Дорога кошмаров. Часть 1

Оступаясь на переплетениях невидимых корней, Дэвид невольно шипел. Правая половина головы тут же взрывалась саднящими колючими бомбочками, если он спотыкался в непроглядной черноте о корягу. Без оголтелой боли, терпимо — но Дэвид хорошо понимал, что это временно. А пока адреналин и кортизол неплохо мобилизовали. Зрячий при любом уровне освещения, Дженсен отыскал какую-то полянку и тут же врезал по молодому дереву и переломил крепкий ствол одним точным ударом кулака. Уже седина в бороде, а не забудет эффектно выпендриться. Шарифу всегда это нравилось. Но сейчас — вызвало глухое раздражение. Дерево грузно повалилось с шумом содрогающихся ветвей, со скрипом на месте разлома. Сильно и отчётливо запахло свежим истекающим соком. И Адам указал Дэвиду на рухнувший под углом, чуть приподнятый над землёй ствол как на спортивную скамейку в зале для фитнеса. Вот вам пенёк, — как бы говорил его вид, — переводите дух. Руки бы лучше размотал, засранец. Дэвид мысленно оценил пройденное расстояние. Для тепловизора, который подсвечивает невидимых людей золотыми силуэтами, дорога уже далеко. Но для индикатора мишеней на радаре отслеживания враждебных целей — всё ещё область активности. Дженсен устроил привал на самой кромке периметра, доступного для мониторинга высокочувствительных первоклассных глаз. Его с Дэвидом — не засечь. Однако, если на дороге затормозит полицейский патруль — Адам мгновенно получит данные: сколько человек в экипаже, есть ли розыскные дроны, как меняется настроение — из белых треугольных значков в жёлтые, тревожные. Так что, облекать своих противников контурами золотых силуэтов, следить напрямую за их движениями с помощью тепловизора — Адаму необязательно. Зачем ему видеть копов вживую — достаточно мощности технологии. Которой снабдил его Дэвид. Шариф прикусил нижнюю губу. Всё, чем он оснастил в своё время Адама — с любовью и тщанием, с предусмотрительностью и обдуманностью, взвешенностью каждого действия, каждой возможной помехи, опасности, неудачи… Всё это теперь работало против Дэвида. Он стал заложником собственных имплантов. — Так, насчёт копов. Шариф едва не вздрогнул; ну мысли-то мальчик точно не читает!.. — Вы и так слили меня им. Ауг. Военный. Янки. Срисовать моё лицо с камер не проблема. Пропустить по базам. И всё. Вопрос времени. — Но с твоим именем им было бы в разы быстрее и легче. Однако я не стал упрощать полиции работу. Почему? Сам-то Дэвид знал, почему. Потому что Дэвид Шариф, известный ауг с золотыми руками — звучит весомо. И сразу узнаваемо. «Меня похитил Адам Дженсен!» — с таким же успехом можно толковать, что похитил Фрэнк Притчард. Кто это вообще? Афина Маргулис. И что? Тай Кобб — и всё равно не встрепенутся. Это же Британия, им даже легенда «Детройтских Тигров» всё равно пустой звук. Вот «Хью Дэрроу» — уже совсем другие величина и значимость. А если прокричать в трубку, что преследует Адам Дженсен, оперативник Интерпола, спецагент «ОГ-29» — так и вообще её бросят. Не поверят; розыгрыш, пранк. — Молчишь. Я не стал поступать, как крыса, чтобы на тебя не свалили сразу всю вину. Вдруг ты всё-таки под прикрытием, а я палю, что ты из «ОГ-29»? Вдруг ты всё же ошибаешься со своей теорией — а я с потрохами сдаю тебя закону, сам не разобравшись? Поверь, я пытаюсь быть с тобой в одной команде, Адам. Хотя это очень сложно. Дэвид помедлил и наконец сел на поваленный ствол, вытянул гудящие ноги. Чувствуя сырость на краях брюк и лёгкую волглость внутри ботинок — лесные прогулки не для городских туфлей. — Шариф, — Дженсен щёлкнул зажигалкой. Но не для того, чтобы закурить. Вспыхнувший огонёк осветил его сосредоточенное, острое от напряжения лицо. — Что вам снится? Дэвид моргнул. Не ожидал такого вопроса. Мальчик держал зажигалку перед собой, пока не погасла. И снова щёлкнул, не давая темноте облепить его скулы и брови, сделать безымянным голос. — Прекрати, — просипел