делать вид, что все как прежде. Знал бы он, как сильно ему хочется того же. Олег встряхивает головой, вздыхает. Никогда не стоит пренебрегать хитростью андроидов, стремящихся всеми правдами и неправдами сохранить свою короткую жизнь - это вдалбливают с самых первых занятий на курсах подготовки. Но Серёжа?.. как так могло произойти? Словно со стороны он слышит свой слабый голос: - Зачем.. - он делает над собой усилие, чтобы непослушные голосовые связки перестали уже дрожать. - Зачем это кому-то могло понадобиться? Это - он называет так, хотя, короткое, оно совсем не передает всего, что в него вложено. Это - бесчеловечная подлость. Серёжа, будто отмирает из-за обращенного к нему вопроса, всё ещё на корточках он опускает голову на колени, пытается оттереть ногтем маленькую каплю уже засохшей крови с низа своей штанины. Расположившиеся всплесками по всей его одежде темные пятна он как будто не замечает и сосредоточенно двигает фалангой пальца левой руки. - Я не знаю... точнее, не понял... - из-за такой позы, нижняя челюсть его едва двигается, прижатая к коленям, отчего он звучит приглушенно. - вроде бы пытались выяснить, может ли андроид быть полноценным партнером человеку. Романтическим, очевидно, партнером, - он вздыхает, будто мученически, утомленно, перестает ковырять пятнышко и складывает скрещенные руки на колени, кладет на них голову - он кажется совсем маленьким в такой позе, Олег готов поклястся, что помнит, будто в детстве он часто так сидел, уверяя, что его это успокаивает. - Только не понимаю, зачем кому-то нужен такой партнер, с искусственно заложенной историей отношений с ним. - что за бред.. - олег в бесцельном полунервном жесте проводит по своим волосам рукой. - это бред... Серёжа ничего не отвечает. Олег старается дышать ровно: делать глубокие вдохи и медленные выдохи через нос. Это бесцельно в общем-то и бесполезно. - то есть с пересаживанием человеку ложных воспоминаний не напортачили, а в составлении воспоминаний напортачили? Не верится, - нос рефлекторно морщится на мгновение, брови сходятся на переносице - напряжение мышц создает иллюзию опоры, но по ощущениям он стремительно падает вниз. По ощущениям прямо сейчас и с этой самой крыши - с тридцать первого этажа над уровнем горизонта. Выпрямляясь, Сергей вздыхает чуть раздраженно: - Ну откуда я могу знать, Олег? - он взмахивает руками потерянно и безоружно. - может, это делали разные люди, - под конец предложения его голос затухает. Солнце из-за горизонта трогает его бледное лицо намеками на первые лучи, рыжие волосы мягко подсвечиваются, немного растрепанные, как будто он долго ворочался на подушке в нескончаемых и бесполезных попытках заснуть. Всё по-прежнему казалось Олегу странной нереальностью. - Ты знаешь... - продолжает Сережа тихо. - я, кажется, действительно по тебе скучал, - его усталое лицо не выражает ничего, как кукольное, и смотрит на Олега. - Когда ты уходил, мне всегда хотелось, чтобы ты поскорее вернулся... Это значит "скучать"? - он издает звук, чем-то напоминающий усмешку. - я во всем теперь сомневаюсь. Но твое присутствие правда иногда давало мне ощущение, что я что-то чувствую, в остальное время я не чувствую ничего... впрочем, наверняка, даже это - иллюзия. чувство, вызванное тобой - всего какие-то отголоски ложных воспоминаний... и в конце концов всё ещё иллюзия. Повисшая тишина давит на уши, но спустя мгновение в отдалении начинает чирикать канарейка, включающаяся каждый день по расписанию у соседа этажом ниже. Уже шесть часов утра... На сережиной бледной щеке на мгновение хрустально сверкает одинокая слеза. А Олег только сейчас начал чувствовать пустоту, кажется, ту самую, о которой только сказал Сережа. Не гнев, не разрушающую ярость, даже не разочарование, а просто пустоту, бездонную и поглощающую. Хоть Олег не андроид, кажется, что-то подобное могла бы испытывать машина... Нет. Конечно, такое нельзя сравнить. - чего ты плачешь? - выдавливает из себя Олег, и его дыхание замирает в боязни заглушить такой же тихий ответ. - потому что мне жаль, что я не человек. Олег вяло отшатывается от него и застывает, опустив голову - словно игрушка, у которой вынули батарейки. Как можно заставить себя поверить, что все это было неправдой, что этого никогда не было - только чья-то выдумка, чужая фантазия о том, что они так близки, что он живой. Чей-то сон. Его пальцы в неконтролируемой дрожи гладят курок."Электрические существа тоже живут своей жизнью - жалконькой, но жизнью" "Он может убить меня, убить себя, а заодно и вас. Возможно, он вообще перебьет всех, до кого сумеет добраться. Я слышал, что с теми, кому загрузили искусственную память, такое бывает. Что естественно, ведь желание перебить всех вокруг весьма характерно для настоящих людей."