bloodhound

бегу от чего-то огромного, металлического и страшного, стираю ступни в кровь, раздираю пальцы и обламываю ногти на ногах. солнце бьет лучами в затылок, доводя до тошноты и головокружения. черная копоть забивается в легкие и едкий порох вперемешку с кусочками костей и плоти разъедает горло. в голове набатом только одно слово: бежать. инстинктивно, как гончая, как охотничий пес гонится за добычей. только в этот раз все с точностью, да наоборот: я – добыча, он – охотник. разве бывают охотники с чувством жалости и сострадания? разве бывает убийство из милосердия? разве можно убить по любви?       бежать. высунув язык и задыхаясь.       бежать. сплевывая кровью и рвотными массами.       бежать. не оглядываясь. гусеницы металла проезжаются по чьей-то голове. не обращаю внимания на шеврон и знаки на танке. хруст костей черепа и склизкий звук вытекающего из глазниц мозга напоминает хруст сухожилий и мышц в мясорубке. вспоминаю маму, ее теплые руки и нежный взгляд. на минуту забываюсь, на минуту я уже не здесь, не в этом фосфорно-красном аду, разъедающем слизистые, а дома, и мама треплет меня по волосам, а отец, улыбаясь, смотрит футбол по телевизору, но где-то поблизости раздается взрыв, и кто-то кричит, громко, воет раненным зверем, и я возвращаюсь в густую и плохо пахнущую реальность, пытаюсь не оглядываться, пытаюсь не вырвать остатками сух пайка, съеденного накануне утром. ноги не слушаются, решают запнуться и дать мне упасть. и я падаю, не успевая сгруппироваться, сдираю кожу на подбородке и локтях, разбиваю нос вдребезги. асфальт подо мной, расплавленный, забивается под ногти и поглощает волосы – я прилипаю к нему, как мышь прилипает к ловушке – пытаюсь вырваться отдираю клок волос и разрываю ткань брюк. все тело ломит, будто каждую косточку и мышцу переехали катком и погрузили обратно в кожу. ползу, волоча за собой ноги, раздираю ладони, цепляюсь, как за последнюю веточку – нужно бежать, уходить, нужно спрятаться, исчезнуть, испариться, пропасть, чтобы он не нашел, чтобы не увидел, чтобы не узнал, чтобы думал, что мертв, а не предал, чтобы не возненавидел, чтобы любил до конца. облегченно валюсь на обочину и перекатываюсь в кусты спиреи, обглоданные, с обожжённой листвой и осыпавшимися цветами. вижу небо: мне кажется, что вот-вот – и оно рухнет всей своей тяжестью, раздавит меня облачно-серым и истребителями, разъест фосфором и озоном, похоронит под грузным телом солнечного диска. вижу зубы на асфальте – мои или чужие – все равно. чувствую что-то вязкое металлическое, стекающее по пищеводу в желудок - можно проглотить пинту крови, прежде чем тебя вывернет наизнанку. голова – глиняным горшком, собранным по осколкам – отзывается болезненным эхом на малейший шум – будь то поскуливающая где-то вдалеке собака, играющее радио у кого-то в открытом окне, писк рации, дающий иллюзию безопасности; либо собственное сердцебиение, волнами долбящее по черепу. что-то внутри жжется, рвется наружу, раздирает мышцы и фасции живота, копошится под кожей, будто крот, черное нечто, съедает по кусочкам всего меня, смакуя каждую порцию, отправленную в рот. судорожно шарю рукой в поисках пачки сигарет с зажигалкой внутри, по дырявым карманам, по асфальту, в луже крови, в луже рвоты – не знаю, чьей – и нахожу – предпоследнюю в пачке. болит - стертые кончики пальцев и обчесанные ногти, зазубринами задевающие ткань футболки. пытаюсь подняться на ноги, еле-еле – позвоночник будто вырвали с корешками нервов – ноги не слушаются. пытаюсь проморгаться, убрать красную пелену крови перед глазами. вижу размытый силуэт, подрагивающий в плавленом на горизонте воздухе, до ужаса страшный, похожий на прошлое – закрываю глаза, жмурюсь, кусками засовываю сигаретный дым в горло, а в голове только «нет» – носится загнанным в тупик животным. слышу приближающиеся шаги, тяжелыми ботинками отбивающие неровный ритм на размякшем от солнца асфальте. слышу его голос. он кричит – не могу разобрать ни слова, стучу себя ладонью по уху и сглатываю, пытаясь убрать заложенность. что-то надрывное, резкое и болезненное. не смей, – приближается. не смей. не смей. не смей, – уже рядом. блять. не смей. сука. ваня, – мое имя? ты сука. блять. блять, ваня, – его голос срывается. пиздец. сука, – страшно мне, я боюсь. смотрю ему в глаза: дикие, напуганные, но с азартом, один с кроваво-красной склерой – сосуды, видимо, лопнули. смотрю на лицо его: загоревшее, утратившее молочную бледность и мягкость черт, приобретшее остроту скуловых косточек и нижней челюсти. брови сведены к переносице, а меж них – две морщинки. губы, без прежней кривой улыбки, изогнуты в гримасе, поджаты в тоненькую линию. подбородок подрагивает. перевожу взгляд на руки – они, в противовес подбородку, ровные, не дрожат, с уверенностью.  рассматриваю дуло пистолета, направленное мне в переносицу: черное, пустое, затягивающее, несущее смерть. говорю ему:       – можешь убить меня, если хочешь. и давлюсь улыбкой. думаю, что он не сможет, как бы сильно не хотел. но он стреляет мне в голову.