***
9 сентября 2023 г. в 00:17
События дней минувших отложились в голове Зейна Малика с удивительной ясностью. Закрывая глаза, он видел, как деревья изящно машут гибкими зелеными ветвями на ветру, слышал, как шелестят пышными листьями красиво подстриженные кусты, улавливал сладостно-дразнящий аромат белой ипомеи. Его воспоминания складывались в удивительно красивую картинку, самой яркой частью которой был очаровательный незнакомец, чье лицо на половину прикрывала бархатная черная маска с окантовкой из тонкого кружева.
Его костюм Зейн мог бы воспроизвести по памяти в мельчайших подробностях, будь в этом необходимость. Но далеко на одежда делала его таким привлекательным, а вот глаза — глубокие, карие — так и манили к себе, как и улыбка — игривая и таинственная. Зейн помнил, что плакал, сидя на скамейке в саду, но тут же перестал, когда незнакомец подсел к нему и ласково улыбнулся. Он не помнил причины своих слез — сейчас она была и не важна. Всё его внимание тут же переключилось на таинственного мужчину, скрывающего лицо за бархатной маской.
Картинка сразу сложилась в голове Зейна — не понадобилось тратить и минуты на размышление. Незнакомцу не нужно было показывать своё лицо, чтобы Зейн мог убедиться в его привлекательности. Того, что Малик видел, было достаточно, чтобы понять — перед ним на редкость красивый мужчина. Осанка говорила о его благородии, задумчивый взгляд — о незаурядном уме. Этого оказалось достаточно, чтобы Зейн затрепетал, как летящий на огонь мотылек.
– К чему лить слёзы? – вкрадчиво поинтересовался незнакомец, взяв Зейна за руку. Обычно Малик не позволял никому прикасаться к себе, но не испытал ни малейшего желания отстраниться, когда таинственный мужчина переплел их пальцы. – Сегодня такая прекрасная ночь.
Он поднял голову, останавливая задумчивый взгляд на далеких звездах. Он читал звездное небо легко, как детскую книгу, словно каждая яркая точка в густой тьме была ему знакома и близка. Всё, что его привлекало, казалось стоящим внимания — Зейн ощутил это в тот же миг. Когда незнакомец прикрыл глаза, наслаждаясь поцелуями ночного ветра, Зейн невольно последовал его примеру.
– И правда, прекрасная, – выдохнул Зейн, глядя на таинственного незнакомца. – Я хотел побыть в тишине и покое.
– Неужели я тебя потревожил? – спросил незнакомец полушутливым, полусерьезным тоном, но не выпустил его руку из своей.
– Нет-нет, – Зейн покачал головой и придвинулся чуть ближе, завороженный блеском изумительно теплых карих глаз. – Я искренне рад тебе.
Незнакомец улыбнулся — таинственно и чарующе, словно Зейн был его давним дорогим другом, о котором он долго тревожился и печалился, пока им не довелось встретиться вновь. В тот миг сердце Зейна дрогнуло и распахнулось, впуская незнакомца внутрь. Он ещё не знал имени этого человека, но уже любил его всем сердцем.
Как выяснилось позже, незнакомца звали Лиам Пейн.
Ещё через некоторое время Зейн узнал, что приехал он издалека.
Когда Зейн отчаялся выяснить что-либо ещё, Лиам вскользь упомянул, что у него родовитые предки.
Пусть они и стали добрыми друзьями, души не чаявшими друг в друге, пусть они проводили всё свободное время вместе, иной раз распевая дуэтом, Зейн так ничего и не узнал о Лиаме. Его личность, несомненно блестящая и яркая, была окутана тайной, но каждое слово, произнесенное им, казалось, дышало искренностью. Зейн мог разговаривать с ним дни и ночи напролет — они проносились, как секунды, стоило им начать беседу.
Говорить о себе и своей жизни Лиам не любил, а Зейн не рисковал спрашивать, потому что у у его друга быстро менялось настроение, когда он задавал много вопросов. Сам Зейн был для Лиама открытой книгой: он охотно делился с ним своими мечтами, проблемами, надеждами и переживаниями. Он чувствовал, что может открыть Лиаму все свои тайны, маленькие и большие, значительные и пустяковые. Рядом с ним Зейн и видел больше, и слышал лучше — мир вокруг становился таким ярким, и каждое мгновение начинало иметь значение.
