Сердце моё горит

      Перед глазами возникали картины той ночи, из раза в раз. Сначала в анатомических подробностях вырисовывалась безобразная культя, обмотанная не пойми как тонким бинтом, за ней — мимолетная истерика Дилана и обвинения, мол, за каким таким хреном надо было всерьёз воспринять просьбу об отсечении руки; за воспоминаниями безоговорочно следовали собственные мрачные фантазии и полная, блин, свобода воображения.       А если бы Линайви вообще откинулся прямо там, в этом чёртовом лагере, от потери крови? Или от укуса превратился бы в безобразную тварь? Если бы пришлось отрезать не только руку?       Да ладно, Райан, все... Что было, то прошло, ты же сам говорил. Не за чем вспоминать ту ночь, если случайно не имеешь при себе ключи и машину времени, которая перенесёт куда угодно и когда угодно. Ты последняя забота Дилана сейчас, и забудь уже об этом: разве не хватает проблем, помимо дебильных сожалений о прошлом?       Райан провел обеими руками по ежику чёрных волос и скрестил пальцы на затылке. Пришлось постараться, чтобы сфокусировать слух на шуме из наушников, и парень даже сначала не понял, как из подкаста о всяких психологических приёмах и ловушках плеер перекинул его на рандомную музыку. Очень шумную, непонятную музыку. "Какого ты тогда таскался по мозгоправам, если не можешь отпустить ситуацию?" Райан самого себя захотел избить, вывезти в лес и закопать. Можно даже в тот самый, в "Хэкеттс Куори", а?       Дилан бы оценил иронию, перед тем как окончательно съехать.       Ну, а если серьёзно, то Райан и не пытался отпускать. Они с психотерапевтом конкретно так застряли на месте под названием "чувства", стоило только женщине, солидной, но домашней и внушающей доверие, заговорить об инциденте с "Техасской резней". Райан без зазрения совести обрывал её и отказывался говорить. Она все ковыряла, ковыряла эту рану, а он все отказывался и отказывался. "В противном случае, я не смогу помочь тебе справиться с этим, Райан. Ты понимаешь?"       Да он и не должен, наверное, справляться, кто он такой? Подумаешь, помяли немного — у Дилана в сто раз хуже, так что Эрзалер просто морального права не имеет говорить, что ему надо с чем-то там справиться.       Сколько прошло уже? Месяц?       Они знакомы-то немногим больше. Парень из радиорубки сто пудов и думать забыл о занудном чудике с парой походных страшилок в кармане. В конце концов, заботы у него наверняка посерьёзнее надуманной летней интрижки, вот и Райану пора забыть, вопреки постоянно тянущейся к телефону руке. "Если собрался снова извиняться, то чел, ты безнадёжен".       Он не знал, что делает в данный момент Дилан, о чем думает и думает ли, и вроде бы не хотел знать. Райан боялся, что если спросит напрямую или хотя бы у себя в голове, то получит ответ не тот, которого ожидал.       А Дилан тем временем сидел на полу, неделю как превратившемся в свалку: кое-где липкие пятна от разлитого сладкого чая, вещи, так и не попавшие в стиральную машину, пыль, на приличном слое которой уже можно рисовать пальцами кривые рожицы. Или писать непотребщину, например. Дилан сидел, опираясь спиной на кровать и иногда откидывая голову на матрас, чтобы стало неудобно и мысли переключились на "здесь и сейчас". Сердце как будто положили на раскаленные угли и изредка так переворачивали, чтоб не подгорало.       Жизнь и до того лета была не очень. Дилан помнил (и обзывал себя конченым за то, что поверил), что в лагере "Хэккетс Куори" и его состояние, и все события пойдут в гору. Лето, ветер перемен и все такое. Он ждал, наивный глупый мальчик, что все его прошлые раны затянутся под флером лагерной романтики и беззаботных будней в качестве диджея; он ждал, что прилетит волшебник, взмахнет своей магической палкой, и жизнь пойдёт на лад. И она... пошла? Дилану так показалось, по крайней мере, прежде чем наступила последняя ночь в Норт-Килле и все полетело псу под хвост.       