В погоне за Республиканской Мечтой

С прибытием каждого следующего поезда главная улица Понивиля превращалась в муравьиную тропу. Туда и обратно по дороге сновали медицинские кареты, почтовые экипажи, такси и вереницы тех, кто ещё мог идти самостоятельно. Из вагонов, словно горох, высыпали раненые. Перрон заливала волна цвета хаки с обильными, слишком уж обильными даже для военного времени, вкраплениями белого с красным. Обычно тихий вокзал наполнился криками. Прибывшие и встречающие, старики и сослуживцы выкрикивали дорогие сердцу имена, почтальоны отчаянно и даже жалобно просили озабоченных людей расступиться, уже, впрочем, потеряв всякую надежду выбраться из этого людского моря, сохранив свой ценный груз в целости. Сколько разбитых искалеченных сердец можно было бы исцелить, не потеряй молоденький горе-почтальон, не попавший на фронт из-за своих слабых лёгких, одну из набитых письмами коробок. Всю эту какофонию дополняли раздражённые возгласы санитаров с носилками и визгливые выкрики медсестёр, которые, хоть и отличались, все как одна, неприятным характером и чересчур громким голосом, единственные во всей этой бурлящей массе умудрялись сохранять какое-то подобие присущей всем представительницам этой благородной профессии деловитости и, если не благоразумия, то по крайней мере здравомыслия. В обратную сторону поток был заметно слабее. Все кто мог и хотел пойти на фронт уже давно это сделали, поэтому, даже когда принцесса Селестия неожиданно для всех и совершенно не в духе своей гармонической философии объявила всеобщий воинский призыв, королевские инспекторы не обнаружили в Понивиле никого, кроме кучки стариков и уволенных со службы в связи с ранениями бедолаг, которые потихоньку расползлись по своим родным городам, чтобы не занимать драгоценные места в военном госпитале. Уставшие люди с обречённым лицами вяло протягивали немногочисленным офицерам, определённым в тыл, не менее измотанным и побитым, свои бумаги, определяющие их на определённый участок фронта. Рядом с ними семенили их престарелые родственники, в попытках запихнуть в и без того раздутые саквояжи ещё немного домашней еды или тёплой одежды. На северных участках фронта шерстяные носки ценились даже больше, чем Ново-Мейрлендская тушёнка. Здесь же, на перроне сновали продавщицы пирожков, яблочного сока и сидра и даже мороженого. Не вполне понятно, каким образом они смогли организовать такое пиршество, но у этих энергичных старушек всегда находилось немного вкусностей для путешественников. Помимо поезда с фронта в это утро на вокзале стоял и другой состав. Где-то на половину он был заполнен солдатами, уволенными в отпуск. Второю же часть составляла пёстрая Кантерлотская публика, бегущая от приближающихся войск принцессы Луны в западную часть страны, Лас-Пегаус, Ванкувер и Шир. Оставшиеся пассажиры были людьми довольно странной наружности, с сомнительным происхождением и неясным пунктом назначения, помятые, небритые и уставшие. Некоторые из них пересаживались в фронтовой поезд, некоторые продолжали путь вглубь страны, но ни на фронте, ни в западных городах их потом не встречали. Не беженцы и не солдаты, они, наверное не в силах перенести витающее в воздухе напряжение, болтались по стране как-будто в поиске чего-то. Но что именно они искали, и преуспел ли хоть кто-нибудь? Этого не знал никто. И уж совсем немногочисленными были хорошо одетые молодые люди, с бойким огоньком в глазах, которые, казалось, наоборот, получали от витавшего в воздухе напряжения удовольствие. Вооружившись неуёмным любопытством, они рыскали вдоль линии фронта, сохраняя, впрочем, безопасную дистанцию, чтобы узнать и сообщить, скрасив иногда изрядной долей вымысла, самые свежие новости. Когда по воле случая (а всем известно, что расписания поездов составляются опираясь исключительно на случай, кроме тех раз, когда в график вмешивается неведомая потустороння сила, перемешивающая аккуратные столбцы и строки во имя своей неведомой цели, а может быть ради забавы) два эти поезда оказались на одном вокзале в одно утро и даже прибыли почти одновременно, и извергали из себя столь пёструю публику, перрон сразу стал ещё и источником всевозможных сплетен, разной степени невероятности (хотя какую новость с чистой совестью можно назвать невероятной в эти сумасшедшие времена). Правда ли, что персонажи из книг о Деринг Ду вдруг сошли со страниц, реальные как никогда? Неужели войска Луны уже взяли Кантерлот? Развалится Эквестрия на части до конца войны или продержится до победного конца? Как в такой ситуации реагировать на угрозу с севера? Едва ли кто-то мог дать на эти вопросы хоть один вразумительный ответ. Я, находящийся тогда в звании отставного капитана артиллерии, только что выписанный из госпиталя, осторожно пробирался сквозь толпу к третьему, пока ещё свободному перрону. Идти приходилось медленно, опираясь на трость и немного кривясь, когда очередной торопливый прохожий толкал меня в бок или наступал на ногу. Добравшись до вокзала, я забрал у Бабули Смит бутылку сидра для её родственников в Эпллузе, и, перекинувшись со старушкой, с которой познакомился за время, проведённое в госпитале, парой слов, уселся на скамейку. На мне был довольно приличный костюм, который для меня сшили на заказ ещё до войны (к слову, определить, изготовлен ли костюм на заказ очень легко. Только в этом случае он сидит ровно по фигуре, а не делает каким-то образом своего владельца в два раза толще, чем он есть), повер которого было накинуто дорожное шерстяное пальто. Мне в этом видился некоторый символизм, ведь именно в этом костюме и этом пальто, я стал свидетелем, зачастую невольным, многих исторических событий. А поскольку в тот день я решился, наконец, вписать в историю и своё имя, мне показалось правильным облачиться в свою старую одежду. Трость с набалдашником в виде гербового аликорна Эквестрии я получил в подарок от своего бывшего командира, престарелого полковника, с которым водил дружбу ещё до войны и который вышел на пенсию два месяца назад, лишившись левой ноги. То же пушечное ядро, кстати, повредило и мою ногу, но уже правую и далеко не так фатально. В ногах у меня стоял небольшой, но увесистый металлический чемоданчик, водонепроницаемый и пуленепробиваемый, обитый по бокам чёрной кожей (пришлось выложить за него значительную сумму в последний мой приезд в Кантерлот). В чемоданчике лежало двадцать тысяч битсов ассигнациями, пачка акций Эпллузской железнодорожной компании, чековая книжка и два паспорта. Красивый голос из динамика объявил: "Поезд до Эпллузы прибывает на третью платформу". Через минуту стал слышен стук колёс, перрон наполнился дымом, а из дыма возник поезд, "Эквестрийский экспресс", следующий из кристального города до самых южных территорий. Отбывающих, кроме меня, на платформе не было - никто не собирался забираться в такую глушь. Я торопливо схватил свой драгоценный чемоданчик и запрыгнул в вагон. Спустя каких-то пять минут колёсах поезда застучали по рельсам. Закинув вещи в купе, я направился в вагон-ресторан, в котором собралась довольно интересная публика. Последний экспресс отправился в путь.