Входи

Надо было отпустить его еще с утра. Арсений всё понял, как только вошел в приемную. Антон держался молодцом: рубашка выглажена, галстук на месте, прическа — волосок к волоску. Никакой небрежности. Но его запах изменился, стал гуще и тяжелее, каждой своей нотой намекая на начало гона, однако сам Антон даже бровью не повел. Поздоровался как обычно, напомнил о расписании на день и утвердил несколько встреч на следующую неделю.   — Хорошо. Это всё? — Арсений окинул его внимательным взглядом. — Или вы хотите что-то добавить?   Чужой кадык заметно дернулся.   — Это всё.   Если Антон решил торчать в офисе во время цикла, а не брать отгул, то так тому и быть. Арсений не собирался кудахтать вокруг глупого пацана, причитая о вреде для здоровья: он начальник, а не нянька. И вообще, если б не Дима, черта с два бы взял на работу такого молодого (и неопытного) специалиста. Стоило признать, Позов в своем протеже не ошибся, и после стажировки Антон всё же попал в штат, причем на место личного помощника.   Адаптация случилась не сразу. Поначалу Антон заметно нервничал, протягивал бумаги влажными пальцами и одевался в дешевые рубашки не по фигуре, но время творит чудеса. Время — и молчаливые пиздюля, которые Арсений раздавал поджатыми губами и скептичными взглядами.   Антон послушно принимал любую критику и оставался допоздна, чтобы доделать работу, которую не успел сделать днем (Арсений, привыкший уходить последним, каждый раз удивленно таращился, когда в половину девятого в офисе был кто-то, кроме него). А еще он не возмущался тому, что его начальник омега. Самого Арсения это не парило, «под ним» ходил целый штат альф, но мало ли, молодо-зелено, голова еще буйная. Однако обошлось без лекций по субординации.   Иногда возникало — да и возникает до сих пор — ощущение, что Антону это нравится и он хочет быть под ним в совершенно другом смысле слова. Дело не в раздутом эго, просто Арсений не слепой. Он прекрасно видит, как тот на него смотрит, как алеют кончики оттопыренных ушей, а язык беспокойно скользит по нижней губе.   А еще запах.   Стоит им оказаться слишком близко, — например в лифте, зажатыми толпой, — и феромоны Антона сходят с ума и сдают его с потрохами. Арсений не против. Если б он увольнял всех, кто на него западает, в коллективе бы почти никого не осталось, так что… Порой ему даже нравится подыграть: дернуть за ниточки и посмотреть, что будет.   Как сейчас, когда он наклоняется ниже, чем требует ситуация, и спрашивает о встрече с клиентом, про которого и так всё помнит.   — Секунду, — хрипло отзывается Антон, сверяясь с расписанием в мониторе. — Послезавтра в половину второго.   Он переводит взгляд на Арсения и предсказуемо залипает. Делает глубокий вдох — бесшумно, но плечи поднимаются слишком долго и медленно, — и слегка открывает рот.   — Точно? — спрашивает Арсений низким голосом, наклонив голову.   — Да.   Что, никаких громких сглатываний? Жаль.   — Антон… — он изучает широкие зрачки, затопившие зелень радужек, и немного вспотевший лоб. Запах альфы усиливается, и Арсений невольно реагирует. Сжимает бедра. — Ты хорошо себя чувствуешь?   — Д-да, — повторяет тот, запинаясь или от паники, или от возбуждения, или от всего сразу.   — Уверен?   Блядь, что ты делаешь? Отъебись от пацана, он и так еле живой сидит. Антон кивает и чуть отъезжает на стуле, чтобы увеличить дистанцию между ними. Это отрезвляет, как ушат холодной воды.   — Принеси мне кофе, — чеканит Арсений, разозленный… чем? Тем, что бедолага не упал ниц и не попросил на нем прокатиться?   — Я вас понял.   Это будет тяжелый день.  

***

  Запах в приемной сгущается с каждым часом. Антон явно пытается скрыть его блокаторами, но химозные ноты делу не помогают, лишь бесят нюх. Арсений решает от греха подальше до самого вечера сидеть в кабинете и, если приспичит, ссать в стаканчик из-под кофе. Или из окна. А потом из него же и выйти, потому что тело реагирует на альфу намного хуже, чем он ожидал. Ну или лучше — смотря как посмотреть (желательно, конечно, в ЭйчДи и на платном канале).   Арсений жмурится, качает головой: в мыслях сумбур и каша, его всем существом тянет за дверь, к Антону. Хочется провести носом по шее, нырнуть в ямку ключиц и положить чужие руки себе на задницу — чтобы сжал, впился пальцами, заставил потереться о член…   Ага, как же. В Антоне от заставляльщика только «заставьте меня вас трахнуть, пожалуйста». И не сказать, что Арсению такое не нравится.   От неподобающих мыслей отвлекает стук в дверь.   — Входи.   Голос — будто ворона каркнула… Дожили.   — Я обед принес, — Антон поднимает крафтовый пакет с эмблемой кафе, в котором они едят чаще всего. Ну или заказывают, как сегодня.   — Спасибо.   Арсений знает: сейчас кусок в горло не полезет. Лучше бы там оказался член с узлом, например. Блядская хуета.   Запах стоит такой плотный и манящий, что хочется понуро склонить голову и попросить себя трахнуть, но это не то чтобы в духе Арсения. И вряд ли в духе Антона.   Окей, надо перестать прикидывать, на что альфа может повестись, а на что нет. И без служебных романов заморочек хватает.   — Где твоя порция? — спрашивает Арсений, недобро сощурившись. Обычно они обедают вместе.   — Я не голоден.   — Что-то не припомню, чтобы у тебя были проблемы с аппетитом.   Он продолжает давить, хоть и видит, как нервно Антон облизывает губы и мечется взглядом по кабинету, избегая прямого контакта. Зачем это всё, а главное на хуя — вопрос на миллион, но так и тянет спровоцировать, поддеть словесно, раз уж зарекся флиртовать.   — Я… Вы были правы, я не очень хорошо себя чувствую. Арсений хмыкает, сучливо выгнув бровь.   — Несварение?   — Типа того.   — Ладно. Можешь идти.   Антон кивает и ретируется, на ходу ослабляя галстук. Арсений заставляет себя сидеть на месте, а не мчаться следом, чтобы…   Чтобы что? Башка ни хрена не соображает, а между ног становится совсем влажно. С течкой, конечно, не сравнить, но трусы неприятно липнут к телу и натирают чувствительный вход.    Черт бы побрал глупых альф с их идиотским гоном.  

