Тёмно-красный

Тобиас бесконечно извиняется перед ним, но он молчит, он не хочет его прощать, он молчит, а потом… А потом он просто разворачивается и уходит, оставляя брюнета в одиночестве в полупустом коридоре. Слёзы текут по его бледным от недостатка солнца щекам, дыхание, и без того сбитое словами, сбивается сильнее, переходя в кашель, и пара капель крови капает на его руку. Он не придаёт этому значения, так же уходя с места встречи, оставляя коридор совсем пустым. Оставшийся день они не пересекались то ли по чистой случайности, то ли потому, что Рудольф избегал Тобиаса, не желая слушать его. И конец учебного дня также не предоставил им возможность поговорить. Когда Тобиас по окончанию занятий пошёл на поиски Рудольфа, он не нашёл его. От этого в груди слегка защемило. Обычно рыжий никогда не упускал возможности подольше поговорить с ним, но сегодня явно плохой день для обоих, потому черноволосый выходит из здания и садится в машину к матери, уезжая домой. Через пару часов оказавшись дома, Тобиас начал раздумывать, каким бы образом поговорить с Руди, как правильно извиниться перед ним за произошедшее той ночью, как наладить с ним отношения… Думая об этом, подросток постепенно перешёл на чувства – что он чувствует к Рудольфу? Просто ли это вина и желание вновь дружить? Может это что-то большее? Нет, он никогда не поймёт этого, по крайней мере без помощи. Для него это чувство чуждо, неизвестно и непонятно. Сейчас оно просто мешается в кашу вместе с эмоциями и другими переживаниями, но если у кого-то спросить? Ему нужно знать, что это за противное, липкое и навящивое досаждает ему вот уже какой день. Просить отца или мать бесполезно и страшно. Если это чувство окажется чем-то запретным, они сразу же заберут его из школы, отец вновь накажет его. Спросить Маттиаса? Навряд ли он знает о чём-то таком... Лютер.. Он несомненно знает много об этом, но в данный момент возможности поговорить нету. Но Шнайен не особо расстраивается, ведь намного легче просто забить, рано или поздно всё само пройдёт.. Пройдёт, так ведь?.. Думая об этом, он упустил тот факт, что его глотку наполнила алая жидкость и уже вытекала почти водопадом их его рта, окрашивая в красный его губы и письменный стол, за которым он сидел. Кровотечение было нелегко остановить, кровь всё текла и текла, вместе с собой выливая ещё и какие-то сгустки, но замечено это было достаточно поздно и совсем не из-за факта кровотечения, а из-за ноющей режущей боли в груди и горле. Тогда он не догадывался, что это может быть, но уже и не догадается скорее всего… На следующий день мальчику вновь не удалось поговорить с Ричардсоном. Он вновь был печален, хотя упорно показывал, что это не так, что ему не нужен никто, ни этот слащавый парнишка с обворожительной улыбкой и такими мягкими рыжими волосами, ни кто-либо другой. День окончен, а чувства всё те же. Тобиас выходит из здания и, будто не веря, видит Лютера рядом со своей старенькой красной машиной. Он моментально подходит к нему и начинает расспрашивать, что тот делает рядом с его школой, на что старший отшучивается тем, что Лукас со Сьюзи всё равно ничего не сделают, да и в этот раз никаких пьянок. Всё ещё сомневаясь в словах своего дяди, Тоби садится в машину, и они с Лютером выдвигаются к дому. Несколько минут молчания разрушил Лютер, задав вопрос о том, как у младшего дела в школе. Кёртис долго думал, рассказывать ли ему, но всё же раскололся. Каждая мелочь, каждая частица и эмоция вылилась в ответе младшего, после чего он шумно выдохнул: -Что со мной? Я не понимаю, что это.. Неприятно осознавать, что я даже себя не понимаю.. -Хэй, малыш, ты вроде говорил, что ты не гей – Лютер усмехается, на пару секунд переводя взгляд на Тобиаса. -Что?! Нет! С чего ты вообще взял, что я гей?! -Этот Рудольф.. Ты ведь влюблён в него? Возможно это я ошибаюсь, но то, как ты говоришь о нём, явно не похоже на дружеское отношение. – Мужчина, кажется, совершенно расслаблен и даже рад такой новости. – В любом случае, ты сам должен в этом разбираться. Через час