Такими же бесполезными становились все мгновения, что они проводили вдали друг от друга. Они теряли вкус и цвет — черствели, как позабытый на столе хлеб. Зейн просто хотел, чтобы дни без Лиама остались позади, как страницы скучной книги. Иной раз он не мог провести и десяти минут, чтобы не вспомнить о своем друге — это и изматывало, и воодушевляло, и Зейн уже не мыслил одно без другого.
Как вода и молоко, вдохновение и мука перемешались друг с другом, в неразделимую субстанцию. Зейн научился любить эту смесь, потому что, не испив её, не мог встретиться с Лиамом — чтобы встретиться обязательно необходимо расстаться. Чтобы ощутить счастье обязательно нужно погоревать.
– Наша встреча была предначертана задолго до нашего рождения, – воодушевлялся Лиам иной раз, крепко держа Зейна за руку. Тепло, которое в тот момент растекалось по коже Зейна, можно было сравнить лишь с объятиями летнего, солнечного света. – Помню, когда я увидел тебя в первый раз, то сразу захотел взглянуть на звезды. Я знал, что как только увижу карту созвездий, то пойму, что ты предначертан мне. Ты мне веришь? – вопрошал он. – Веришь, что мы родственные души?
– Конечно, верю, – с жаром отвечал Зейн.
Он не мог не верить словам Лиама, когда его милый друг говорил с таким упоением. Ему было лишь немного грустно от того, что Пейн по-прежнему не хотел снимать черную бархатную маску в его присутствии.
– К чему это? – спрашивал Лиам, когда Зейн вновь поднимал эту тему. – Я нахожусь здесь инкогнито, и мне не хотелось бы даже случайно разоблачить себя. Не думай, что дело в недоверии, я знаю, что если и могу доверять кому-то, то только тебе — моей половинке, – уверял он. – Как я могу не доверять человеку, что уже так сильно любит меня, не увидев мое лицо целиком?
В тот же миг все волнения и печали Зейна рассеивались утренним туманом. Их смутный флер всё равно кружил в воздухе, грозясь опутать Малика паутиной, но Зейн не страдал, когда Лиам был рядом. Чарующий свет его личности отгонял от Зейна грусть, в которой он купался, когда Лиама не было рядом.
В моменты печали и тоски спасали его письма. Иной раз они были подробные, яркие, полные любви и нежности, в другой раз — закрытые и лаконичные, будто Пейну стоило огромных усилий выдавить из себя даже строчку. Иногда Лиам чутко реагировал на каждое слово из послания Зейна, в другой раз будто был совершенно безразличен к тому, что писал ему Малик.
– Я не понимаю твоей жизни, а ты — моей, – говаривал Лиам по возвращению. – И всё же мы связаны друг с другом, ты и я. И муки, что переживает твое сердце, не вечные — когда-то они терзали меня так же, как тебя.
Зейн бывал рад даже его меланхоличному настроению, покуда Лиам был рядом и делился с ним своими умозаключениями. Он редко открывал Зейну свои печали и всегда бывал недоволен, когда случалось сказать лишнего, но если такое происходило, Малик чувствовал себя тронутым.
– Мы познакомились в такую же ночь, как эта, – заметил Зейн, окинув взглядом сад, в котором они расположились.
Танцующие в воздухе светлячки неизменно привлекали внимание. В такие сентиментальные ночи Лиам бывал особенно чуток и воодушевлен.
– Неужели ты это помнишь? – поинтересовался он, заметно веселея.
– Как я могу забыть то, что для меня так значимо? – Зейн прикрыл глаза, и Лиам в тот же миг поцеловал его в щеку. Улыбка тронула губы Малика, и он обратил на своего милого друга сияющий взор. – Мы знаем друг друга будто целую вечность, каждый миг проведенный вместе — целая история, которую стоит записать. Ты знаешь меня, Лиам, а я по-прежнему ничего не знаю о тебе.
Лиам поправил маску, будто проверяя, хорошо ли она сидит, но в этом не было никакой необходимости. Ремешки, на которой держалась его маска, никогда не ослабевали. Да и Зейн, скорее всего, зажмурил бы глаза — не осмелился бы взглянуть на Лиама без разрешения, если бы маска случайно спала.
