Пламя. Пламя, которое его уже никогда не покинет. Пламя, которое разгоралось от стука каблуков о деревянный пол; пламя, распространяющееся по стенам и коридорам дворца; пламя, исходившее от Фёдора Алексеевича Басманова.
Лёгкое дуновение ветра. Лёгкое колебания огня факелов за дверью. Шорох закрывающейся двери. Как страшно...почему в последнее время так страшно от любого звука ночью? Почему с приходом неизбежной властительницы тьмы так хочется сбежать, зажаться, провалиться? В чем же дело? Иван Васильевич, усталый, сонный, растерянный сидел на краю своей кровати. Он не спал трое суток. С некоторых пор, а точнее, с казни Фёдора Басманова прошло полмесяца. И за это время Грозный ещё больше стал сходить с ума. Непрекращающиеся кошмары и так не доставляли ничего хорошего и приятного в жизни государя, но позже Иван вздрагивал при мысли о том, что нужно лечь спать. Как маленький ребёнок, царь не желал идти в постель. Как только его голова касалась подушки, реальность постепенно терялась, за ней терялся и здравый смысл. Уже нельзя было услышать стрекотание сверчков, нельзя было почувствовать тепло или холод, нельзя было почувствовать ощущение простой безопасности. Невозможно было даже почувствовать частого биения собственного сердца. Вначале разгорается давящая, немая тишина, предвещающая страшную бурю. В это мгновение хочется понять, услышать, почувствовать хотя бы что-то, что является реальностью, что является спасением. Но ничего нет. Чуда, описываемого в повествованиях дальних купцов и добрых старушек, не происходит. И поэтому Иван застряет в собственных опасениях, собственных страхах, в собственных сожалениях. Он отчаивается и злится. Злится на самого себя за то, что в очередной раз упустил частичку собственной человечности, корит себя за убийства, за тихое, но очень страшное действо - Иван Васильевич медленно остаётся один. Когда становится на одного слугу меньше, у государя встаëт всё на свои места. Он словно очарован. И после каждой пролитой крови чары спадают, отпускают великого государя. И тогда Грозный идёт храм и, захлебываясь собственными слезами, молится и просит прощения у опального. Его не прощают. Чем больше происходит убийств и пыток, чем больше людей погибает, тем хуже становится государю. В кошмарах теперь приходят все, все, кто вошёл в царскую немилость. Они тянут окровавленные руки к своему убийце, они каждый раз пытаются забрать его, но каждый раз их останавливает громкий, протяжный, спасительный крик петухов или...или... Голос. Шорох. Настоящий голос или настоящий шорох. Шорох крысы за дверями опочивальни или убаюкивающий, ласковый голос Онуфревны. Но после пробуждения царь чувствует себя плохо. Выбираясь их жуткого сна, царь забирает с собой ненависть и злость, намереваясь раскинуть её по просторам русской земли. Иван Васильевич не помнил, когда в последний раз выспался. Наверное, это было давно, ещё когда в его жизни появился Федька. Грозный помнил, что именно с Федей проблем со сном у него не было. Если вдруг, посреди ночи, Иван заметается от кошмаров, кравчий успокаивающе погладит его по голове, поцелует, что-то за шепчет или разбудит. В те ночи Иван Васильевич спит спокойно, без сновидений. Но сейчас, когда Басманова нет, кошмары стали появляться каждую ночь. Иван Грозный принял решение, что не будет спать по нескольку дней, но только бы не видеть уже "родной" ужас, прижившийся во мраке тёмной царской опочивальни. Рядом с ним нет даже престарелой Онуфревны, которая после последней массовой казни отвернулась от государя, не желая его ни слышать, ни видеть. И сейчас Иван, дрожащий, боящийся дальнейших событий, ложится на бледно-голубые, шёлковые подушки, укрывается одеялом и прикрывает глаза, читая про себя молитву. Но он знает: ни одна молитва не поможет ему, как и Бог. И всё же в душе теплится маленький клочок надежды, который вселяет надежду на менее жесткую ночь. Реальность постепенно теряется. Иван начинает видеть свою опочивальню, только теперь иную: грязную от земли и крови, с выбитым окном и рассыпанными по полу разноцветными стёклами и с медленно открывающейся в спальню