Дважды два

— О, смотри-ка, свежее мясо подвезли. Анатолий Ломов обреченно вздохнул и недовольно зыркнул на говорившую — красивую рыжеволосую даму, похожую на шипастую титановую дубинку — которая вот совсем не помогла унять волнение своею репликой. И ладно бы голос снизила, так нет же. И стоит, наблюдает исподтишка, словно ожидает реакции. Хотя, почему «словно»? Ожидает, вместе с остальными, столпившимися неподалеку коллегами (спасибо что хоть они ограничивались только взглядами. Оценивающими, любопыствующими, но взглядами). Испытывает. Провоцирует. Вот только как именно ответить и при этом не испортить отношения в первый же официальный рабочий день Толя не знал. Отчасти потому, что ему было обидно. То есть да, разумеется, никто не обязан с ним возиться, он этого и не ждал — все-таки ФЭС это вам не детский сад, тут серьезная контора с особой спецификой… Но ведь можно было бы как-то… полегче что-ли? Без пассивной агрессии. А так как на язык просилось только невероятно грубое «ну надо же чем-то перебивать запах тухлятины», то новоиспеченный работник Федеральной Экспертной Службы не придумал ничего лучше чем сделать вид, что ничего не услышал. — Рит, — укоризненно, но мягко одернул рыжую стоящий рядом мужчина, упорно вызывающий ассоциации с плюшевым мишкой, внутри которого притаилась стальная арматура или что-то еще такое, не менее смертоносное. — Полегче. Хотя волнение от этого так и не улеглось. Да и могло ли оно вообще улечься, если последнее, что он планировал в своей жизни, да ещё и в двадцать четыре года — загреметь в особое подразделение МВД. Но загремел, и теперь чувствовал энтузиазм и страх одновременно: тут вам не сисадминская работа, тут людские судьбы решаются, не много не мало. Слишком большая ответственность, к которой Толя совершенно не чувствовал себя готовым. Но это был его выбор — принять предложение Рогозиной, а значит стоило взять себя в руки, выдохнуть и прыгнуть с парашютом; точнее пережить первое в жизни совещание, познакомиться с коллективом и пойти делать свою новую работу как можно лучше. Рыжеволосая Рита смерила его колким, оценивающим взглядом, пожала плечами и отвернулась. Кажется, если она и вынесла какой-то вердикт на его счет, то не слишком-то обнадеживающий. В принципе, оно и логично. Они видятся впервые в жизни, а его вид совсем не тянет на вид серьезного профи или гения. Потому что гением он не был. Как и профи. Да, в интересующей Рогозину области разбирался, но «разбираться» — недостаточно. Да и… Додумать мысль ему не дала подошедшая наконец-то полковник, на долю секунды не сумевшая скрыть удивление при виде собравшейся перед кабинетом толпы. Видимо обычно рвение к пунктуальности не было среди её подчинённых приоритетом. Тоже неудивительно: Толя уже успел словить несколько шепотков на тему «слышали, что Тихонов реально уволился? » и «это что, на его место?» и «это тот самый новенький?», «а он потянет?». Кажется, Рита была права. Он действительно чувствовал себя мясом. На прилавке, под всеобщим обозрением. И ощущение это ему не нравилось, вызывая острое желание стать невидимым или скрыться, хотя от ФЭС, конечно, не скроешься. Не стоит и пытаться. …На совещании, точнее оперативке (он специально выискал полицейский сленг накануне вечером) становится легче — Рогозина, чем дальше, тем больше напоминающая ястреба, слушает отчеты по расследованиям текущим, выдвигает версии, подводит итоги, рассказывает о новых делах, принятых в разработку, выдает распоряжения… Взгляды и шепотки не исчезают полностью, но, по крайней мере, становятся куда менее назойливыми и жгущими. — …и последнее на сегодня, — вот теперь обратной дороги точно не существует. Все, Анатолий Георгиевич, взлетели. Осталось только закрыть глаза и прыгнуть уже с этим чертовым парашютом на четыре тысячи метров. — Вы все знаете, что Иван захотел уйти. — Шепотки расползались по кабинету как тараканы, а руки под митенками предательски вспотели в самый неподходящий момент. — Но свято место пусто не бывает, так что прошу любить и жаловать: Ломов Анатолий Георгиевич. На отчестве полковник слегка запнулась — Толя поспешил встать, но волнение, успешно (ну, относительно) подавляемое до сих пор, затопило с головой, что привело к излишней суетливости и уроненному стулу. — Ну, не