И если раньше Дилан Линайви справлялся со всем дерьмом, в которое наступал шаг за шагом и погрязал по уши, то после "Хэкеттс Куори" хотел затянуть петлю покрепче и просто исчезнуть. Раствориться, как будто его никогда не существовало.       "Еще и руку оттяпали".       Несколько дней сливались в один, большой и монотонный. Ладно никто не лезет со своими "нельзя же так уходить в себя", "да ты не расстраивайся" и "все будет хорошо". Такая откровенная мерзость. Наверное, самое худшее, что можно услышать, когда буквально жаждешь тишины. От вечных раздумий и угрызений голова болела почти ежедневно, но вместо таблеток Дилан добивал себя вопросами: где этот чёртов Райан и за что он так с ним?       Он раз сто назвал себя королевой драмы и уже придумал, что сделает в первую очередь, когда соизволит уйти дальше собственной комнаты: неподалёку есть магазин с детскими игрушками, и если он все ещё будет существовать к моменту, Линайви обязательно прикупит себе пластиковую корону с кривыми такими камушками грязного розового цвета, с затвердевшими каплями клея и дешёвыми перьями на ободке.       Но это будет нескоро, а пока Дилан вновь целиком и полностью обратился к своей потере. К двум своим потерям. Единственная здоровая рука чесалась снять протез и оголить обрубленное запястье. Дилан хотел измучить себя до бреда, до полного безумия, хотел заглянуть в самое жерло вулкана, когда представлял, как смотрит на заживающую кожу, затвердевшие корки и бесчисленные швы — одни только фантазии загоняли здравый смысл в самый тёмный угол и ещё знатно так припугивали шваброй или кожаным армейским ремнем, чтоб, мол, сидел и не высовывался. Слезы постоянно жгли веки, но Дилан научился контролировать их: сам ведь себя жалеет, а уж реветь белугой от самобичевания — верх драматизма.       И музыка тошная.       Щелкая на пульте кнопку "Далее", Дилан научился отсчитывать секунды до момента, когда швырнет его в стену и в итоге уснёт в тишине, бормоча матерные обзывательства. В уме не укладывалось, что совсем недавно под некоторые песни можно было пританцовывать между порывами прибраться или приготовить еды на одного, а под некоторые — тайком навоображать себе шикарное будущее с Райаном, где у них совершенно точно будут и отношения, и самый крутой в жизни секс, и много чего общего наряду с их ослепительной индивидуальностью. Сегодня же музыка то и делала, что раскурочивала нутро и заставляла царапать грудную клетку, чтобы вырвать лёгкие вместе с сердцем и другими "запчастями". Иногда Дилан и вовсе воображал, как скелет вырастает из кожи и та взрывается под давлением, как у, мать его, оборотней из Норт-Килла.       И на секунду становилось легче.       "Да, Дилан, все сразу бы заиграло цветами радуги, будь тут Райан — ты так думаешь? – периодически звучал внутренний диалог. — Да, блядь, думаю. Хоть бы SMS-ку кинул для приличия..."       Так и жили.       Дилан все старался, тешил себя эфемерной надеждой на то, что во всех смертных грехах виноват засидевшийся юношеский максимализм. Не будь он очертя голову влюблен в Райана с самой их первой встречи, не нашёл бы за кого зацепиться, и одиночество не стало бы самым страшным наказанием. Не заперло бы в четырёх стенах сознания наедине с грызущим чувством стыда и страха. Но угораздило же...       И самое дурацкое, что влюблённость эта дала дорогу ещё более жуткому одиночеству — принудительному.       "Может, запишешь ему подкаст? Шансы определённо вырастут".       