***

  Это, блядь, невыносимо. Арсений зависает хуже пентиума, работа не работается, а стояк топорщит брюки. В прошлом году после ковида у него напрочь отшибло нюх. Почти два месяца без обоняния дались тяжело, но в эту секунду он очень скучает по былым временам. Сука, хоть вату в нос засовывай — и то, наверное, не поможет.   Сдавшись, Арсений жмет на кнопку стационарного телефона и просит Антона зайти. Тот выглядит совсем неважно. Галстук болтается так, словно он приполз в четыре утра после выпускного, волосы топорщатся, а рубашка не заправлена (однако бугор в области паха всё равно не скрывает).   — Присядь.   — Я постою.   — Сядь, — рычит Арсений, с трудом сглатывая. Ненадолго закрывает глаза, а когда открывает, Антон уже замирает напротив него. — Тебе лучше пойти домой.   — Я еще не закончил работу.   — Завтра закончишь.   Тот качает головой, опять облизывает губы. Пухлые, как у девчонки. Арсений не представляет их вокруг своего члена, нет, он не настолько жалок.   — Там… срочно. Нельзя до завтра.   Кого этот мелкий пиздюк пытается обмануть? Забыл, кто перед ним? Или наивно верит, что Арсений не в курсе рабочих процессов и текущих дел?   — Ничего сверхважного на сегодня нет. А если б и было, ты не в том состоянии, чтобы выполнить всё как надо.   Антон сжимает челюсти — видно, как напрягаются желваки, — отводит взгляд.   — Я справлюсь.   — Чего ради? — спрашивает Арсений грубее, чем собирался. Чужое упрямство начинает его бесить. — Ты агнец на заклании или что?   — Я не хочу потом проблем.   «Если ты не уйдешь, они абсолютно точно появятся», — думает Арсений, но вслух говорит другое:   — Фирма предоставит больничный на время гона, просто принеси справку от альфолога. Никто не собирается тебя казнить.   Он тянет руку, чтобы пощупать лоб Антона (да, в пизду все личные границы, сгорел сарай — гори и хата), но тот вдруг дергается и отъезжает вместе со стулом чуть ли не на метр. «Зря, — зудит в мыслях взбешенной вспышкой. — Это ты очень зря, глупый, блядь, пацан».   — Вернись.   Антон, явно ошарашенный своими действиями, лишь пугливо качает головой. Наорать бы на него, чтобы перестал играть то ли в жертву, то ли в дурачка и съебался к хуям из кабинета, а еще лучше — чтобы вжал Арсения в стол или в офисный диванчик, стоящий в углу, и трахнул, наконец. По лицу же видно — хочется ему, давно хочется, да всё смелости не хватает.   Арсений сатанеет за секунды, у него с самого утра нервы ни к черту.   — Антон. Интересно, в суде уже бывали дела, где омега насилует альфу, а не наоборот? Сейчас, походу, будут.   Он встает, огибает стол и приближается к Антону. Тот вцепился в стул — аж костяшки побелели.   — Хватит от меня шарахаться, — ага, только омежьего рычания не хватало, молодец. — Я просто пощупаю лоб.   Антон выглядит как напуганный ретривер, который знает, что злой врач собрался его кастрировать. Ситуация — полный обсюр. Арсений, стараясь дышать исключительно ртом, ненадолго прикладывает руку к чужой коже. Горячая.   — У тебя температура. Давай домой. — Он разворачивается и идет обратно. Склоняется над столом, чтобы взять телефон. — Я позвоню Дмитрию Темуровичу, пусть поможет тебе сесть в такси.   Его ладонь, сжавшая трубку, внезапно замирает, остановленная Антоном.   — Не надо, — хрипит тот позади Арсения, накрывая его собой. Продолжая удерживать руку.   Из трубки раздается мерный гул, но ни один из них не шевелится. Тепло чужих выдохов греет шею и заставляет волосы на затылке вставать дыбом.   — Я… Не надо, — повторяет Антон.   Арсений спиной чувствует, как у того грохочет сердце — быстро и мощно, посылая вибрацию по всему телу. Они соприкасаются плечами, но не бедрами, и это внезапно злит еще сильнее, чем попытки сохранять дистанцию.   Арсений поворачивает голову, чтобы был виден профиль, и, скосив взгляд, шепчет:   — Антон…   Тот сглатывает, но всё равно наклоняется и вдыхает воздух прямо возле Арсения.   Он не может не чувствовать запах возбужденного омеги. Просто, блядь, не может. Смазки становится больше, и орущие феромоны это абсолютно не скрывают.   — Антон, — тихо повторяет Арсений, пока тот сильнее сжимает руку на его пальцах.   — Вы так пахнете, — хрипит он почти жалобно и делает еще один глубокий вдох.    — Как?   — Охуенно.   Может, Антон шагает немного вперед, а может, это отклоняется Арсений, но их бедра соприкасаются, и каменный стояк тычется аккурат меж ягодиц.   — Блядь, — шепчет Антон надрывно, опуская одну руку, чтобы в итоге придавить ладонь Арсения к столу, а второй сжать талию. Кончик носа зарывается под воротник рубашки. — Пиздец.   Арсений откидывает голову, открывая доступ к шее, забивая хуй на устав, этику, мораль и прочие вещи, почитаемые социумом.   Антон трется то щекой, то носом, пропитываясь запахом Арсения и вместе с тем помечая его собой.   — Прижмись губами, — просит тот, зарываясь пальцами в кудри, чтобы притянуть посильнее.   