– Это пустое, – проговорил Лиам, покачав головой. – Думаешь, можно узнать человека, увидев его лицо и побывав у него дома?
– Но ты видел мое лицо, – возразил Зейн и бросил беглый взгляд в сторону скрытой за деревьями усадьбы. – И мой дом для тебя всегда открыт.
– Открыт? Правда-правда? – Лиам печально улыбнулся и бегло поцеловал Зейна в лоб. – Однажды я открою тебе всё. Но до того дня не утомляй меня расспросами, я чувствую себя так скверно...
Лиам, и правда, иной раз чувствовал себя худо. Он казался здоровым и сильным мужчиной, но часто страдал от недомогания. Как оказалось, Лиам почти не спал — впрочем, и Зейн не мог похвастаться крепким и здоровым сном. В юности он часто бесновался и мучился кошмарами. К взрослому возрасту ночные мучения почти прекратились, но Зейн не успел вздохнуть с облегчением.
Новые кошмары, что появились в его жизни вскоре после того, как Лиам в очередной раз отправился в поездку, были яркими и удивительно правдоподобными. Сквозь сон Зейн ощущал давление на грудь и удушливую тяжесть. По утру он долго не мог открыть глаза. Голова кружилась и болела. Зейн старался не подавать виду, чтобы не расстраивать членов своей семьи, но чем длительнее была разлука с Лиамом, тем грустнее он становился.
– Голова моя такая тяжелая, словно пересохший колодец, куда накидали камней, – пожаловался Зейн как-то за завтраком.
– Может, тебя обрадует письмо от твоего друга? – предположила матушка.
– Это было бы славно, – проговорил Зейн.
Он ещё не успел вскрыть конверт, как радость наполнила его грудь. Лиам подумал о нем, этого было достаточно, чтобы головная боль ослабла. Его присутствие в жизни Зейна было, как живительный воздух.
«Душа моя, мой дорогой Зейн,
Хотя я и не люблю покидать тебя надолго, мне вновь нужно отлучиться, на сей раз — к моему престарелому родственнику. Возможно, именно после этой поездки я, наконец, смогу явить тебе всего себя. Это было бы славно, не так ли?
Тоска начинает сжирать меня, когда мы находимся вдали друг от друга, и этот лютый голод... во истину, никто не должен испытывать такие страдания. Но больше всего мне кажется мучительной эта бессонница.
Я не знаю, скоро ли я вернусь, но желаю этого всем сердцем.
Мое сердце навеки с тобой.
Лиам».
Зейн отодвинул чашку чая, чувствуя, как растет тяжесть в груди. Всякий раз, как Лиам уезжал, у него складывалось ощущение, что его возлюбленный друг покидает его насовсем. Не только потому что Лиам всегда уезжал далеко, толком не говоря куда, но ещё и потому что Зейн ощущал его желание быть как можно дальше. Пейн никогда не показывал его явно, но Зейн хорошо чувствовал его намерения.
– Зейн? – матушка тронула его за плечо. – Ты в порядке?
– Мне нужно на воздух, – бросил Зейн, поднимаясь из-за стола.
Солнечный свет странно резал глаза — Зейн даже не поднимал голову, но всё равно не мог находиться на открытом пространстве. В последнее время он все больше ощущал недомогание. Смертельную усталость. Иногда Зейн страдал от странной боли в груди. Она была особенно яркой по утру, когда Малик только-только открывал глаза.
День Зейн провел на воздухе, наблюдая за тем, как танцуют на ветру пушинки. Ему не хотелось гулять по лесу, собирать цветы или читать книгу. Всё, чего он хотел, наслаждаться легким ветерком, путающимся в его волосах. Зейн жаждал поправиться, выздороветь от неизвестного недуга, но что-то подсказывало ему, будто это невозможно.
Нет, не только невозможно, но и совершенно нежелательно.
«Душа моя, – звучал голос Лиама в его голове — такой чарующий и волшебный, словно он находился рядом и шептал слова на ухо Зейну. – Ты создан для меня, в этом нет никаких сомнений».
Зейн и не сомневался. Он чувствовал всем своим естеством, что Лиам прав. На свете не существовало двух других людей, что были бы начертаны друг другу, как они.