Дилан горько хмыкнул, но получилось сдавленно, так, словно и эмоции он отныне проявлял лишь у себя в голове. Линайви водил рукой по плечам, разминая мышцы, и в перерывах между ненавистью представлял, как встретит Райана и все ему выскажет. Чтоб неповадно было отрубать людям руки, а потом пропадать с радаров на сколько-то там.       От невидимой удавки на шее и затаившейся в груди истерики Дилан не находил себе места, а если находил, то тут же искал новое. Он не знал, что Райан провел в абсолютном смятении четыре долгих дня, если считать от последнего ночного кошмара. Кошмар этот был связан с Линайви очень косвенно: не снилось ни рева бензопилы, ни криков, ни изможденной гримасы парня, что за две минуты потерял кисть и литра полтора крови. Однако стоило открыть глаза посреди ночи, как Райан моментально взял в руки мобильный.       Ноль.       Круглый ноль на панели входящих сообщений и звонков.       Этот сон стал одним из тысячи в коробке воспоминаний, по сути ничем не отличался от остальных, но Эрзалер отчего-то именно его воспринял как зов извне. Как если бы кто-то на ухо нашептал: "Поднимай зад и иди к нему, не будь мудаком".       — И зачем это?.. – на пятые сутки хаотичных метаний вслух задался Райан.       Позже он спросит себя вновь, но уже молча и голосом, полным цинизма и пренебрежения, о том, с чего решил, что Дилан в порядке. Он на полном серьезе старался внушить себе, что этот парень — кремень, а походы к терапевту по-любому давно разговорили без того болтливого Дилана.       Вот только Дилан перестал ходить по врачам аккурат с последним приемом у хирурга два месяца назад.       Все шло к тому, что он справится со всем внутренним дерьмом самостоятельно. В мозгах заезженной пластинкой крутилось убеждение, что всю эту "депрессию и прочую сопливую хрень" Дилан надумал и если не позволит ей утянуть свою бренную тушу за собой, то ничего плохого не случится и жизнь продолжится как ни в чем не бывало. Но новые дни приходили и уходили, а действия, даже самые базовые, плавно сошли на нет.       Дилан не признавал, но действительно больше всего на свете боялся открыться. Он не верил себе. Он искал, но не решался прокладывать сам, безопасную тропу, по которой за руку проведет свой страх и избавится от него где-то по ту сторону. Уж на что Кейтлин в глазах Линайви с самого начала выглядела девчонкой со стальными шарами, а на помощь оказалась не способна: недели полторы после лагеря они мало-мальски поддерживали связь, и Дилан позволял себе делиться личным, но девушка в такие моменты никогда не выглядела равнодушной. Что-то в ее мимике и периодически подрагивающей челюсти сигнализировало о том, что пора заканчивать.       Какой бы сильной ни была и ни казалась Кейтлин Ка, Дилан ни за что бы не стал ломать ее окончательно; их душевные травмы до неприличия схожи, именно поэтому он пресек откровения — пусть хотя бы один выберется из этого болота.       Таким образом парень умудрился полностью оградиться от внешнего мира и запереться в своем. В маленьком темном мирке, где есть он, его боль и яркий эпизод поцелуя с Райаном Эрзалером. Дилан пробовал изображать и ненависть, и отвращение, он закатывал глаза и нарочно корчился, высовывая кончик языка, приучал организм к негативу. Пробовал стучать ладонью по лбу до красных пятен, чтобы забыть, но все одно: костер, круг вожатых, а на его губах — губы Райана, и весь мир не нужен. Неужели нельзя было зациклиться на этом вечере до конца жизни? Застрять в чертовой временной петле, чтобы раз за разом проживать эти дурацкие посиделки у костра? Нет, надо было обязательно дожить до наступления ночи, чтобы за пару часов до рассвета остаться без...       "Да что ты заладил? Хватит себя жалеть, принцесса".       