Антон послушно впивается в кожу. Блядь, как бы засосов не осталось… Ладно, плевать, потом замажет тональником. Трудно думать о последствиях, когда влажный язык проходится по шее — сначала робко, а потом, не встретив возражений, всё больше и больше, и вот уже Антон лижет широкими мокрыми мазками, грязно, по-животному, и внизу всё горит огнем, а из ануса вытекает смазка. Не сдержавшись, Арсений ведет бедрами: потирается о колом стоящий член.   — Ну же, — подгоняет он, толком не зная, что имеет в виду.   Рука Антона сползает с талии и, немного помедлив, накрывает пах.   Блядь, да. — Сильнее, — сипит Арсений, толкаясь в его ладонь. — Да, вот так… Расстегни ремень.   Антон низко рычит, но делает, что велено и, не дожидаясь указаний, вжикает молнией. Запускает руку сразу под резинку трусов и протяжно стонет, будто сжимает не член Арсения, а свой.   Головка совсем влажная. Арсений мокрый и спереди, и сзади: тело предает, ведется на гон, подстраиваясь под альфу. Пальцы потирают уздечку, и он скулит, вжимаясь затылком в плечо Антона. Уже открывает рот, чтобы предложить избавиться от одежды, но в этот момент раздается стук в дверь.   — Бля, — ругается Антон, убирая руку из штанов и делая шаг назад.   Сука, ну почему именно сейчас? Отвратительный тайминг.   Арсений спешно приводит себя в порядок, поправляет брюки и рубашку, зачесывает волосы. Окидывает взглядом Антона: там вообще бесполезно пытаться, всё равно вид такой, будто он упал с сеновала.   — Открой.   — Уверены?   Арсений выгибает бровь:   — Предлагаешь притвориться, что никого нет? Мы на работе, если ты забыл.   Антон поджимает губы, но послушно идет к двери. По ту сторону оказывается Эд, начальник соседнего отдела и по совместительству один из самых близких друзей Арсения. Он смотрит на них с прищуром. Усмехается:   — Я не вовремя?   Хочется побиться лицом о стол, потому что подъебы на ближайший месяц обеспечены. Боже, почему из всех людей именно он?   — Заходи. Антон, ты пока свободен.   Тот кивает и, глянув на Эда как-то особенно хмуро, скрывается в приемной. Едва раздается глухой стук двери, Эд гаденько хмыкает:   — Ебетесь?   — Нет.   — Но собираетесь.   Арсений закатывает глаза и горестно вздыхает:   — Выграновский, что ты хотел?   — А, да, — Эд садится на стул, в котором до этого сидел Антон, и подъезжает на колесиках к столу. Арсений, оставшийся стоять по ту же сторону, недоверчиво смотрит в ответ. — Там твой патлатый просил передать, что в субботу всё в силе.   — И ради этого надо было спускаться в мой отдел?   — Ауч, — Эд хватается за сердце. — Я не могу проведать старого друга?   Арсений скептично взирает на него сверху вниз.   — Знаю я, какого друга ты тут проведываешь. Смазливого и белобрысого.   — А шо, кись, ревнуешь? — Эд по-мальчишески улыбается. — Не грусти, а то хуй не будет расти.   Он поднимается с кресла и с хитрой мордой наклоняется к Арсению.   — Кстати… Пахнешь как конфетка.   — Иди на хуй.   Тот заразительно смеется и покидает стены кабинета.   Арсений тяжело выдыхает, проводит ладонью по лицу. И что, блядь, теперь со всем этим делать?

***

Запах густой и плотный. Кажется, высунь кончик языка — и можно попробовать на вкус, ощутить эфемерную тяжесть. Он пропитывает воздух и оседает на коже, а потом проникает в каждую пору. Это действительно невыносимо. Арсений уже бывал с альфами во время гона, и обычно они превращаются в гребаную машину для секса: берут жадно, агрессивно, подминают и доминируют, словно им вышибло мозги. Но, справедливости ради, так делают не все. Он с нажимом облизывает губу, вспоминая, каким был Руслан. Тот никогда не терял голову. С влажным от испарины лбом, с истекающим членом, жмущимся к животу, — он смотрел пугающе ясно, ни на секунду не теряя контроль. Арсений чувствовал себя в безопасности, точно зная, что они не перейдут черту. И у них могло всё получиться, однако не получилось, потому что нужно не только сохранять контроль, но и уметь им делиться. Руслан не умел. А Антон, судя по всему, передаст бразды правления без лишних вопросов. Может, дело в молодости, может, в том, что Арсений начальник, а может, такова его натура. Едва ли это имеет значение. Куда важнее — что им обоим в итоге делать. Замять, словно ничего не было? Трахнуться прямо на столе? Арсений с шумом втягивает воздух, и его зрачки расширяются, как у гребаного наркомана. Запах альфы зовет, почти умоляет выйти в приемную и… И. Он не влюблен, нет, никаких внезапных откровений. Но он заинтересован. И, бога ради, им обоим достаточно лет, чтобы согласиться на секс без обязательств. Или, опять же, с обязательствами, но которые не будут душить разговорами о браке, двух детишках и трех собаках. Очень хочется верить, что Антон не наивен. Люди могут провести время вместе, пойти на свидание и завязать отношения, а могут остаться друзьями (коллегами), — Арсений не строит из этого драму. Он готов посмотреть, что получится, но только если ему не будут ебать мозги. Остается надеяться, что Антон тоже всё прекрасно понимает, ибо сдвинутая набекрень крыша — сомнительный повод для сближения. Сомнительный, но не безнадежный. Блядь. Арсений решает не гнать коней: проблема отпадет сама по себе, если Антон проявит благоразумие и свалит домой.

