Утро в Рио

Наверное, ранее утро — единственное время, когда в Рио можно застать почти тишину. Город засыпает всего на пару жалких часов, погружается в спокойствие и медлительность. Эти часы становятся незримой границей двух миров: ночная жизнь заканчивается, а утренняя — только приближается. Их дом тоже будто засыпает вместе с городом. Солнце еще не так настойчиво бьется в окно, легкий ветер играет с белыми занавесками. Громкие разговоры отставлены в сторону, смешки забыты, а радио с заводными песнями молчит. Они работают до поздней ночи: Джек наводит порядок в своих рабочих записях, а Ясмин занимается переводом книги от издательства. В какой-то момент отвлекаются друг на друга, переходят на излюбленные шутки и подколы, а на улице уже светлеет. Работу отодвигают в сторону, и им лишь хочется послушать тишину, побыть рядом друг с другом. Ясмин сидит на полу среди подушек, книг и каких-то папок, опираясь спиной на мягкий диван. Русые волосы выбиваются из низкого хвоста, и несколько прядей спадают на лицо, плечи. Кожа отдает легким загаром — уже который месяц в Рио и частые прогулки сказываются. Она задумчиво смотрит в окно, на опустевшую улицу. Совсем скоро та наполнится прохожими — и местными, и туристами — и через нее, словно это обязательное правило, будет проходить шумная группа музыкантов. Ясмин любит музыку. Очень любит. Но в этом неугомонном городе ей кажется, что музыки — разрозненной, нестройной, однобокой — слишком много. Не выходит привыкнуть. Ясмин отрывает взгляд от окна, стоит раздаться скромным аккордам гитары. Этот инструмент — особенно в нужных, любимых руках — головную боль никогда не вызывает. Она чуть улыбается, заглянув в мужское лицо. Джек с прикрытыми глазами медленно перебирает пальцами струны. Он выглядит не уставшим, а расслабленным. Даже умиротворенным и покорным. Хотя последнее, наверное, звучит из ряда фантастики. Джек Эрнандес и покорность? Уж точно не в этой жизни. Но… в ее руках. Джек лежит на спине, устроив голову на женском бедре. Сама близость к ней словно усмиряет его неспокойный характер, и он может позволить себе быть таким. Тихим и открытым. Уязвимым. Без страха показаться слабым. На ее губах появляется легкая улыбка. Ясмин опускает руку, медленно перебирает его черные мягкие волосы, сама наслаждаясь этим. Пальцы Джека замирают — в гостиной снова тихо. И даже если на его лице нет ни одной эмоции, Ясмин все прекрасно видит. Еще немного, и он будет готов замурчать. — Доволен? Ясмин знает, как он это любит. Почти никогда открыто не скажет, не попросит, но и шанса не даст ей прервать это. Джек чуть слышно вздыхает и берется за ее ладонь. — Вот так, — он кладет ее ладонь на свою щеку, — совершенно убит. Ясмин улыбается шире. Медленными нежными движениями гладит его по щекам, проводит большими пальцами по четко очерченным бровям, слегка касается голых загорелых плеч. Смотреть на Джека — уже целое удовольствие для нее. Ей нравится в нем все: темно-карие глаза, юмор, широкие плечи, прямолинейность… Она может перечислять долго, и вывод всегда один — ей нравится в нем и внешность, и характер. Джек начинает улыбаться. Сначала дергаются уголки его губ, ползут вверх, а потом и вовсе губы растягиваются в довольной улыбке. Он раскрывает глаза, смотря на Ясмин снизу. Она в одно движение возвращает ладони на его щеки. — Мне кажется, я никогда не привыкну. Ясмин не повышает голос, словно может разрушить эту необыкновенную атмосферу спокойствия и уюта. — К чему? — ничуть не громче спрашивает Джек. Он ластится к ее нежным рукам, почти выпрашивая продолжить. — Всегда так громко, так оживленно… — отвечает она, поглаживая его по щекам. Джек мягко смотрит на нее. На ней идеально сидят что платья, что брюки, что праздничные кафтаны, но именно ее домашний вид особенно пленит, притягивает его взгляд. Ведь именно рядом с ним Ясмин может позволить себе быть такой — несобранной, простой и где-то уставшей. И ни один роскошный наряд не может сейчас тягаться с его футболкой на ней. Этот вид почему-то особенно греет сердце. Ясмин сначала не понимала этого, отказывалась. Но скоро сдалась. Мера оказалась сначала вынужденной: ее багаж еще не доставили, а вся одежда, что была на ней, промокла из-за ливня. Вещи Джека — великоватые, правда, для нее — пришлись очень кстати. И ровно с того момента Ясмин сама просит его рубашку, его футболку, его куртку. А может ли Джек отказать? Уж точно нет. — В Сефере, знаешь, не тише, — усмехается он. — Чего только стоят ваши базары, музыканты на площади… — Это