Дилан перевернулся на другой бок и сунул руку под подушку, ощущая приятную прохладу. Время в его комнате замерло, и это начинало нравиться.       Дверная ручка за спиной щелкнула, но парень не шелохнулся и продолжил таскать по кругу пожирающие мысли. Скорее всего, мама принесла очередной поднос с едой, который уже к ночи отнесет обратно на кухню, прежде бросив на сына сочувствующий взгляд. Дилан давно не встречал этот взгляд и никогда не рисковал поднять глаза в ответ: то, что он причинял неудобства родителям, закапывало вдвое быстрее, не оставляя шансов. Виски уже колотило, да и руки, Линайви стал замечать, с недавних пор подрагивали при малейшей нагрузке.       Матрас прогнулся под весом чужого тела, а Дилан, потрясенный нарушением своего хрупкого душевного неспокойствия, включил режим "веселого Дилана" и приготовился отбиваться от серьезных тем сарказмом и равнодушным "ага".       — Эй, чувак. Я, это...       Линайви оцепенел, едва заслышав знакомый низкий голос, и по-видимому решил, что если перестанет двигаться, то галлюцинации быстренько пробегут мимо и оставят его страдать дальше. Как назло обстановка в комнате в одночасье перестала ощущаться безопасной: заметно похолодало, плотно закрытые шторы нагнали жути, а застоявшийся воздух впервые чуть не задушил прямо на месте.       — Слушай, ты сто пудов не спишь. Повернись хоть, а то я в этот дом с боем пробивался.       Райан машинально дернулся, когда Дилан резко подскочил на кровати и весь подобрался, отползая назад. Переступая порог комнаты, Эрзалер вдруг понадеялся, что увидит его прежнего — вожатого с подвешенным языком и искрами в глазах, разве что без руки (с этим пришлось свыкаться не один день). Но реальное положение вещей наконец-то ударило о землю так сильно, что несомненно наградило сотрясением.       За прошедшие недели Дилан заметно исхудал и теперь служил вешалкой для всей домашней одежды. Из-за худобы он казался выше, чем на самом деле, а длинные пальцы и проступающие на ладони сухожилия навевали откровенно тупые ассоциации со Слендерменом; синяки под глазами в полутьме делали взгляд его карих глаз диким, да и тени под скулами превращали в живой скелет.       — Ты правда реальный, – начал он отстраненно, не сводя с гостя глаз, — или мне начать звать на помощь?       Парень неторопливо отвел протезированную руку в сторону и выпрямился, приходя в себя.       — Ничего не подумай, просто, если это галлюны, я бы предпочел позвонить в дурку раньше, чем начну бегать по улице голым и надену шапочку из фольги.       — Тебе бы пошло. – Райан дернул уголком рта, но не улыбнулся.       — Что именно?       — И то, и другое. Но насчет фольги я бы подумал... Слушай, я вообще-то пришел узнать, типа, как ты.       Лицо Дилана исказилось в неизвестного рода эмоции, и парень напротив втянул шею. Он ожидал буквально чего угодно, но Дилан только молча сцепил зубы и растянул губы в оскале. Вероятно, хотел улыбнуться, отшутиться, но язык не слушался.       Вот же она, его безопасная тропа. Вот оно, спасение от падения в пропасть. Его принц на белом коне.       Райан, которому при встрече он обещал высказать все скопившееся негодование в лицо, сидит на его кровати... и что?       — Пойми меня правильно, Дилан. У меня, типа, никогда такого не было. Не было парней, девушек, друзей... знакомых, там, у которых случилось бы что-то настолько херовое. И я, в принципе, не то чтобы силен в поддержке.       — И вот ты здесь.       — Ну да, я здесь. Потому что сидеть где-то там и думать, ка́к ты, я задрался. Это ведь из-за меня все, а я даже не позвонил после... А ты тут... Короче, просто помоги мне поддержать тебя, чувак. Я хочу, но не знаю, как.       — О, я мог бы написать инструкцию.       