***

Рабочий день кончился час назад, но запах из приемной не исчез. Из кабинета тоже. Арсений впирает невидящий взгляд в стену и изо всех сил старается не представлять, как проводит время с пользой — и удовольствием — на диване, стоящем в углу. Над верхней губой собирается пот. Он смачивает подмышки, заставляя рубашку неприятно липнуть к телу, копится на запястьях и в сгибах ладоней. В брюках тоже мокро, но уже по другой причине. Антон до сих пор не ушел — Арсений чует его, как гончая, взявшая след. Наверное, это плохая идея. Но, ради всего святого, Арсений давал ему шанс съебаться. Офис опустел, едва стрелки часов перевалили за шесть, один этот дурачок остался сидеть на месте. Идиотский, горячий, вызывающий альфа, не имеющий и толики, блядь, здравомыслия. «Опомнись, — зудит голос совести, — о каком здравомыслии речь? У пацана и так ветер в голове, еще и гоном сверху пришибло». — Верно, — отвечает он сам себе, облизнув губу. Повторяет еще тише: — Верно. Сегодня Арсений охуеть какой добрый на вторые и третьи шансы, и если Антон не понимает, к чему всё движется, то, так и быть, он ему намекнет. Сейчас, поднимет с кресла влажную от смазки задницу — и сразу, блядь, намекнет. Пока он морально готовится то ли к сексу, то ли к раздаче пиздюлей, в дверь коротко стучат. Нетрудно догадаться, кто терпеливо ждет по ту сторону. Арсений закрывает глаза. Делает глубокий вдох, чувствуя, как чужие феромоны наполняют его от макушки до самых пят, и смиряется с тем, что скоро всё полетит в пизду. Потому что он не святой, его легче распять раз в пять. Тяжело сглотнув, Арсений прочищает горло и хрипит: — Входи. Антон замирает в проеме сплошным беспорядком. Волосы превратились в кудрявое гнездо, рукава закатаны, галстука нет, а пуговицы расстегнуты почти до груди. Верхняя часть рубашки мокрая, лицо, судя по каплям, тоже. — Что… — Вот, — он перебивает, сделав несколько больших шагов и замерев возле стола. Протягивает лист со своими каракулями. Арсений вопросительно выгибает бровь, пялясь на строчку «прошу уволить по собственному…», и поднимает взгляд на Антона. — Это заявление на увольнение, — лист тычется чуть ближе. — Я вижу, — хмыкает Арсений, пока в нем волнами поднимается злость, грозясь сорваться ядом с языка. Он не спрашивает «что происходит?» или даже «какого хуя?», лишь щурится, откинувшись в кресле. — Объяснись. — Вы всё равно меня выкинете, — отвечает Антон, пялясь куда-то вбок и напрягая желваки. — После того, что было днем. Арсений несколько секунд буравит его глазами, прекрасно зная, как такое внимание — и тишина — нервируют подчиненных. Наконец фыркает: — Решил сыграть на опережение? Антон кривится, но кивает и, явно устав держать руку, оставляет лист на столе, глухо придавив его ладонью. Тоже злится. И, сам того не понимая, распаляет ярость Арсения, цепляет абордажным крюком. — Забери, — он почти рычит, указав подбородком на измятую бумагу, на которой остались влажные отпечатки. — И иди домой. Чтоб через неделю был как штык, понял меня? Тот хмурится, сжимает кулаки. Качает головой: — Не надо. — Антон. — Я специально, — выплевывает он резко. — Понимаете? Специально, блядь, не принял подавители. Это не было случайностью, окей? Я осознанно пришел на работу во время гона. Эвоно как… Интересно. Арсений лениво поднимает уголки губ, продолжая ощущать злой азарт. — Зачем? — Вы знаете зачем, — отвечает Антон тихо. Его щеки остаются бледными, но запах отчетливо кислит от стыда. Голос пропитан снисхождением: — М-м. И каков был твой план? — Не было, блядь, плана, — ага, а вот и альфа-рычание, давно пора. Музыка для ушей. — Я просто… — Просто что? Просидел весь день со стояком, заставил меня потечь от твоего запаха, потом залез ко мне в трусы… — Вы же сами!.. — …чтобы трахнуть, — Арсений глубже откидывается в кресле и разводит ноги. — Ну и? — губы тянутся в однобокой ухмылке. — Я здесь. Дальше что, Казанова? — Уйду домой и нажрусь. — А нормально всё сделать не мог? Ну, там… пригласить выпить. Цивилизованные люди так и поступают. — Не мог, — с нажимом отвечает Антон. — Зассал, значит. Антон играет желваками и хмуро косится из-под кудрявой челки, но упрямо молчит. И правильно, потому что у Арсения только одна цель: доебаться, — на логику аргументов ему плевать. — И оно того стоило? — он продолжает напирать и провоцировать. — Ты даже свой план не довел до конца, зато умудрился просрать работу. — Взгляд скользит по влажным волосам, которые прилипли змейками к бледному лбу, и опускается ниже. — Что, черт побери, с твоей рубашкой? — Умывался, — цедит Антон сквозь зубы. Выглядит он при этом так, будто хочет не трахаться, а убивать. Довольно… привлекательное зрелище. — Пытался остудить башку, чтобы отдать вам это ебучее заявление. Теперь я могу идти? — Не можешь. Он фыркает: — Что, еще не закончили глумиться? Всё нутро довольно звенит: наконец-то малец показал зубы. Эти б зубы да не только на словах… Черт. Его клыки будут охуенно ощущаться на плече. И на