Медленно сойду с ума и даже не замечу.

      Каша отключает очередной наискучнейший стрим. Никому не нужные реакции, предложка, конфликты, Иван Золо, бесконечные кривлянья, — всё стало таким… пресным.       Сегодняшний просмотр видео от подписчиков заставил в голове Володи что-то больно щёлкнуть, от чего стример, погрузившись в размышления, совершенно не проявлял никакой реакции на добрую половину предложки. Потому что стало противно.       Противно с себя, со своих действий, с тупых шуток, с… боже мой, когда я успел стать таким уродом?       В середине груди, в рёбрах, образовался тревожный ком гноя, разъедающий его изнутри с каждой секундой. Тяжело дыша, он напряжённо раскручивал пугающую мысль с мерзким главным героем, — собой, — снова и снова, тупо смотря на своё отражение в мониторе.       Не сдерживается: резко подхватившись, ищет старые стримы, искренне боясь смотреть правде в лицо и ища хоть какой-нибудь повод оправдаться.       Самое обычное имя — Володя Иванов, родился седьмого апреля, зачатый в пьяной драке между двумя бомжами.       Его физиономия такая обычная, такая знакомая, такая родная: светлые волосы с гитлеровской прической, глаза — пуговки, так чертовски милы, довольно подтянутое личико.       Он говорит о чём-то, отвечает на вопросы из чата, ждёт зрителей на чат рулетку. Сзади помятый флаг России, — он даже не удосужился его погладить. Клетчатая рубашка и чёрная футболка, которые всё ещё валяются у Каши где-то в шкафу.       Он был таким милым.       Каша слезает с игрового кресла, направляясь к шкафу. Беспокойство, осевшее глубоко в сердце, постепенно забирало кусочки здравого ума, оставляя после себя тревожную пустоту. Судорожным дыханием режет тишину в комнате, раскидывая вещи на пол, пытаясь найти ту самую рубашку. Находит.       Медленно подойдя к компьютеру, он присаживается на кресло, сжимая в руках несчастный кусок клетчатой ткани. Не слушая голоса, только ухватывая манеру речи, движения губ, взгляд, непробиваемое спокойствие, парень завороженно, тихонечко прошептал, будто боясь услышать свой голос: — Я так скатился.       Снимает с себя белую футболку, вместо неё напяливает на голый торс рубашку, чтобы хоть немного прикоснуться к частицам прошлого себя. Он чувствует как в ней некомфортно, словно она не принадлежала ему, а совсем другому человеку. — В кого я превратился?       Зарывается в воротник, вдыхает, надеясь унюхать свой запах. Ничем не пахнет. Вот зачем он её помыл?       Отчаяние сжимает горло, выкорчевывает дыхательные пути, вынуждая стримера оскалиться, хватать воздух сквозь зубы и чувствовать обжигающе холодом отвращение к себе. — Кем я стал?       Володя или Каша, или кто-то не понятно кто, прислоняется к монитору всеми пальцами, длинными, аккуратными, с ровными чистыми ногтями, — они когда-то принадлежали мальчику с воспроизводимой записи стрима. — Действительно ли это я?       Он всё ещё носил прошлые вещи, всё ещё пил Несквик, любил тот же торт, цвет, всё та же бронхиальная астма, были всё те же принципы, тот же голос, та же дата рождения. Но он был другим. — Я так хочу его.       Каша губами прислоняется к экрану монитора. Дыхание перехватило, время будто остановилось вокруг него, искажая пространство только ради них. Он целует его, целует экран с его физиономией, где он о чём-то дискуссирует во время стрима. Прислонившись лбом к картинке, он шепчет возбуждённо, рукой отстраняясь от экрана и уводит её к паху. — Это не я, это Владимир Иванов, — говорит Каша — заложник своего образа.       Действительно, сейчас он лишь жалкая тень своего старого образа. Теперь он другой, новый.       Судорожно дышит, пока расцеловывает экран с миленьким личиком, — хотелось прикоснуться к губам вживую, — елозит по торсу проворными нежными пальцами, трогает, гладит везде, обнимает, осознавая что это тело Володи Иванова, его будущее тело, он является этим человеком. Стонет на всю квартиру от собственных же прикосновений к пульсирующему члену, вспоминая свои прошлые моменты из жизни, идеи, действия, волнения, — как мило он тогда размышлял.       Каша облизывает умилительное молодое личико, горячим языком проходясь по экрану. Он слушает, не понимая суть предложений, лихорадочно вздыхая от каждого соприкосновения из взглядов. Вот бы было здорово, если б была у него машина времени: вернулся на годик-два назад и, не объясняя, начинал целовать, обнимать, грубо насиловать и смотреть на него не переставая.       Вместо прямой плоскости кажутся мягкие губы, отдающие поразительно настоящим, живым теплом. Будто они и вправду целуются через временную перегородку, безмерно любя себя самого же, такого одинакового и разного одновременно.       Сперма растекается в кулаке.       Володя Иванов поворачивается и смотрит в камеру, отвечая на какой-то донат, но в этот момент Каше кажется, что он смотрит именно на него. Он заляпанной спермой рукой прикасается к монитору, снова и снова выцеловывая образ молодого «я». — Я люблю тебя.       Между монотонными ответами на донаты из динамиков проскальзывает особенно выделенная ушами фраза: — «Я тебя тоже»,        — и Каша пугается от собственных фантазий и иллюзий, резко отпрянув и проматав ролик назад.       Он не говорил подобной фразы.       Парень неловко хихикает, понимая, что постепенно сходит с ума.