Ваня, конечно, — донесся до ушей комментарий сидящей рядом брюнетки с огромными карими глазами. — Но похож, чертяка, — отозвался ее сосед, обманчиво расплывшийся от лишнего веса мужчина. Толя облизал пересохшие губы и непроизвольно сжал кулаки. — Всем привет. — И нужно же было угодить первым рабочим днем именно на день проведения оперативки. — Очень рад… Разумеется, когда ты приходишь на чье-то место тебя начинают сравнивать с предшественником, но он совершенно не учел того, что придется тягаться не много не мало — с гением и бывшим начальником компьютерного отдела. Ничего. Справится. Вряд ли это будет сложнее, чем вывести Инокентьева на чистую воду. Хотя нет. Сложнее. Инокентьев оказался кроссовером. Здесь же его ожидает фейкаут. — Главное чтобы толковый был, — подвела итог брюнетка (она была похожа на газель), окидывая его обманчиво-равнодушным взглядом. И все-таки, какие глаза. Настоящие омуты. — Очень толковый, — Оксана Амелина, с которой он встретился около получаса назад на проходной, и которая упорно напоминала зимородка, перегнулась через толстого мужчину, словно специально не старалась понизить голос. — Он так нашим помог в той истории с клавдинским банком, просто… — Тихо там, — звучный голос Рогозиной пронесся по кабинету подобно невидимой волне. — Анатолий, хотите еще что-то добавить? — Нет, спасибо. — Ему и этого «очень рад присоединиться к вашему коллективу» хватило. За глаза. — Отлично. Тогда, идите работать, вы все. — Ломов, — прохладная мягкая рука зимородка Оксаны коснулась его запястья. — Пойдем, покажу тебе как проводить экспертизы. Толя кивнул и поспешно направился следом за коллегой. Быстро, но недостаточно, чтобы избежать подбадривающего хлопка по спине от большого кота Майского. Ладно, стоит признать: наличие дружелюбно настроенных людей помогало выдохнуть лучше, чем «7-11». — Коллектив у нас хороший, но будь готов к проверкам на вшивость. — Обтягивающее голубое платье прибавляло дополнительный штрих к виду роскошной фигуры. Обилие красивых и умных женщин — тот бонус, о котором Рогозина умолчала при нанимании. Ну и что, что только коллеги. Всё равно бонус. О, смотри-ка, свежее мясо подвезли. — Всегда готов. — Вот и умница. Итак, первое правило лабаратории… — Никому не говорить о лаборатории? — Нет, — она улыбнулась. — Ни в коем случае не ходить по лаборатории без халата. — Есть, мэм. — Нужно было срочно заткнуться и перестать отвешивать идиотские комментарии по поводу и без повода. — Будет исполнено. — Второе правило лаборатории — если есть возможность дать операм поесть, используй её. Но и не затягивай слишком сильно — так, минут на десять, не дольше. А то Рогозина голову открутит. Оксана изящно развернулась на каблуках и распахнула лабораторную дверь. В лицо ударил гнилостно-сладкий запах. — О, содержимое помойки наконец доставили, — зимородок накинула халат и кинулась к столу, в верхнем ящике которого хранились новенькие респираторы. — Присоединяйся. Итак, поладить с коллегами, доказать, что он на своем месте и делать новую работу как можно лучше. Звучало как вполне выполнимый план. Ну, наверное. Толя кивнул собственным мыслям, накинул лабораторный халат и, сделав последний глоток свежего воздуха, прикрыл за собою входную дверь. *** — Этот новенький мне не нравится, — решительно заявила Маргарита Власова, откидываясь на спинку сиденья служебного внедорожника. — Он какой-то… блеклый. И кривляется слишком много. — Просто волнуется, — пожал плечами Данилов, вбивая предоставленный Рогозиной адрес места преступления на навигаторе. — Галина Николаевна не стала бы брать пустышку. — Я не говорила, что пустышка, я сказала, что он блеклый и слишком много кривляется. — Настроение с самого утра было на нуле. Отчасти — из-за вернувшегося кошмара с обгоревшим трупом Паши Гранина, отчасти — из-за нанрянувших на неделю раньше положенного месячных. Да и разнарядка на выезд — женское тело в самодельном гробу посреди подвала обычной хрущёвки, — совсем не радовала. И Тихонов, как назло, свалил, а значит работа лаборатории сильно замедлится, потому что новенькому нужно будет поймать волну… — Ты слишком строга. Расслабься. Пирожок будешь? Иногда Стёпа невероятно бесил её вот этим. Этой невозмутимостью вкупе с уместной, но ненавязчивой заботой. — Буду. — В