внутренней стороне бедер, где всё остро-нежное и чувствительное. Судя по тому, как Антон закатывает глаза, Арсений выглядит как довольный кот, следящий за канарейкой. — Ясно. Поупражняйтесь в остроумии на ком-нибудь другом, — он разворачивается и шагает к двери, на ходу бросая: — До свидания, Арсений Сергеевич. — Стой. Антон явно злится, но всё равно замирает как вкопанный. Чертыхается под нос, шумно выдыхает. Оборачивается с немым вопросом. Арсений огибает стол и прислоняется бедрами к деревянному краю, пока каждый нерв вибрирует от предвкушения. Он тянется к заявлению: медленно перечитывает его, не видя ни строчки, и поднимает взгляд на Антона. — Забери. — Нет. Ноздри раздуваются, жадно втягивая запах альфы. Во рту копится слюна. Арсений ослабляет галстук, наслаждаясь тем, как Антон пристально следит за движениями его пальцев. — Это не просьба. И снова глаза в глаза. Напряжение еще гуще, еще плотнее — достаточно одной искры, чтобы всё вспыхнуло к чертовой матери. — Забери, — повторяет Арсений с нажимом, спрятав одну руку в кармане брюк. Антон выдерживает секунд пять, затем отводит взгляд. Да, вот так… Хороший мальчик. Иди сюда. Как только Антон делает шаг к столу, Арсений с максимально нейтральным лицом роняет листок на пол. Прямо себе под ноги. — Ой, — говорит он ровным голосом. — Какой я… — губы дергаются в улыбке, больше похожей на оскал, — …неуклюжий. Вторая рука ныряет в соседний карман. Арсений выпрямляется, больше не опираясь бедром на стол, и позволяет ткани брюк натянуться в паху. Член болезненно ноет. Антон смотрит на палатку в его штанах, потом на лежащий на полу лист бумаги. Облизывает нижнюю губу. Затем вдыхает через рот и спрашивает: — Мне поднять? Арсений прикусывает щеку изнутри, чтобы не застонать от чужой покорности. Но дело, разумеется, не только в ней. Ему до одури нравится испытывать терпение альфы, проверять, сколько еще он выдержит, будучи в эпицентре гормональной бури. Нарываться Арсений любит еще сильнее, чем управлять. — Подними. Антон коротко кивает, но остается на месте. Сжимает-разжимает пальцы в тщетной попытке вернуть контроль, снова пробует воздух губами, боясь, видимо, дышать через нос. Его ноги едва сгибаются, когда он всё же делает шаг к Арсению. И еще один. Они замирают друг напротив друга — бесстыдно близко, абсолютно не по уставу. Антон, мазнув взглядом по галстуку, опускается на пол. Слишком очевидно. Приглашающе. Будь всё иначе, он бы просто нагнулся, а не вставал на колени и не пялился на вздыбленную ширинку. И не облизывал бы свои пухлые губы, боже, блядь, это невыносимо. Арсений чуть шире расставляет ноги, чувствуя, как смазка стекает по внутренней стороне бедра — даже трусы не помогают. Зрачки Антона расширяются, оставляя от зеленой радужки узкий ободок. — Хочешь? — спрашивает Арсений низким от возбуждения голосом. — Бля… — Антон. — Да. Да, хочу. — Тогда возьми. Слово будто толкает Антона прямо в лопатки: он резко подается вперед, вжимаясь лицом в ширинку. Арсений тут же прикусывает кулак, чтобы не застонать. Чужие руки впиваются в бедра, пока сам Антон трется носом о член, проводит языком от яиц до головки — прямо через ткань брюк, смачивая ее слюной. Раздается шумный вдох. — Бля, — еще один вдох. — Вы так пахнете, просто пиздец, думал, с ума сойду, пока доживу до вечера. — Кончай болтать, — сипит он еле слышно, потому что внизу живота копится боль от долгого напряжения. Пальцы ныряют к пуговице, чтобы расстегнуть, но его останавливает рычание альфы: — Я сам. Антон расправляется с ширинкой и стягивает брюки вместе с боксерами, оставляя их болтаться на щиколотках. Член жмется к животу, пачкает кожу предсеменем, а яйца едва не звенят, полные и тяжелые от спермы. Альфа пялится на его пах как на второе пришествие, и Арсений, не выдержав, просит: — Прикоснись ко мне. Тот бездумно кивает, оглаживая голые бедра. Мышцы превратились в камень, весь Арсений — натянутая струна, и колени скоро начнут предательски дрожать, а он даже не в течке, чтобы по-омежьи скулить и набиваться на ласку. — Антон… Я не собираюсь повторять. — Язык проходится по губам. — Или мне позвать другого альфу? Эдуард Александрович мог бы с этим справиться. Едва он успевает договорить, как Антон снова опасно рычит и сильнее сжимает пальцы. На коже наверняка останутся крохотные синяки-отпечатки. Арсению нравится. Нравится и то, как Антон, вытащив свой широкий язык, мокро лижет по всей длине, а потом обхватывает головку, погружает ее в теплоту и влагу рта. — Боже. Рука сама поднимается, чтобы зарыться в кудри, притянуть еще ближе. Антон берет глубже. — Да, вот так… Хороший мальчик. Альфа довольно стонет, посылая вибрацию по члену, и Арсений течет от понимания, что им обоим это нравится. — Любишь похвалу, да? — он кладет ладонь на щеку Антона, заставляя посмотреть снизу вверх. На скулы наползает румянец, зеленые глаза подозрительно блестят. Сука, какой же он трогательно-красивый — хочется грубо трахнуть его в горло, доводя до слез, а