Дилан в самых ярких красках представил, что, будь они с Райаном на бойцовском ринге, эта фраза прилетела бы знатным таким хуком справа. Он оглядел комнату, ища в полутьме хоть одно место, за которое не придется краснеть, но весь периметр — сплошной срач. Линайви свесил ноги с кровати, отворачиваясь, и упер оба локтя в колени; уродский "манекеновый" протез, не способный гнуться, торчал из рукава.       Не отходя далеко, Райан поднялся и пересел ближе, чтобы видеть лицо Дилана вопреки давящему стыду. Он наклонился, чтобы поймать его взгляд, и без издевки ответил:       — Скорее, мог бы просто рассказать, как ты.       Дилан белеющими пальцами вцепился в мятую простынь, судорожно замотал головой и поднял глаза к потолку.       — Да нормально, знаешь.       Хотел было вдохнуть поглубже, чтобы не сломаться так скоро и чуть-чуть побеситься, но острая доза кислорода прорвала дамбу, сдерживающую слезы. Сначала он истерично выдохнул, засопел, но по-идиотски нелепо задел протезом тумбу, чтоб ее, и понеслась.       Уткнувшись носом в изгиб локтя, Дилан зажмурился и свернулся в клубок, лишь бы больше не открывать глаза. С появлением Райана все стало в сто миллионов раз хуже: зачем он сюда заявился? Посмотреть на фрика? Оценить масштаб нанесенного ущерба или оборвать все связи? Он молчал, как обычно бывает, и Дилана отделяла жалкая секунда от того, чтобы вцепиться ему в горло и заставить говорить. Тогда Райан бережно обнял парня за плечи и притянул к себе — обезоружил.       Линайви лежал на его худощавых коленях, сотрясаясь в рыданиях, а остановиться не получалось. Пусть Райан думает о нем что угодно, пусть позже смеётся в кулак, вспоминая Плаксу Дилана, не сумевшего увернуться от (не-)желанного вопроса. Да пусть хоть на весь мир прокричит! К черту. Дилан, избавляясь от накопившегося горя, наконец-то чувствовал опустошение и, хотя оно не всегда хорошо, знал, что рано или поздно станет легче. Руины его разрушенного мира начали собираться воедино, вечная зима подходила к концу.       Скажи кто-то в июле месяце, что Райан Эрзалер будет гладить его по волосам и успокаивающе потирать плечо, — Дилан слетел бы с катушек раньше положенного. Но теперь жесты парня ощущались как никогда близкими. Чем-то большим, чем простое подростковое кокетство.       — Так вот ты какой, Дилан Дилан... – пробубнил Райан, убирая с чужого лица прилипшую прядь волос. "Здорово отросли за эти месяцы".       — Заткнись, Райан Райан.       Эрзалер улыбнулся краем губ. Ему было вроде и неловко, а вроде так ужасно правильно, что не сиделось на месте. Он вдруг представил, как вёл себя Дилан все это время, как не был в порядке и ни хрена не справлялся; как голодал, оттого что кусок в горло не лез, и не покидал кровать, лежа без сил дни напролет... Сегодня Райан чувствовал себя правильно, потому что наконец-то перестал быть мудаком по завету внутреннего голоса и Дилану больше не придётся спасаться от тёмных мыслей в одиночку.       — Так что, когда ты там собрался уходить? – шмыгнув носом, прохрипел Линайви. Он по-прежнему смотрел в пустоту и дышал слишком редко для живого человека.       — Хочешь, чтоб я ушёл?       Райана уколола мимолетная обида.       — Охренеть, чувак. Не хочу, поэтому и спрашиваю.       Дилану почему-то стало не до стеснения и размышлений на тему "быть или не быть". Он действительно желал узнать ответ, каким бы тот ни оказался, а Райан, наоборот, нырнул глубоко в мораль и срочно решал: нужно ли вообще все это, или сделано достаточно?       — Ну, не знаю. Уйду, когда захочешь, наверное.       Дилан слабо улыбнулся и повёл бровями. Его нещадно клонило в сон после пережитой "бури".       — В таком случае добро пожаловать в новый дом.