бардачке. Когда только успел? И ведь сам еще толком наверняка не позавтракал, если вообще завтракал, джентельмен хренов. Рита обреченно вздохнула и разломила многострадальный пирожок (спасибо, что с мясом, а не с капустой — любимым пищевым извращением Субботина) напополам, протянув напарнику часть поменьше. Не то чтобы ее волновало его питание… Но совесть, зараза такая, не позволяла сточить угощение в одиночку. А вот был бы в напарниках кто угодно другой — сжевала бы не задумываясь: ну и что, что напарники, ей нужнее. Просто с Даниловым подобное не получалось. Потому что именно он утешал ее, когда история с Депозитом наконец-то получила логическую концовку, он приехал к ней посреди ночи, чтобы на пару помянуть Гранина (Рита и одна бы помянула, просто паршиво было невероятно)… Да и он, тогда, после убийства жены на свадьбе, напивался именно с ней — чтобы не поддаться соблазну выпустить пулю себе в башку. И еще когда вся эта тема с двойниками и пожаром в торговом центре раскручивалась, обратился за помощью именно к ней. К ней, а не к щебечущей как птичка Белой или пробивной Соколовой, или… Да к той же Амелиной хотя бы. Вариантов было — один другого краше, выбирай не хочу. А он… Как-то так получалось, что в самые паршивые и сложные жизненные моменты они неизменно оказывались рядом друг с другом, даже если не планировали и не хотели. А потому относиться к Данилову с привычным потребительским оттенком не получалось. Рита пыталась скрыть нюансы за привычным ерничанием и ворчанием, но Степа только улыбался и оставался рядом, даже позволял себе осаживать её — мягко, но твердо, ее осаживать. Совсем как сегодня, с этим дурацким новеньким. Не новенький, а сплошное посмешище — квохчет, мямлит, роняет стулья и пытается играть в серьезного дяденьку недовольно зыркая по сторонам. Только и вспоминается при виде него, что название дурацкого чата, про который когда-то рассказывал Стёпа — мясо, которое бегает. И где только Холодов сходство с Ванькой углядел — вообще неясно. Ни языка острого, ни харизмы, ни ума особого — хотя тут, конечно, Степа прав: Рогозина никогда не взяла бы на работу пустышку. Значит что-то углядела. Да и Амелина вон как рьяно его защищала сегодня перед Дунаевой и Лисицыным. Надо наверное тоже поприглядеться. Потыкать палочкой. Расшевелить… — Думаешь лаборатория сильно встанет? Ну, без Тихонова. — Я думаю, что из Холодова начальник получится ничуть не хуже. Мистер Дипломатичность, черт бы его побрал. Неужели так сложно просто немного покрысить с ней на пару? — Амелина наверняка ожидала, что место отдадут ей. — Не думаю. Холодов работает дольше и она понимала, что… — Данилов, ты зануда. — А у тебя настроение ни к черту. Все нормально? — Нет. То есть да. — Власова провела руками по лицу и откинулась на спинку сиденья. — Спала паршиво. Снова этот кошмар. С Пашкой. Ненавижу, когда в конторе что-то меняется. Последнюю мысль она озвучивать не собиралась. Потому что личное слишком, потому что не касается никого кроме нее, потому что она действительно ненавидела перемены. Вон, Гранин тот же — ушел и ушел, по семейным обстоятельствам, девушку хорошую встретил, женился, черт бы его побрал. И где теперь Гранин? На кладбище, в закрытом гробу, на глубине двух метров под землей и слоем бетона сверху. Только и осталось от него, что память да могильная плита с фотографией, утопающая в цветах. И Котов — ушел. По состоянию здоровья, да. Но ушел. И что теперь? Оперативник до мозга костей, оставшись без работы он начал методично спиваться. Удивительно, как не умер еще, но и на себя прежнего уже совсем не похож — Рита как-то встретила его недавно на улице — с ярким душком и повышенной агрессией. Жаловался, что девушка его, Даша, Максимова кажется, недавно его оставила — окончательно оставила, насовсем. А Рита понимала ее. От такого Котова она бы тоже ушла. Максимова еще продержалась долго — до первого избиения. Молодец, девочка. Разрывать нездоровые узы — больно, но нужно, хотя бы для того, чтобы у ФЭС потом работы не прибавлялось. А Селиванов? Селиванов, захотевший на покой ни с того ни с сего, а в итоге скончавшийся от онкологии полгода назад. Где теперь Селиванов? Где Семенчук, хлебнувшая горя в желанном «замуже»? Где Лена Шустова, завязшая на рядовой работе после развода