потом зацеловать каждый сантиметр кожи. Арсений переходит на шепот: — Ты же постараешься для меня? Ты будешь очень хорошим мальчиком, верно? Антон закрывает глаза в явном смущении, но член изо рта не выпускает. Наоборот, снова насаживается, и Арсений чувствует, как головка упирается в щеку — прямо под его рукой. Он смещает большой палец и усиливает нажим, чтобы ощутить очертания зубов. Антон предупреждающе рычит. Это завораживает: контраст между обычной податливостью и гоном, пробуждающим типичные замашки альфы. Интересно, какая часть одержит верх. Поэтому Арсений с упорством юнната лезет в пчелиный улей, чтобы посмотреть, ужалят его или нет. — Ты давно этого хочешь, да? — спрашивает он еле слышно, снова зарываясь в кудри и слегка их оттягивая. — Сколько уже, Антон? Полгода? Больше? Тот отстраняется, чтобы ответить, глядя в глаза: — С самого первого дня. Как только вас увидел. Удовольствие разливается по телу. Член дергается возле подбородка Антона, а между ног становится совсем влажно. Антон жадно вдыхает запах смазки и облизывает головку — коротко, резко, с нажимом. Еще раз. И еще. Давя на уретру, выбивая из Арсения стон. Затем он расслабляет язык, делая его широким и мягким, и до одури нежно проводит по уздечке. Арсений, не выдержав, давит на него, скользит в рот по бархатному языку. — Сожми губы. Антон делает что велено и позволяет толкаться почти до горла. Быстрее, быстрее, быстрее — слюна стекает по подбородку и капает на яйца, и Арсений ругается сквозь зубы, вытрахивая из себя оргазм, балансируя на самой грани. Он замечает, как Антон тянется к своей ширинке, сжимает сквозь ткань брюк и стонет почти болезненно. — Давай, — загнанно хрипит Арсений, переключаясь на более медленный темп, — подрочи себе. Ты же хочешь кончить с моим членом во рту? Ты сделаешь это для меня, Антон? Тот дышит надрывно, едва не скулит. Дрожащими пальцами он расстегивает молнию и приспускает брюки вместе с трусами — совсем немного, лишь бы не мешали коснуться голой кожи. Арсений еле стоит на ногах, видя, как Антон жадно ему сосет, закрыв глаза и отчаянно толкаясь в свой кулак. Член у него крупный, головка вся мокрая и блестящая, темно-розовая — хочется ощутить ее тяжесть на языке. — Ну же, — хрипло шепчет Арсений, не в силах оторвать взгляда от Антона, который мелко дрожит и покачивает бедрами, гонясь за удовольствием, — я хочу это увидеть. Отпусти себя, давай, слышишь? Кончи для меня, альфа. Тот распадается как по щелчку и, громко простонав, выплескивается себе на руку. Арсений смотрит, как сперма белыми струйками пачкает ладонь и брюки, и, не выдержав, срывается сам. Он сжимает волосы Антона и грубо подается вперед, чтобы спустя пару быстрых движений кончить в податливый рот, даже не предупредив и не спросив разрешения. Потому что знает: можно. И Антон, абсолютно разморенный, послушно глотает каждую каплю, а потом облизывает член, убеждаясь, что ничего не осталось. Арсений наблюдает за ним с сытой улыбкой. Один оргазм для альфы в гоне — просто пшик, не пройдет и пяти минут, как он снова станет твердым и нуждающимся. И зрачки, вон, такие же широкие, как раньше, будто ничего и не было. Ему трудно себя контролировать. Это понятно и по запаху, ставшему сильнее в разы, и по тому, как Антон, тихо рыча, трется лицом о пах Арсения, мягко — пока еще мягко — кусает нежную кожу бедер. Помечает его собой. Пальцы оглаживают ноги, а потом, замерев на пару секунд, поднимаются к ягодицам. Горячо сжимают. — Бля, — сипит Антон, скользя губами по лобку, — вы такой вкусный, пиздец. Арсений лениво перебирает его кудри, пытаясь отдышаться. Он сейчас очень чувствительный, и прикосновения вызывают дрожь с оттенком боли. Однако это не мешает Антону снова и снова тереться о него лицом. — Хочу вас вылизать, — шепчет он, разводя и сминая ягодицы. — Можно? — Да, — отвечает Арсений, пока сердце в груди скачет бешеным зайцем. Тот моментально его разворачивает. Арсений, стреноженный собственными брюками, чуть не валится прямо на стол. А потом валится без всяких «чуть»‎, когда Антон широкой пятерней давит ему на лопатки. Деревянная поверхность слишком жесткая, шея неудобно затекает, штаны врезаются в кожу — положение не из приятных. — Постой, — он упирается локтем, чтобы подняться, но альфа угрожающе рычит. Арсений добавляет в голос стали: — Антон. Мне неудобно. Давай пойдем на диван. Несколько секунд раздается лишь тяжелое дыхание, затем чужие руки помогают ему подняться. — Прости, — бормочет Антон сквозь зубы, перейдя с «вы» на «ты», но в остальном удерживая себя в адеквате. — Я… не хотел. — Я знаю, — Арсений мягко сжимает его предплечье, а потом выпутывается, наконец, из брюк и белья. Присев на край стола, он медленно — ведь они никуда не торопятся, да, — снимает носки и туфли, следом и галстук, но, когда тянется к рубашке, Антон его останавливает: — Не надо. В смысле… Рубашка. Оставь её. Оставьте. Он облизывает губы и лихорадочно скользит по нему глазами, явно пытаясь заземлиться, однако