дверью. В опочивальню вплывает Анастасия, кланяется государю и начинает медленно подходить к нему. Но царь то знает - это обман. Не Настенька перед ним, а самый настоящий бес. Тело не слушается, Иван Васильевич лишь остаётся прикованным к собственной постели. И тут начинается самое главное. То, чего Иван не хочет видеть. То, чего он по-настоящему опасается. То, чего он боится. Из разбитого окна высовывается голова Афанасия Вяземского, жуткого, израненного, окровавленного. Он медленно влезает в комнату. Его красные от крови и раскаленных ножниц губы растекаются в зловещей победной улыбке. Тут же из стен, кровати, двери начинают выползать и другие казненные. Государь в отчаянии вертит головой и видит всё больше и больше опальных. Он краем глаза улавливает страшное, искривлённые лицо Дружины Морозова вместо Настеньки и... Почему они застыли? Всë останавливается, словно это и не сон вовсе, а жуткая картина психически больного художника. В миг всё исчезает: стекла, люди, Дружина в разорванном летнике Настьки. Опочивальню белеет, она становится совсем светлой, но, на удивление, приятной глазу. Перед Грозным всплывает образ того, кто не появился до этого в кошмаре царя. Длинноволосый, кудрявый, стройный, обеспокоенный юноша с жемчужными серьгами, одетый в простую ночную рубашку и длинные чёрные сапоги, быстрым шагом приближается к Ивану Васильевичу. Государь не верит своим глазам. Неужто это сам Фёдор? Не может такого быть! Басманов садится на край кровати государя и ласково гладит того по руке, нежно приговаривая: — Спите, Иван Васильевич. — потом, немного встрепенувшись, Фёдор поправляется. — Ванюш. Ванюш, я здесь, всё хорошо. Спи. Опричник гладит царя по руке, потом садится ближе и начинает гладить волосы правителя. Грозный вот-вот ожидает, что кравчий вцепится руками ему в горло, но отрицательных действий не последовало. Фёдор нежно, лишь слегка касаясь губами целует мужчину в лоб и продолжает гладить по голове. — Спи, Вань, спи. Ничего не бойся, нету кроме нас здесь никого. Ты да я. Ну, ты чего, Ванечка? Знакомые слова. Иван Васильевич отворачивается и в ответ берёт руку Федора в свою. Способность двигаться к нему возвращается. — Это правда ты? — недоверчиво, дрожащим голосом спрашивает Иван Грозный. — Что за вопросы? Вот он я, перед тобой сижу. — Прости меня... — почти плача, говорит Иван. — Прошу, прости меня, ради Бога, прости! Фёдор не отвечает. Он опускает взгляд на колени, рука на голове останавливается. Басманов будто борется в своей голове за ответ. Потом он исподлобья смотрит на Ивана и тяжело вздыхает. — Не поверил ты мне, Иван. — строже говорит Басманов и убирает руку с головы царя. — Но люблю я тебя слишком, не могу не простить. — Фёдор говорит нехотя, словно с досадой, почти через силу. Видно, что ему и обидно, и больно, и вообще ему хочется высказаться, но что-то мешает ему это сделать. — Я знаю тебя. Я знаю, какие ошибки ты совершаешь, поэтому всего лишь бесполезно пожертвовал своей жизнью. И я виноват. — Нет! — решительно воскликнул Иван Васильевич. — Я должен всю жизнь вымаливать у тебя прощения за свою оплошность, за то, что я убийца...Такие ошибки...Ты не должен... Фёдор нахмурился. — Я прошу, не говори так. Лучше ничего не говори. Спи, Ванюша. В ту ночь Грозный спал спокойно. И встал на утро бодрым, со свежей головой. Но одно не давало покоя. Осознание того, на что пошёл царь из-за чужих слов, крутилось и било по голове, словно медная ложка по большому подносу. Тут в голову пришла мысль: « А ежели я совсем умом двинулся, что умершего Федьку увидел? Совсем с ума сошёл от горя? » Но мысль быстро улетела, когда в голову тяжёлым грузом бухнулось само упоминание младшего Басманова и события этой ночи. Иван стал немного спокойней.***