В тот день Зейн лег спать пораньше. Он плотно занавесил шторы, запер дверь на ключ, чтобы никто не побеспокоил его даже случайно. Его родня иногда бывала приятно-шумной по утрам, но это было совсем не то, чего Зейн хотел сейчас, когда его мучило недомогание. Сквозь сон, прерывистый и беспокойный, он снова ощутил боль в груди и, сев на постели, широко распахнул глаза.
Он увидел перед собой кого-то, поразительно напоминающего Лиама ростом, статью и осанкой, и вместе с тем не было никаких сомнений, что Зейн застал в своей спальне призрака. Впрочем, именно сходство с Лиамом и не позволило Зейну закричать. Его тело наполнил ужас, но он тут же померк, когда Зейн вдруг подумал, что именно так Лиам и выглядел бы, сними он хоть раз при нем маску.
Остаток ночи Зейн провел в полудреме. Он мечтал о настоящем сне, но лишь промаялся до утра, и после пробуждения ощущал неприятную тяжесть. Переодеваясь к завтраку, Зейн заметил на своей груди две отметины, напоминающие проколы от иголок. Дотронувшись до этих пятен, Зейн почувствовал смутную боль. Ранки не кровоточили, но, несомненно, были нанесены чем-то острым.
– Хворь пробралась и в наши края, – заметила матушка, разливая по чашкам ароматный черный чай. Зейн, погруженный в свои мысли, невнимательно кивнул. – Ты очень бледный, Зейн. Как себя чувствуешь?
– Меня мучают головные боли, – пожаловался Зейн, не отрывая взгляд от окна — деревья продолжали качать своими ветвями, будто приветствовали его. – Немного ноет в груди, но скоро пройдет.
– Может, позвать врача? – с волнением спросила матушка. – У многих заболевших были схожие жалобы, а теперь их нет с нами...
– Пустое, – эхом откликнулся Зейн, касаясь своего напряженного лба. – У меня подобное началось намного раньше.
Через несколько дней оказалось, что Лиам, наконец, вернулся в их края. Он был взволновал и воодушевлен, как никогда прежде. На его щеках играл румянец, глаза блестели, словно золотые монеты. Он был настолько весел, что Зейн немедленно почувствовал себя лучше. Улыбка Лиама превратилась в его улыбку, бодрость в голосе Пейна стала его бодростью.
Они вновь оказались на скамейке, окруженные пышным кустом роз. Их сладостный аромат пьянил голову. Нежный шелест розовых лепестков ласкал слух, как самая прекрасная мелодия. Лиам обвил Зейна рукой, его тепло было утешительным и надежным.
– Душа моя, – проговорил он, накрыв ладонь Зейна свободной рукой, и прижался щекой к его щеке. – Скоро! Скоро это случится!
– Что?
– Ты навсегда станешь моим, – Лиам улыбнулся, вспыхнув прекрасными глазами. – Сладки объятия смерти, ты найдешь утешение в их уютной неге!
– Не понимаю, что ты говоришь, – пробормотал Зейн.
Лиам обнял его крепко-крепко, словно это было ответом на все вопросы. Нежное тепло его объятий утешало израненное сердце. Правда, Зейн чувствовал себя изможденным. Дышал — и не мог надышаться. Пил — и не мог напиться. Его душа жаждала искренности, честности, откровения.
Любви.
– Расскажи мне, чем ты занимался, – попросил Зейн.
– Это тайна, душа моя, я не могу тебе рассказать, – просто ответил Лиам.
– Тогда хоть покажи мне лицо, – с отчаянием взмолился Зейн.
Лиам всплеснул руками.
– Пустое, душа моя, пустое, – сказал он и вновь окинул взглядом сад. – Однажды...
Обида расколола сердце Зейна на две половины. Он был так терпелив, он любил так сильно и ждал так долго, и теперь ясно чувствовал, что этого недостаточно. Даже его жизнь будто ничего и не стоила, хотя Зейн готов был преподнести и её.
– Ты никогда не покажешь мне свое лицо, правда? – с болью произнес он, глядя Лиаму в глаза. – Никогда не пригласишь меня в свои края? Ты погубишь меня, но никогда не откроешь мне истину?
– К чему тебе подобная ерунда? – Лиам отстранился, пристально глядя на Зейна в ответ. – Ты познаешь нечто большее, лучшее...