краснота ползет по скулам, шее и груди. У Антона жар. Арсений, успевший расстегнуть рубашку, молча кивает. Он выпрямляется и слышит шелест под голой стопой: это измятый лист с заявлением, по которому они оба успели потоптаться. Больше не актуально. — На диван, — повторяет Арсений, жалея, что Антон потерял галстук где-то в приемной и его нельзя подтащить как на поводке. Можно, конечно, накинуть свой, но вряд ли альфа в разгаре гона это оценит. Пока рано. Зато появился задел для следующего раза — невидимое NB на полях. Антон идет по пятам, шумно дышит в спину и, стоит им приблизиться к мягкой обивке, тут же укладывает Арсения на живот. Он подтаскивает его за бедра, заставляя прогнуться и бесстыдно отклячить задницу. Боже, да, так намного удобнее. Однако все мысли разом вылетают из головы, когда чужие зубы смыкаются на ягодице. Арсений дергается, пытаясь уползти, но Антон удерживает его на месте. — Полегче, — шипит он сквозь зубы. — Прости, — Антон трется щекой, а потом зализывает укус, — прости. Ты такой… Он не договаривает: просто стонет. И тут же кусает с другой стороны — видимо, для симметрии, — но уже мягче. Арсений упирается лбом в предплечье, чувствуя, как возбуждение снова копится внизу живота. Член пока мягкий, но под яйцами уже покалывает. Антон разводит половинки, заставляя края натягиваться с влажным звуком: смазки слишком много. Он снова стонет, будто ничего красивее в жизни не видел, и тут же проводит языком по расщелине. Теплое дыхание греет кожу, влага смешивается со слюной, заставляя Арсения мелко дрожать. — Еще. Антон напрягает язык, делая его твердым и упругим, и с нажимом ведет по входу — массирует, проникает самым кончиком. Арсений хочет больше и не стесняется сказать об этом вслух. — Еще. — Бля, — раздается ему в бедро. — Ты идеальный. Арсений приподнимается, смотрит из-за плеча. Ловит взгляд Антона, у которого губы влажно блестят в свете офисных ламп, и говорит: — Ты плохо слышишь? Тот смотрит с непониманием, качает головой. — Может, я заикаюсь? — продолжает Арсений, выгнув бровь, игнорируя каплю пота, ползущую по виску. И, получив тихое «‎нет»‎, хмыкает: — Тогда не заставляй меня повторять. Он снова упирается лбом в согнутую руку, а Антон, низко прорычав, начинает его вылизывать. Горячо, мокро, глубоко — именно так, как хотелось. Блядь, да. Это хорошо. Это, сука, потрясающе. Член наливается кровью, твердеет. Тяжело покачивается, умоляя о разрядке, но Арсений не рискует себя касаться: он и без того слишком долго испытывал терпение альфы. Пальцы Антона ненасытные, дыхание — сбитое, а язык — жалящий. Он издает потрясающие звуки, и Арсений, сам того не замечая, стонет в унисон. В животе закручивается знакомая спираль, и он почти уверен, что сможет кончить так, пока Антон вылизывает его и сминает задницу в ладонях. Но внезапно тот замирает. Прижимается влажным лбом к пояснице и хрипит: — Хочу тебя. Хочу быть внутри. Блядь, Арсений, Арс, пожалуйста, просто… позволь мне, дай мне, мне нужно, Арс… Он целует ямочки, трется носом, ластится как кот, и у Арсения кружится голова от его слов, от его просьб, от несдержанного скулежа. — Презерватив, — сипит он еле слышно, пытаясь сесть, но руки превратились в гребаное желе. — У тебя есть? — Пожалуйста, — продолжает Антон, резко притянув его к себе, спиной к груди, чтобы впиться губами в шею. Теперь их бедра друг напротив друга, и Арсений ощущает его стояк и края штанов: они царапают нагретую кожу. — Арс… Антон опускает пальцы, массирует влажный от смазки и слюны вход. Проникает двумя сразу — благо только кончиками, — заставляя Арсения зашипеть. — Дай мне… Ну же, позволь я… Блядь, — он вставляет пальцы глубже и стонет Арсению в плечо так, словно это уже не пальцы, а член. — Какой ты узкий, мокрый, я так хочу к тебе, пожалуйста, Арс. — Презерватив, — повторяет он строго, потому что никакой гон не заставит его так тупо залететь. Да и собирать венерический букет тоже не охота, спасибо большое, Арсений на это не подписывался. Ему приходится сжать пальцы Антона внутри себя и боднуть его в висок, чтобы немного отрезвить. — Да, — хрипит тот, шумно дыша, — да, конечно. Он у меня. Антон лезет в карман и достает квадратик из фольги. — А как же заявление об уходе? — фыркает Арсений, слегка охуевая. — Это был фарс? — Нет. Но я не знал, чего ждать, и просто… надеялся. Антон раскатывает презерватив по члену и, не мешкая, приставляет головку ко входу. После языка и двух пальцев Арсений всё равно не чувствует себя достаточно растянутым, но он не против легкой боли. Правда, на своих условиях. — Сядь. Он отталкивает Антона, заставляет откинуться на спину дивана и упереться стопами в пол. Арсений забирается на его колени — лицом к лицу — и, погладив себя меж ягодиц, увлажняет член Антона своей смазкой. А потом, упираясь ему в грудь, осторожно опускается сверху. Как только головка оказывается внутри, Арсений замирает. Глаза напротив обжигающе темные, плечи поднимаются от частого дыхания, а