же другое, — тут же возражает Ясмин, удивляясь такому сравнению. Джек тихо смеется и опускает взгляд к гитаре. По гостиной начинает разливаться спокойный мотив. — Я же в целом, — как бы оправдываясь, продолжает она. — Столько людей, заведений вокруг. Жизнь такая быстрая, все куда-то спешат. В Сефере по-другому, ты же видел. Джек лишь кивает в ответ. Они замолкают на какое-то время, просто довольствуясь друг другом и музыкой. Солнце еще не так высоко, поэтому в гостиной играют легкие тени. Музыка, которую играет Джек, идеально подходит такому утру. Она медленно тянется, заставляя замереть, прожить этот момент, увидеть и прочувствовать каждую маленькую деталь. Размеренная, тягучая. По-своему домашняя и личная. — Ты поедешь со мной в Сефер в следующем месяце? — тихо, будто боясь побеспокоить настроение гитары, спрашивает Ясмин. — Надо бы. Не люблю отпускать тебя одну. — Меня встречают отец и Джаффар, откуда беспокойство? Джек перестает играть и проверяет колки с задумчивым видом. — Расстроилась? Она приглаживает его взъерошенные волосы. — Не похоже. Но что-то… — Джек хмурится, — не так слегка звучит. Ясмин замолкает, давая ему сосредоточиться. Его лицо через пару минут разглаживается, и он уже лежит с победным видом, пробуя пару аккордов. — Встречают, — продолжает он прошлую тему, согласно кивнув. — А все равно не то, если я сам не вижу, как ты. Ясмин откидывается назад, головой на сиденье дивана, оставив ладони на мужских плечах. Выбрать лишь один город, лишь одну страну для них становится непосильной задачей. У каждого куча воспоминаний о родном доме, привычная культура, близкие и даже работа — все это у каждого из них в разных странах. — Скажешь тогда потом, что у тебя по работе, — говорит Ясмин и ненадолго прикрывает глаза. — Обязательно. Ситуация Ясмин удобнее и гибче, нежели у Джека: в издательстве ее еще не приняли в штат, работа не требует вечного нахождения в офисе. Оттого она чаще и летает из страны в страну. Если у Джека получается вырваться вместе с ней в Сефер, то это становится чуть ли не праздником для них. Благо, больницы Сефера после очередной вспышки вируса налаживают постоянное сотрудничество с лабораториями и клиниками, в которых работает Джек. Так у него появляется и повод, и возможность летать в Сефер и продолжать работу, задержавшись на более долгий срок. Днем — работа, вечером — Ясмин. — Отец, знаешь ли, нас двоих уже в который раз ждет, — издав смешок, невзначай припоминает она. — Он в прошлый раз был недоволен твоим отсутствием. Джек чуть морщится и легко стучит пальцами по корпусу гитары. Встречи с господином Кадиром всегда выходят натянутыми и в какой-то степени даже неловкими. Их неприязнь с первого дня, когда Джек только приехал изучать вирус, сильно повлияла на то, что есть сейчас. Ах да, точно: их внезапный брак с Ясмин тоже стал для господина Кадира своеобразным… сюрпризом. — Meu amor, — вздыхает Джек, отложив гитару в сторону и накрыв ее ладонь своей, — ты же знаешь, что дело не в моем нежелании. — Я-то знаю и понимаю. И он тоже. Да только все хмурится, хмурится… Я звонила ему вчера, говорит, у него какой-то очень важный и серьезный разговор к тебе. Все то время, что Джек вместе с коллегами скрупулезно изучал вирус и варианты лечения, порушенные отношения между отцом и дочерью медленно налаживались. Без криков и скандалов, конечно, не обходилось, но к чему-то Ясмин и господин Кадир прийти смогли. Теперь он чаще слышит от нее доброе «папа», видит ее улыбку, слушает, как она играет ему Шопена и делится всеми новостями. Ясмин выпрямляется и вновь смотрит на мужчину. Удержаться от смеха невозможно: Джека косит так, будто он съел ящик лимонов. — Что же на этот раз он хочет обсудить? — Даже не знаю, — тянет Ясмин. — Может быть, он волнуется, что его драгоценную дочь учат в Бразилии плохому. — Кто же учит? Джек поднимает на нее удивленный взгляд, словно ничего не понимает. — Покажи мне этого человека, я разберусь. — Да так… есть один здесь, самый лучший, — усмехается она. В его глазах загорается прежнее озорство и даже какая-то гордость. — Знаешь, Ясмин, на месте твоего отца я бы не волновался за тебя. Теперь уже брови Ясмин изумленно поднимаются. — Да, Ясмин, да, — продолжает он с важным видом. — Твоему отцу стоит задуматься, кто еще кого учит плохому. — Я, значит, учу? Ясмин высвобождает свою ладонь из его хватки и легко хлопает его по плечу. Джек смеется и шутливо отодвигает плечи от ее ударов. — Вот! Вот, я же говорю. Уже бьют. Хрупкая марокканская женщина, образец