Ещё спустя несколько недель кошмары и вовсе отпустили Ивана Васильевича. Он стал лучше выглядеть, меньше убивать, но больше и больше стал погружаться в себя. Ненависть к самому себе росла у великого государя с каждым днём. Иван понимал, что только по его вине они видятся с Фёдором исключительно ночью, и только по его вине Фёдор лишь убаюкивает царя, изредка отвечая на вопросы и заводя короткий донельзя диалог. ...Как-то ночью Иван Васильевич тайком пробрался к могиле Басманова, о который знал лишь он да Борис Фёдорович. Он давно мечтал прибыть туда, давно мечтал рассказать о своих нынешних чувствах и снова вымаливать прощения у кравчего. Вся маленькая, аккуратная, быстрая могилка была засажена по приказанию Ивана васильками. Рядом с бугорком лежал меч Басманова, а сверху стоял деревянный крестик. Государь упал перед могилой на колени и сложил руки в молитвенном жесте. По щекам покатились слезы. Царь снова просил у Феди прощения и просил не покидать его. — Федя...Феденька... — шептал Иван Васильевич. — Федюша, я...Федя, прости меня... Я дурак...я гниль, но ты! Почему я тогда не поверил тебе, почему...— царь приложился грудью к холодной сырой земле. — Ты люб мне, люб больше моей гнилой жизни...яхонтовый мой, прошу, Христа ради, прости холопа своего непутевого - Ивашку окаянного! Он выглядел жалко. Но он не унижался, он лишь жалел и проклинал себя за ложную веру. Ему было глубоко плевать, если его увидит какой-нибудь любопытный странник или Борис Фёдорович. Он хотел только одного: чтобы Фёдор, его Федора Басманов, оказался подле него и всё это оказалось сном, видением, просто показалось; он хотел, чтобы время повернулось вспять и Иван Васильевич не казнил своего любовника. Его съела собственная злость, его съело подозрение, его съело недоверие. Его съела слабость. Что за шорох сзади? Вдруг кто-то подошёл сзади и положил руку на плечо государя. Иоанн вздрогнул, повернулся и обомлел. Перед ним, делая упор на правую ногу и немного поджав левую, стоял Федор и опирался на царское плечо. — Федя... — просипел Иван Васильевич. Он вытер рукой слезы с лица и еле удержался от того, чтобы не прислониться к бедру и ноге Басманова, не схватить того за руку, как Фёдор во время доноса Малюты. Юноша присел на корточки, тряхнул головой, отбрасывая блестящие кудри с лица и погладил большим пальцем щеку Грозного. Он тяжело вздохнул, а потом грустно улыбнулся. — Я же не сплю... — Иван сглотнул. Доселе Фёдор являлся к нему исключительно во снах и помогал отогнать страх и ужас, который с каждым разом всё меньше и меньше хотел врываться в отдых царя. — Не спишь. — подтвердил Федор. — Спасибо, что пришёл. — на лице Басманова отразилось что-то знакомое государю, очень неприятное, но настолько привычное и родное, что Грозный опустил глаза вниз. — Почему? — спросил Иван. Ему не ответили. Вместо этого ласково поцеловали возле губ. Почему-то глаза стали слипаться, появилось невыносимое желание спать. Федя расплывался перед глазами и в конечном итоге Иван Васильевич заснул.***
На следующий день Борис, обеспокоенный долгим отсутствием государя, поехал на могилу Фёдора. Он знал, что царь в последнее время стал слишком тихим и задумчивым, он давно не отдавал приказ о казни и всё время теребил в руках красивые серьги, молча смотря на драгоценные камни. Когда Годунов заметил кого-то у креста, то быстро спрыгнул с коня и подбежал к Ивану Васильевичу. Его удивлению не было предела, когда он увидел Грозного с синим лепестком василька в волосах, укрытого теплой шкурой какого-то зверя. На лице великого правителя читалось умиротворение. Он всё ещё спал сладким сном, и снилось ему, будто Басманов держит его за руку и говорит, тихо, грустно, с широкой улыбкой: — Обещаю, Вань, всё у тебя хорошо будет. Не бойся ничегошеньки. А я с тобой всегда буду. Прощай... По щеке Ивана покатилась слеза. Борис Годунов присел на корточки перед государем и потряс того за плечи. — Иван Васильевич, что с тобой? Проснись! Царь нехотя, еле приподнял веки и предпочёл не отвечать на вопрос. Он легонько оттолкнул Бориса и на дрожащих ногах поднялся с земли. Иван осмотрелся. Небо заволокло серыми тучами. Равнина, на котором находилась могила Басманова, словно стала выше и потускнела. И лишь яркие цветы подле его ног сохраняли свою яркую окраску. Мужчина вдохнул свежий воздух и понял, что у него что-то есть в руках. Разжав ладонь, царь увидел белую, влажную, большую жемчужину, оставленную его самым любимым человеком.