сердце под пальцами стучит быстро-быстро. — Пожалуйста, — повторяет Антон едва слышно, пытаясь податься бедрами, но Арсений его тормозит. — Я сам решу когда. Он плавно раскачивается, позволяя головке то проникать в него, то выскальзывать, и Антон мученически стонет. Он впивается пальцами в край дивана, прикусывает губу, однако послушно терпит. Хочется снова назвать его хорошим мальчиком, но Арсений уверен: после этих слов его тут же опрокинут на спину и втрахают в диван — или вообще в ковер, ибо Антон держится из последних сил. Полы расстегнутой рубашки скользят по бедрам, ткань брюк натирает нежную кожу, но всё равно всё идеально. — Поцелуй меня, — просит Антон, хотя это больше похоже на рык. Он качает головой, словно пытается сбросить с себя морок, и повторяет чуть мягче: — Арс… поцелуй меня. Арсений прогибается в спине, скользит к нему, словно кошка, и, ухмыляясь, целует в уголок губ. Антон сразу поворачивает голову: врезается в его рот, давит ладонью на затылок, заставляя податься ближе. Это отвлекает достаточно, чтобы Арсений потерял контроль, и чужие бедра тут же толкаются в него. Член входит глубже. Боли почти нет — только жжение и приятная наполненность. — Прости, — говорит Антон в который раз. Глаза у него совсем безумные. — Нет сил терпеть. Блядь, умоляю… Скажи, что уже можно. — Можно, — выдыхает Арсений ему в губы и стонет, когда его, притянув за бедра, насаживают на член. Узел уже сформирован: горячий, плотный и охуенно большой. — Я не уверен, — Арсений сбивается, проглатывает слова, — не уверен, что… возьму его. — Пожалуйста, — Антон втягивает губами кожу шеи, оставляя на ней засос. — Я так хочу тебя повязать, пожалуйста, Арс, я так долго ждал, я был хорошим для тебя, Арс, разреши мне… Абсолютно все тормоза отказывают, когда Антон просит вот так — с надрывом и нуждой в голосе, с лихорадочными поцелуями и жадными руками, с твердым, пульсирующим членом, проникающим всё глубже и глубже на каждом толчке. Арсений подмахивает бедрами, подается к нему, слыша влажные шлепки, и мычит от удовольствия, откинув голову. Давненько он так не катался — чтоб напрочь вышибало мозги. — Хорошо, — отвечает Арсений, кайфуя оттого, как Антон распирает его изнутри. — Ты можешь сделать это. Давай. Тот не переспрашивает: лишь сильнее упирается пятками в пол и, сжав его ягодицы, толкается навстречу — давящим движением, вынуждая замереть, когда узел натягивает края входа. — Ну же, — бездумно шепчет Антон, — впусти меня… Возьми меня, Арс, пожалуйста… Я уже почти в тебе, я почти… Ты такой горячий, такой узкий, блядь, я не могу, я не могу больше. Арсений рычит сквозь зубы, но заставляет мышцы внизу расслабиться. Антон скулит под ним и дрожит так сильно, будто вот-вот потеряет сознание от боли. — Давай, — подначивает его Арсений, гладя пальцами по плечам. — Давай, мой хороший, ты всё делаешь правильно… Мне так нравится ощущать тебя внутри, твой узел, он… боже, он такой большой, так охуенно меня наполняет, я возьму его, слышишь? Я возьму тебя. Антон прячет лицо в изгибе шеи и буквально воет, проникая, наконец, внутрь. Целиком. Господи, он действительно большой мальчик, — у Арсения спирает дыхание оттого, каким распятым он себя чувствует. Для оргазма не хватает совсем чуть-чуть, малейшего касания. И Антон накрывает его член, сжимает в ладони, а сам снова толкается глубоко внутри. Арсений распадается на части. Он стонет так громко, что едва слышит, как Антон тоже кончает, их обоих трясет от острой волны удовольствия, пронзающей от низа живота до самых пальцев ног. Арсений обессилено падает на чужую грудь, на пропитанную потом рубашку. Вдыхает запах сытого, довольного альфы и с трудом заставляет себя не отрубиться прямо так, с огромным узлом в заднице. — Пиздец, — сипит Антон. В ответ удается лишь согласно промычать. — Это было охуенно. — Внезапно в чужом голосе появляется смущение: — А ты… вы… вам понравилось? Арсений фыркает от смеха и, пошевелившись, смотрит на этого дурачка сверху вниз. — Вовремя ты вспомнил о субординации, конечно. — Антон дергает уголком губ, но глаза выдают беспокойство, поэтому он мягко целует его в линию челюсти: — Мне понравилось. И я даже не прочь повторить. — Правда? Нет, ну что за пацан: загорается, словно гирлянда, каждой порой транслируя чистый восторг. — Правда. — Арсений слегка морщится, чувствуя, как затекли колени и спина. — Но не здесь, иначе моя поясница не скажет тебе спасибо. — У меня дома отличная кровать, — с готовностью предлагает Антон, возвращая поцелуй. — И широкая плазма. Можем потом посмотреть какое-нибудь комедийное дерьмо. — Он вдруг опять смущается: — Если это, ну… нормально? Я не настаиваю, но… я был бы рад. Арсений улыбается уголками губ и удобнее устраивается на его груди, ожидая, пока узел спадет. — Чур, я выбираю фильм. — Без проблем, Арсений Сергеевич. — Мне нравится, когда ты называешь меня Арс. — Да, — Антон расслабленно смеется и зарывается пальцами в его волосы. Жмется губами к виску: — Мне тоже.