– Я слышал про таких существ, как ты, – сказал Зейн раньше, чем Лиам вскружил его голову. – Я не боялся — сам дал тебе возможность умертвить меня. В ответ хотел лишь твоего доверия. Его я так и не сумел добиться.
– Ты мучаешь меня! – воскликнул Лиам, поднимаясь со скамейки, и сделал несколько шагов по пустой песчаной площадке перед кустами. – Ты не видишь, как я изможден всем, что происходит? Известно ли тебе, что я совсем не сплю? Твои вопросы иногда делают тебя совершенно невыносимым!
– Прости.
Обычно этого не было достаточно, чтобы Лиам остыл, но сейчас он сел на скамью, снова ласково взял Зейна за руку.
– Пустое, – проговорил он, покачав головой. – Это всё пустое. Я побывал во многих краях, душа моя. Я видел множество людей. Это большая редкость, но в конечном итоге, когда ты закроешь свои прекрасные глаза, что останется, кроме голода и бесконечного скитания? Смогу ли я встретить ещё кого-то, кто заставит мое сердце трепетать хотя бы на краткий миг?
Зейн рассеянно пожал плечами. Он чувствовал тяжесть на своих плечах, боль в своем сердце и любовь — любовь в каждом вдохе.
– Ты прекрасная птичка, радующая своим дивным пением. Сколько чарующих песен я услышал в твоем исполнении, сколько ещё мы могли бы петь дуэтом! Но в конечном итоге, разве смысл птицы не в том, чтобы стать трапезой лисицы? – поинтересовался Лиам. Зейн понимающе кивнул. – Моя любовь, как помешательство... Знаешь, что ведет газель на водопой на самом деле? Знание, что в конечном итоге она найдет смиренный покой в желудке льва. Разве я не похож на льва, душа моя? Ты знал всё с самого начала и всё равно любил меня, таковы твои чувства, и ты понимаешь мои.
– Моя душа истекает кровью, Лиам, – откликнулся Зейн, сжимая руку Лиама в ответ. – Но я люблю тебя. Всё моё существо мучается и изнемогает. Я был изранен до того, как встретил тебя. Лил слезы, уже не помню почему. Я помню, на то была веская причина. Ты подарил мне более вескую причину страдать и изнемогать, но теперь я излечился и от этой хвори. Любовь к тебе тлеет в моем сердце, как раскаленные угли. По утрам я всё ещё задыхаюсь, вспоминая тебя, и желаю тебе доброй ночи, перед тем закрыть глаза и уснуть, – поведал Малик без тени стыда и стесенения. – Рождение всегда сопровождается болью, и я готов к чуду перерождения, потому что в моем теле и в моей душе уже не осталось ничего, кроме страданий. Ты больше не услышишь пения этой прекрасной птицы, но выйдя по-охотиться по утру, встретишь другую лисицу. Теперь будет так, – Зейн медленно встал. Рука скользнула на грудь, остановилась напротив того места, где остались две отметины. Он наклонился, поцеловал Лиама в лоб, чуть выше бархатной маски, закрывающей верхнюю часть лица. – Будь покоен, душа моя, ты не останешься без последней трапезы. Но это мое желание. Твои чары никогда не могли мне внушить то, чего бы я на самом деле не хотел. И всё, что сгубило меня, никогда не было связано с могучей силой твоего духа. Только с моей чистой и искренней любовью.
Сказав это, Зейн, наконец, ощутил облегчение. Его шаги были медленны, поступь — тяжела, но он упорно шел по песчаной дорожке, ведущей к дому. Вдыхал аромат роз, успокаивающий и терпкий.
Сидящий на скамейке Лиам проводил удаляющегося Зейна взглядом. Он долго наблюдал за тем, как движется силуэт в окне, на втором этаже. Звук его голоса разносился по саду сладкой песней — птичка чирикала в последний раз, прославляя огненный закат. Когда солнце, наконец, опустилось за горизонт и взошла луна, Лиам, наконец, поднялся со скамейки и в мгновение ока оказался на балконе.
Конечно, окно было не заперто, и Зейн, разумеется, уже спал, по пояс укрывшись одеялом. Лиам наклонился к его телу, расстегнул пуговицы ночной рубашки и впился зубами в мирно поднимающуюся грудь.
Когда Зейн открыл свои глаза в следующий раз, он уже не был птичкой.