Дэвид, — не надо дешёвой уловки. — Мне важно, чтобы вы меня видели. Понимали, с кем говорите. Со мной. — Твой свет не отменяет твоих поступков. — Они вытекают из тьмы, которая окружает вас. — О господи, — Дэвид придушенно засмеялся. — Только патетики нам не хватало. Он в который раз пошевелил намертво скрученными запястьями за спиной — уже не волнуясь, замечает ли Адам. Пусть видит. Пусть осознает, наконец, — он разговаривает с Дэвидом не на равных, поставил его в заведомо зависимое положение, держит в грубой стяжке беспомощности. Разве так работают взаимопонимание и компромисс, а, сынок? Дэвид имеет право проявлять недоверчивость и испытывать неприязнь. Это его козырь. Его шанс. Давить мальчику на чувство вины, неправоты, на желание исправить ситуацию. Взывать к его внутренней потребности поступать как хороший человек. И диктовать исподволь условия — ты станешь этим хорошим парнем для меня и не таким гондоном для самого себя, когда развяжешь несчастному боссу руки. Прекратишь изображать партнёрство на словах. А начнёшь с жеста доброй воли — никаких верёвок. Пут. Ограничений. Заставить его посмотреть на собственное отражение в глазах Дэвида — со стыдом. Дэвид приподнял правое плечо и осторожно прижал к неприятно ноющей щеке. — Сынок. Допустим, ты прав. Хорошо. Мои сны — важны. Они закладывают определённый паттерн поведения… Зерно логики есть. Я воспринимаю тебя как врага, потому что на мне фильтр восприятия. Но если это действительно вирус, он бы проявился не только у меня. Его бы засекли — и давно. Ещё в двадцать седьмом — и «Шариф Индастриз» получил бы ворох претензий от клиентов и возвратов по причине неисправности в эксплуатации. — В том и дело, — с досадой буркнул мальчик. — Чёртов код — искусный невидимка. На Панхее сигнал — правильный сигнал, а не тот, который врубил Дэрроу, — именно так бы и сработал. Никаких зомби, никаких психопатов и внезапно озверевших убийц. Чжао как раз пыталась переломить ситуацию с помощью Хирона. Отыграть назад, на запланированное. Люди массово меняли себе из-за ебанутых глюков чипы других биотехнологических компаний — на чипы «Тай Юн Медикал». Потом включилась бы трансляция. И мир бы изменился совершенно незаметно. Мальчик протянул руку и с настойчивой силой отвёл плечо Дэвида вниз, вынуждая разомкнуть тактильную сцепку, физический контакт с лицом. Дэвид заставил себя безропотно подчиниться его движению. Щеку чуть подёргивало — и он попробовал её аккуратно прикусить изнутри, как складку покрывала. И продолжил внимательно слушать. В общем-то привычные, бытовые вещи. Только для Адама они были свежи и волнующи. «Сознание людей формируют новости. Информационный контент. Этим круглосуточно занимается «Пик». Несёт чушь, искажает события в нужную сторону. В общем-то он не пионер в этом. Любые СМИ делают то же самое. Провластные, оппозиционные. Независимых нет. Но пока сохраняется баланс — есть неустойчивость сознания. Кто-то будет «за», кто-то «против», кто-то воздержится». Мальчик говорил — искренне, без равнодушия, безразличия. Для него всё осталось живым в памяти. И — не чужим. «Вы сами знаете, вы же и были жертвой оголтелой и умелой травли — через новости, видеоролики, выступления противников имплантов. Вы же сами охреневали от того, насколько мнение общества против вас и вашей компании! Помните, как наши люди недоумевали — какого чёрта «ШИ» демонизируют, хотя именно её сотрудники страдают от терроризма, непрекращающихся нападений, захвата заложников — снова и снова… Ваш голос утонул против голоса «Пика». Представьте себе, если бы все голоса против — утонули. Просто не достучались бы. А?» Голова уже саднила так, будто утюгом по ней проехались. Дэвид сел поудобнее, следя за Адамом. Всё заметнее проступала внутренняя горячность мальчика. Сведённые брови, резкость, сердитость. «Панхея для этого и возводилась. Настроить мир на единственную волну в