они приехали к церкви и Тобиас вышел из машины, отправившись внутрь. Он всё ещё размышлял над словами Лютера и, кажется, всё больше в них верил и убеждался. Сегодня он опять кашлял, опять была кровь и опять в ней были сгустки, но сейчас это были не просто сгустки, теперь их можно было обозначить как.. лепестки? Парень удивился этому, но вновь не решился никому рассказать, списав всё на очередные галлюцинации. Несколько дней из горла Тобиаса вылетала кровь с лепестками, но лишь в последние два дня лепестки сменились на цветы. Это были розы, тёмно-красные розы, которые почти рассыпались как только касались поверхности. Школа не была заброшена, он всё так же ходил в неё, просто состояние его стало более болезненным, он стал выглядеть уставшим, невыспавшимся и больным. В один из дней Рудольф всё же решил подойти к нему сам, дабы выяснить, что с ним творится. Пускай Ричардсон до сих пор был обижен, но тем не менее Тобиас всё ещё оставался для него другом и ему нужно было знать, что происходит. После школы Руди вышел из школы, ожидая увидеть Тобиаса на территории, где он в такое время обычно и находится, но не сегодня. Сегодня его тут не было, и рыжик бы уже ушёл домой, если бы не кашель на заднем дворе школы. Заглянув туда, Рудольф увидел Шнайена, опять отплёвывающегося кровью и бутонами, и даже мелкими, но такими же острыми от шипов соцветиями. Ни минуты больше не прождав, Люциус срывается с места и подбегает к Тоби, начиная суетиться вокруг него. Но, видимо, этот раз оказался критичным, последним. Тело уже холодное, а ярко-голубые глаза еле фокусируются на втором, постоянно промаргиваясь, в надежде не потерять фокус. Тобиас не может выдавить из себя ни слезы, ни улыбки, слишком тяжело, поэтому его взгляд всё такой же пустой, и с каждой минутой пустота всё больше поглащает его. Последнее, что может сделать Шнайен – поцеловать Рудольфа… Хотя это даже поцелуем не назовёшь, скорее лёгкое прикосновение губ к чужим, а после глаза закрываются навсегда, а тело окончательно леденеет, выпуская белым облаком, последний глоток воздуха. У Рудольфа паника, и слёзы уже выступили на глаза, проделав дорожки на мягких щеках. Тело парня трясёт, но он даже открыть рта не может. Сзади слышится голос: -У него была ханахаки – болезнь, появляющаяся в результате безответной любви. Эмилио. Эмилио Муркмере. Уже по манере речи и по постоянному спокойствию можно было понять, что это он.. Рудольф оборачивается к нему с надеждой в глазах, но фиолетовые глаза выдают холод, дающий понять, что никакая скорая уже не поможет. -Отчасти это ты виноват в его смерти – всё также холодно произнёс Эмилио, подойдя к нему и опустившись к телу Тобиаса, увлекаясь им. -Я-я?.. Поче.. му?.. -Он любил тебя. Ты разве не заметил? – он перевёл взгляд на тебя. – Неважно. Тебе лучше просто уйти, с телом я разберусь -Н-но я.. Я ведь.. Я так виноват.. Пожалуйста, прости! -Ты извиняешься передо мной? Рудольф, просто уйди, твои извинения ничем не помогут Всё же Ричардсон ушёл, а Муркмере?.. Он остался рядом с телом… «О боже, Тобиас, даже мёртвым ты остаёшься совершенным, даже если это из-за него..!» - единственная фраза, сказанная им тогда, после чего, он поднял тело и отнёс его в лес, на ту самую поляну, на которой он поцеловал его впервые. Прошёл целый месяц с этого случая. Многим было плевать. Рудольф всё это время сидел в комнате, он не мог осознать происходящее долгое время, но в конце концов он просто переборщит с порезами и вскроется. Найдут его достаточно поздно, чтобы он успел умереть. Эмилио каждый день приходил к холодному, похудевшему телу и долго смотрел на него, всё ещё восхищаясь. Но, вскоре, ему стало этого мало, и он повесился на дереве, буквально рядом с телом Тобиаса. Он хотел доказать ему свою преданность, и у него получилось. Лебеди – вот пример, на который он ориентировался. Один партнёр умирает – вслед умирает и второй. Также поступает и он.. «…Но пока алая кровь твоя капает на кафель, Мы едины, она нас объединяет. Я боюсь, что ты тоже умрёшь, Но ты всё равно умираешь..»