беззащитности… Maluquinha, — наигранно закатив глаза, заключает он. Ясмин цокает и скрещивает руки на груди. Ее взгляд невольно упирается в окно, и она сама не замечает, как принимается ворчать под нос. Ворчать на родном арабском. Джек сначала молчит и думает вновь взяться за гитару. Ворчания продолжаются. Тогда он, усмехнувшись, с прищуром смотрит на Ясмин. — Проклятие читаешь, meu amor? — Вы только посмотрите, — наигранно охает Ясмин, — как сразу он обращение ко мне поменял. Уже не сумасшедшая? Они никогда не говорят на каком-то одном конкретном языке между собой. Так выходит, что постоянно скачут от португальского к английскому и наоборот. — Это синонимы, — довольный и ею, и собой, говорит Джек. — В твоем случае очень точные синонимы. — Ах так. Ладно, я запомню. — А теперь меня могут?.. Взгляд Джека перестает быть веселым и сменяется на чуть ли не просящий, жалобный. Ясмин с улыбкой выдыхает и возвращает к нему руки. Тот сразу расплывается в счастливой улыбке. Момент ласки и нежности продолжается. — Знаешь, скоро у тебя пропадет возможность тайно ругать меня на арабском, — замечает он. — Это еще почему? — издав смешок, удивляется Ясмин. Ее пальцы легко и плавно двигаются по его шее, ладони опускаются обратно к плечам. — Хочу учить язык, — пожав плечами, внезапно выдает Джек. — Так будет проще и с коллегами общаться в Сефере, и у тебя дома… Ясмин смеется с упоминания дома, и тот причитает. Не было и, наверное, не будет и дня, чтобы господин Кадир перестал общаться с Ясмин при Джеке на арабском. Это могут быть какие-то личные беседы, обычные бытовые вопросы, но то, с каким неудовольствием в такие моменты ее отец бросает взгляды на Джека… создается ясное ощущение, что господин Кадир очень не жалует зятя и ругает того при любой возможности, высказывает Ясмин все недовольство при каждом удобном и нет случае. — Да серьезно, Ясмин, — разводит Джек руками под ее смех. — Ты вообще видела его глаза в такие моменты? Ощущение, что меня сейчас из дома выкинут, если я посмею еще раз посмотреть на тебя. На свою жену, между прочим, — невзначай напоминает он. — Не выдумывай, — с улыбкой качает головой Ясмин. — Он хорошо к тебе относится. — Я поверю тебе и на этот раз. Посмотрим, что он там хочет обсудить со мной теперь. Но арабский все равно учить нужно. Я уже искал курсы. — А со мной, значит, заниматься не хочешь? Ясмин испытывающе смотрит на него, подобравшись обратно к его горлу, словно угрожая. Джек усмехается и ласково гладит ее руку. — Querida, я хочу. Очень хочу. Но сомневаюсь, что с тобой у меня выйдет быть хорошим учеником. Слишком… Она всякий раз замирает на секунду, слыша его обращения. Поначалу это проскальзывает от него случайно, будто ненароком вырывается, а потом, стоит им остаться наедине, они появляются чаще. Сейчас такие обращения — обязательная часть их жизни. Джек говорит их с особой интонацией, его голос в такие моменты звучит мягче и добрее. — Что, я не слишком строга к тебе? — Я буду слишком много отвлекаться на тебя. Она, замолчав, даже не может злиться на него, глядя в его темно-карие глаза. Полные тепла и ласки. Ясмин чуть качает головой и говорит: — Подлиза и хитрец. — Просто муж, Ясмин, просто муж, — заключает он, целуя ее запястье. Ясмин замирает от пробежавших мурашек по телу. Поцелуи в запястье — ее маленькая слабость. И Джек прекрасно знает. Знает слишком хорошо, как и ее любовь к его пирсингу. — Albi, — выдыхает она, рассматривая его. Джек поднимает на нее вопросительный взгляд. — Меня снова ругают? — А нужно было раньше начать учить арабский. — Ну же, Ясмин, признавайся. Какими меня словами ты ругаешь постоянно, м? Проведи первый урок арабского. — Готов пополнить свой скудный словарный запас арабского? — Так точно, капитан. Джек усмехается и смотрит на нее в полном ожидании. Ясмин же, хитро улыбнувшись, чуть наклоняется к его лицу и понижает голос, перейдя почти на шепот. Чтобы это было только между ними, только для них двоих. — Мое сердце. Он замирает. Усмешка стирается с его лица, и теперь он смотрит на нее совсем иначе. Более серьезно. Шутки незаметным образом отодвигаются в сторону. Джек поднимается, усевшись напротив Ясмин, и молча рассматривает ее. Она не торопится делать что-либо, а лишь чуть улыбается. И Джек придвигается ближе к ней, трепетно целуя ее. Ясмин обнимает его за шею, запускает одну ладонь в его волосы. Для счастья им много не нужно. Лишь компания друг друга и немного тишины. Ровно как сейчас. — Minha alma, — шепчет Джек между поцелуями, обнимая Ясмин.