и добровольного увольнения? Где потонувшая в детских пеленках Вероника Жилина, не сумевшая пойти против давления семьи и общественных стереотипов? Впрочем, Жилиной повезло больше всех — ее дети с нею, рядом. Может быть она потом и будет счастлива, хотя оперское чутье упорно шептало «вряд ли». И вот теперь Тихонов. Из-за любви. А ведь они все когда-то были уверены — его свадьбе с Амелиной непременно быть. Иначе и быть не может. Так и не заметили, как отношения этих двух свернули обратно в чисто деловые, а затем — просто в приятельские… А новенькие? Новенькие в их специфичном коллективе практически не приживались. Вот разве что Тукаев стал исключением, да Воеводин. Остальные уходили почти что сразу — кто-то не выдерживал нагрузки — физической и моральной, кто-то находил что-то более подходящее для себя, кто-то просто не мог одолеть внутренний сексизм, а некоторых увольняла лично Рогозина. Не считая того случая с «подругой» Вали, сразу же начавшей торговать доказательствами на сторону… — Кофе хочешь? Не «перемены это неизбежно», не «ты слишком пессемистична и агрессивна», не «снова загоняешься из-за фигни» или «да ладно, нормальный же парень». Просто «кофе хочешь?». Типичное Даниловское поведение. Зачем возражать, когда можно просто свести разговор в другое русло, предложив жрачку. И ведь работает же, зараза. Потому что кофе действительно не будет лишним. — Хочу. — Отлично, — Степа крутанул руль, чтобы свернуть в какой-то проулок — к притаившейся забегаловке с дурацким названием «Magic coffee». Не знаешь, что она здесь — никогда не найдешь. — Мы со Светой, — даже спустя кучу времени после трагедии ему с трудом давались разговоры о сестре и племяннице. — В общем, тут хороший кофе. Тебе понравится. — Мне все понравится если это двойной эспрессо. — Заметано. Степа смазано улыбнулся ей и хлопнул дверью, ныряя в серо-белую московскую стынь. Рита со вздохом сползла по сиденью вниз и прикрыла глаза. Сегодня ей снова снилося обгоревшее тело Паши. И еще этот запах — словно от шашлыка. И похороны. Начали сниться аккурат в то время, когда Тихонов заявил о своем намерении уйти в отставку. И это было странно, неправильно, ненормально, потому что Тихонов был всегда, он стоял у истоков ФЭС, он не мог просто так взять и уйти. Он просто не имел права просто так взять и уйти. Но нет, его угораздило влюбиться в девушку с больным ребенком и загореться идеей иммиграции в Израиль. Придурок чертов. Идиот. Предатель. И она тоже хороша. Раскисла, словно в ее жизни не случалось вещей куда более страшных, словно никто больше не предавал, словно… Собственно, а какое ей до всего этого дело вообще? Тихонов счастлив, а это главное. И даже если эта мадам высосет из него все деньги, а затем кинет, он всегда сможет вернуться к ним. Просто… Ну неужели на его место нельзя было взять кого-нибудь менее раздражающего? Менее похожего? И все еще остаются эти идиотские сны. И месячные. И чертов Данилов, не позволяющий ей собраться и держать себя в руках. И очередные претензии от бывшего, что вообще-то можно было бы участвовать в жизни сына и поактивнее, хотя самого Глеба, очевидно, все устраивало. Ну, наверное. Она не знала. Боялась узнать. А еще ее ждали горы бумажной работы и очередной труп в копилку к уже ведущимся расследованиям. А во дворе дома прибилась выброшенная кем-то собачка — породистая, черная, смешная. Совсем щенок. Взяла бы с радостью — всю жизнь мечтала о собаке, но сначала были против родители, потом мужчины, а теперь куда вообще животное то, с ее графиком. А собачку жалко. Замерзнет. Рита чувствовала себя запутавшейся. Ее жизнь превратилась в один огромный беспросветный бардак. И, вопреки обыкновению, она совершенно не представляла, как это упорядочить. И что такое упорядоченность вообще. И… — Я еще пирога взял. Яблочного. С корицей. Ты, вроде, любишь. … Но по крайней мере совершенно точно знала, с чего начать. *** У Татьяны Белой уже очень давно не было настолько отвратительного утра. Мало того, что проспала, не выспалась и едва не опоздала — из-за пробок; так еще и новость о том, что Тихонов действительно уходит совсем не радовала. Но если он счастлив (а выглядел Ваня невероятно счастливым), то пусть будет так. Он заслужил. Да и парень, пришедший на его место казался… трогательным. Чем-то