эфире. Люди слышат то, что надо. И пропускают мимо ушей других операторов, их информацию. Усваивают только то, что нужно. Впитывают бескровно, без бунтов, без сопротивления. Спектр восприятия сужается. Туннельное зрение. И ни критического мышления, ни дрогнувших в глубине сомнений, ни банального любопытства — а может, всё не так? Идеальная вата, завернувшая в кокон здравомыслие. И не нужно больше ни усилий пропаганды для формирования общественного мнения, ни борьбы с несогласными, которые разоблачают манипуляции с общественным сознанием. Никакой Лазарь, никакой «Самиздат» вообще уже не пробьются». — Мечта, — вставил Дэвид, обозначая, что внимает каждому слову. — И потуг для рекламы не надо, и ноль стрессовых кампаний для пиарщиков. Лайл Роджерс был бы счастлив, — позволил лёгкую шутку. Он упомянул главу департамента по PR и СМИ «Шариф Индастриз» в двадцать седьмом. Дженсен хмыкнул, но не стал отвлекаться на бестолкового и крайне нерасторопного бывшего коллегу. Был как стрелка компаса — чётко остриём вперёд, не отклоняясь. «На дне Панхеи, подключившись к Хирону, Чжао пыталась вложить глубинный червь в сознание аугов. Она прекрасно знала, как он действует, и хотела использовать на всю катушку в интересах своей компании. Не ради Иллюминатов так спину себе дырявила и рисковала. «Хирон» её сжёг. Но сама технология — уже была разработана. Контрольное испытание на огромном количестве людей провёл Дэрроу. И технически успешно. Хоть и вывернув исходную транслируемую волну наизнанку». Дэвид кивал. Постепенно подступала жажда. «А если бы не вывернул, не показал, на что способна технология?» Кажется, мальчик близился к финалу. «В каком мире мы бы жили после Панхеи? В чудовищно идеальном. Потрясающе удобном для кукловодов. Вирус контроля в миллионах голов, для их носителей всё нормально и правильно, ничего не изменилось. А на самом деле мозги насквозь пронизаны паутиной, заражены тончайшими волокнами плесени. Дэрроу сделал чужую власть — громкой. Но только одну её часть. А сама концепция управления сознанием исподволь — она осталась. По-прежнему рабочей и до скрежета зубов — тихой. Никто не обнаружил программу в чипах «Тай Юн Медикал». А ведь её заложили не только туда. Но и в импланты «Шариф Индастриз». Столько удочек и крючков — так или иначе, все попадутся. Не на тот, так на этот. Понимаете?» — И я попался, — шевельнул рассохшимися губами Дэвид. — Странно, что не раньше, — с горечью отозвался Адам. — В общем, не было бы от ваших клиентов претензий к плохому качеству ваших аугментаций. Дело не в качестве. А в том, что никто и не заметил бы, что начал воспринимать чуть иначе. Дэвид медлил, мучительно прислушиваясь к невидимой далёкой дороге. Не донесётся ли рокот мотора, не раздастся ли вой проблесковых синих сирен?.. Времени после побега из мотеля прошло не так уж и много, но вполне достаточно, чтобы оперативно развернуть массовую облаву. Голова пульсировала прямо в такт со щекой. Болит… — Червь встроен в импланты. Именно в мои. И возможно, как раз в те, которые сошли с конвейера перед Панхеей. Программа вшивает код через сны. Носитель ничего не замечает. Я ничего не упустил? Мальчик кивнул. — Что вам снится? Это ключ. Понимаете? Ваши кошмары. Вы говорили, что там очень страшно. На мгновение Дэвиду стало не по себе — будто желудок ухнул в глубокий колодец, в непроглядную дыру в центре Земли. Внизу шум воды. Ищи зеркало. Не подведёт. Чудовища носят маски. Под наливающимся отёком лицо перетянуло судорогой и отпустило. Он нахмурился. — Возможно, — настойчиво надавил мальчик, — я часть ваших кошмаров. И поэтому вы мне так не верите. А вот это смешно. — Поверь, — Дэвид невольно улыбнулся. — Если бы ты мне таким образом снился, я бы запомнил. Какой ты… в моей голове нехороший. Но ты и наяву творишь полное дерьмо, Адам, начнём с этого. Посмотри на себя. Задумайся хоть на секунду, как ты выглядишь со стороны.