похожим на нее саму в начале рабочего пути, разве что менее боевой. Но самым отвратительным событием стала разнарядка на выезд. Труп, огнестрел, какие-то необычности. И черт бы с ней, с разнарядкой. Просто… Господи помоги. Не с Воеводиным же. Нет, вообще-то, Олег ей нравился. Он был… красивый. Храбрый. Находчивый. И, вообще-то, имел более чем привлекательное тело, которое выгодно подчеркивали форменные фэсовские водолазки. И она ему тоже — нравилась, это было очевидно. Просто… Ну… Ему двадцать шесть, а ей — тридцать восемь. И подобное влечение ненормально, с какой из сторон не посмотри. Ненормально, неправильно, неестественно… Невероятно назойливо. От него не получалось отмахнуться и казалось совершенно невозможным спастись, поэтому Таня выбрала самый логичный и самый правильный способ поведения — игнор. Игнор, отталкивающие интонации в разговоре, откровенное избегание. Даже спецом попросила Галину Николаевну не ставить ее в пару с этим молодым и горячим недоразумением, хотя конечно сформулировала по другому — устала от выездов, хочется чего-нибудь поспокойнее, а если и выезды, то хоть с привычным, так работается гораздо лучше. Только вот Олег никуда не девался и более того, — оказался пиздец упертым, — сколько времени уже прошло, а он все еще пытается за ней бегать. А она, вообще-то, не железная. И чем дальше, тем сложнее изворачиваться от его попыток поговорить. «Танюш, у тебя все хорошо?» «Танюш, я тебя чем-то обидел?» «Танюш, может что-то случилось, а я не в курсе?» И ведь так проникновенно спрашивает, скотина. И смотрит еще, как побитая собака. Вздыхает. А она что? «Нет, с чего ты взял, просто работы много». Работа, работа, работа. Только и остается, что искать спасения в трупах и человеческих трагедиях, потому что изначальный расчет, что со временем её отпустит, что станет легче, не оправдался. Легче не становилось. Только хуже. Потому что Воеводин приходил к ней во снах и делал такое… Улыбался ей. Заправлял ей волосы за ухо. Обнимал. Иногда даже проводил рукой по щеке и в его глазах каждый раз светилась такая нежность… Никто и никогда не смотрел на нее с такой нежностью, даже чертов Майский в самом начале службы. А Олег… И как после этого прикажете делать вид, что для нее ничего кроме работы не существует если даже сейчас она сидит и старается как можно незаметнее на него пялиться, пользуясь тем, что едет на пассажирском сиденье. Хотя вообще-то планировала сесть за руль. Чтобы показать, что вполне способна справиться со всем сама. Что работа — единственное и главное, что есть у нее в жизни. Что… — Танюш, ты завтракала? Это он за время дежурств с Даниловым понабрался, или просто выделывается перед ней? Господи, ну почему именно сегодня ее дежурство в лаборатории сорвалось? Она вообще-то могла бы обучить новенького ничуть не хуже Амелиной, а то и лучше. А вместо этого… — А ты? Вот так, нейтрально и отстраненно. Они просто коллеги. Просто едут на огнестрел. Просто… — Я тут бутерброды из дома на всякий случай захватил. Они в бардачке. Точно у Данилова понабрался. — Спасибо. — Вообще-то поесть она действительно не успела. — А ты хочешь? — Из твоей руки — все что угодно. — Паяц. — Таня разлепила слипшиеся куски хлеба, покрытые колбасой, и протянула один напарнику. — От дороги не отвлекайся. Только не улыбаться. Только не улыбаться. Только не… — Танюш… — Слушай, Олег, — имя перекатывалось на кончике языка и отдавалось жаром где-то внутри груди, словно она была оторвой-школьницей, а не видавшей виды оперативницей и сотрудницей лаборатории. — Разбудишь меня когда будем рядом с местом убийства, ладно? Очень хочется спать. — Да, — если он и сник, то вида не подал. — Конечно. Отдыхай. Таня благодарно улыбнулась и прикрыла глаза. Она не соврала — спать ей действительно хотелось: заснуть сегодня получилось только под утро — грёбанная бессонница перед грядущим полнолунием. …Уже почти отключившись, она почувствовала, как пальцы напарника бережно отводят ей за ухо упавшую на лицо прядь волос. А может быть не почувствовала. Может быть ей опять это приснилось, только чуть иначе, без картинки. Так иногда бывает, она читала. Воеводин же не дурак — отвлекаться от дороги из-за таких мелочей. Но как же хотелось… Господи помоги. Это будет сложнее, чем ожидалось.