▲▽▲

Адаму страшно не понравилось, как Дэвид приподнял плечо и прижался к нему щекой. Правой, с постепенно расплывающимся синяком. И — с дёргающим злым спазмом под отёком. Адам заставил Шарифа расцепиться с чёртовым нервным тиком. Отметил контраст ощущений от Шарифа: спокойное лицо босса, мягкий бархат про компромиссы, а под ладонью — Дженсена — сжатая напряжённая пружина. Голос хриплый, надсаженный — но уверенный. И не скажешь, что человек боится, ему страшно, он весь в ожидании катастрофы. Или же — спасения. Шариф повиновался настойчивому движению Адама. Вообще перестал сопротивляться — не только физически, но и речами. Язвить, перебивать, попрекать. Внимательно слушал, кое-что переспрашивал, не мешал, не возмущался. И не порывался вскочить и устроить очередные гонки с препятствиями. Разумный. Успокоившийся. Адекватный. Только — и Адама оно сильно напрягало — его поведение напоминало ещё одну программу. Нет, не вируса. А ту, которую писали для копов на агрессивном задержании, переговорщиков, групп спецназа по освобождению — тех людей, которые работают напрямую со случаями захвата заложников. Впервые Дженсен задумался — а этот умный, блестящий, самоуверенный бизнесмен точно ни разу не оказывался в плену? Отрезанный от мира, в полном подчинении какого-нибудь ублюдка? Или целой банды мудаков? Потому что Шариф вёл себя так, будто хорошо, очень хорошо знал, что делать, когда похитили, уволокли, заперли. Если кидает его жизнь разменной монетой, не спускает со своего прицела нервный, злой, взвинченный, равнодушный — неважно какой! — говнюк. Захватчик. Преступник. Хозяин, который держит на коротком поводке. И не отпустит жертву, пока не получит исполнения всех требуемых условий для себя. Ломает и запугивает, причиняет боль, внедряет страх. Шариф был теоретиком, который когда-то — на всякий случай — заучил полезные инструкции, как вести себя при захвате? Или же Шариф когда-то — на практике перенёс подобное чудовищное испытание, после чего попытался защитить брешь в сознании внимательным изучением профессиональной литературы, читая и перечитывая, что делать, если вы оказались жертвой?.. И сейчас применял на Дженсене не просто книжные тезисы, а пережитый страшный, только уже отформатированный, опыт?.. Хотелось прямо в лоб спросить: Шариф, вы были когда-нибудь заложником? Вас пытали? Вас мучили? Вы сейчас меня ассоциируете с кем-то из своего прошлого? Признайтесь. Дженсен не сможет тащить его вперёд, если на тяжесть кода «червя» сверху ещё накладывается балласт травмы из темноты минувших лет. Адам не стал. У него другая задача. Убедить Дэвида быть заодно, действовать с ним в команде. Глаза в глаза. Мне нужна ваша вера. Мы с вами вместе. В мотеле не получилось, но, может, сейчас. Просвет появился. Шариф слушал внимательно, не проявляя скепсиса, не закатывая глаза. Подхватывал фразы Адама, взвешивал всё услышанное, делал выводы. «Посмотри на себя, — вздёрнул подбородок на вопрос о кошмарах Дэвид. Его явно это задело. — Задумайся хоть на секунду, как ты…» Потом понурил голову, устало разглядывая свои ботинки. Адам нетерпеливо хлопнул себя по бедру. Шариф ссутулился, не поднимая взгляда. «Огромный пласт информации… Я старался ничего не упустить из рассказанного тобой, но… Сынок, я немолод, боюсь, не всё в должной мере понял». Когда Шариф начинал пиздеть про то, как он стар, в годах, дряхл и обветшал, это значило одно. Корчит дурака и морочит голову. «Я бы хотел… мне тяжело признаваться… проговорить ещё раз некоторые моменты о программе». Дженсен понял манёвр мгновенно. Рывком вздёрнул Дэвида на ноги. Ухватил за предплечье: «Рассказывать заново не стану. И не надо мне про деменцию задвигать». И поволок Шарифа обратно к машине. Потому что Дэвид… явно пытался затянуть время. Задержать Адама. Уцепился за повод, как долго-долго выяснять нестыковки, переспрашивать уже сказанное, водить Адама за нос. Главное — оставаясь на одном месте. Пока петля полиции стягивается вокруг. Дэвид проявлял внимание, участие, интерес. Как оказалось — фальшивые. Сидел паинькой. Как оказалось — лукавил. Нельзя ему доверять. Нельзя ему верить. Не сейчас. Особенно — сейчас. Этот человек — в капкане. И втянул Адама в свой капкан.