Герцог о приручении снежного лиса

— Эй, меня хоть кто-нибудь слышит? Глухим эхом отзывается лишь длинный коридор, а вернее – железобетонные стены, от которых отскакивает чуть ли не отчаявшийся голос.  Чайльд сбился со счёта, в какой раз он предпринимает попытку докричаться в неизвестность, безнадёжную пустоту тёмных пролётов, всем напыщенным тембром показывая, как ему не нравится эта ситуация. Гробовое молчание в ответ, собственный пульс в висках, настойчивый шум в ушах и мерная капель где-то на задворках, снаружи, скатывающаяся с протекающей проржавевшей трубы, её лучше совсем не делают. Что-то предвестнику подсказывает, что он не должен быть тут. Не просто подсказывает, а вопит всем нутром, выкручивая желудок в плохом предчувствии.  От нечеловеческой силы, с которой его со всей присущей элегантностью и твёрдостью, стыдно признаться, впечатал в пол Верховный Судья, гул в голове не прекращался. Тарталья почёсывает лоб и вздыхает. Цвести там зимним незабудкам – настолько хорошо приложился.  Глаз Порчи при себе он конечно же не обнаружил, после такой-то выходки, хотя казалось бы, чего такого-то? И теперь он здесь. Чайльд с трудом понимал место своей дислокации, но предположения уже активно бились друг об дружку, складываясь в единую картину. Он в тюрьме. Или, как принято считать энной фонтейнской интеллигенцией, в крепости Меропид.  Тарталья, бросив впустую срывать голосовые связки, умостился на жёсткий матрас, выстеленный на железной кушетке. Железо, вокруг сплошь и рядом железо. И, что странно… потоков элементальной энергии в себе парень не чувствовал. Совсем. Палата жандармерии постаралась на славу, так оперативно скрутить самого предвестника! И сунуть в эту… дыру, подавляющую силы. Чайльду на момент даже показалось, что от самих стен исходит серое марево – игра помутившегося впоследствии спектакля в оперном театре воображения, не более – давящее со всех сторон, проникающее под кожу, в лёгкие и спирающее изнутри.  Приглушённый свет от покрытых испариной ламп играл роль непосредственно усыпляющую. Глаза, несмотря на общую физическую бодрость, так и норовили закрыться и опрокинуть тело на спальное место.  И сколько он здесь пробудет?  У Тартальи зачесалось где-то внутри, мерзко и отнюдь не обнадёживающе. В Фонтейне свои законы, так-то оно так, но и из-под покровительства Царицы он не был готов уходить. Если местный закон обяжет Чальда отвечать за преступление им не совершённое, то… Из хаотично мельтешивших мыслей парня вырвал звук шагов. Тяжёлая, уверенная поступь аккуратным эхом касается ушей Тартальи, и он резко вздымается с постели.  — Ха-ха! Ну наконец-то! Эй, слышишь меня? Кто бы ты там ни был, — Чайльд примыкает вплотную к массивным рёбрам решётки, ограждающим подобие комнатушки от прохода. Разглядеть идущего не получается. — Я надеюсь ты несёшь с собой ключи. У меня, знаешь ли, остались незавершённые дела. Чем ближе приближалась неизвестная фигура, тем больше Чайльда напрягало молчание. Очередное молчание. Его полностью игнорируют, как будто и нет тут никакого заключённого под стражу члена Фатуи. Не в каждой стране можно повстречать не то что фракции, даже обычных людей, считающихся с организацией из холодной, далёкой Снежной. Народ Фонтейна таких задатков, судя по всему, тоже не имел.  Тарталья выдавливает показательную улыбку, когда видит подошедшего. Это был мужчина, а значит, как он думал, больше вероятности договориться. Мысленно ликуя, предвестник отлип от железа, скрещивая на груди руки. Блеклые серые глаза уставились в его, обманчиво невинные, вызывающие, иссиня-голубые.  — В фамильярности ты себе не отказываешь, Чайльд Тарталья. Или, быть может, Аякс? Как предпочитаешь?  Чайльд опешил. Взять себя в узду и нацепить маску беспечности ему удалось лишь со второй попытки.  — Что ж, вы работаете довольно быстро, — парень нарочито гадко осклабился.  Стоящий напротив удостоил его лёгкой, еле различимой ухмылкой. Глаза его были уставшими, будто он, словно пёс, бегал все несколько прошедших ночей на побегушках без права на отдых. Аналогия вышла подстать – уставшими выглядели не только глаза, но и волосы, своей косматостью смахивающие на сложившиеся из локонов дворняжьи уши.  — Сильно не радуйся, — в руках показались поблёскивающие серебром ключи. Мужчина пробежался ещё раз взглядом по бумаге, словно оценивая на живую масштаб катастрофы, стоящей перед ним, и провернул замок. — Обращаться ко мне по имени. Ризли. Я занимаюсь твоим делом, и, признаться честно, лишь одного не могу понять. Тюремщик под пристальным взглядом к своей персоне вошёл в камеру, захлопнув её изнутри. Ризли, значит. На поясе у него Тарталья приметил наручники. — Законы Фонтейна могут быть не по нраву путникам из других стран, но на то они и законы, — в медлительной манере протянул Ризли. — Их обязан соблюдать каждый, не зависимо от статуса и цели визита. Месье Нёвиллет среагировал быстро.  Он коротко усмехнулся, пролистав последний документ и отложив кипу на камерный железный стол.  — Я могу счесть твои действия за умышленное покушение на Верховного судью и гражданских, ведущее за собой массовое убийство или причинение тяжкого вреда здоровью. Для Архонта это было неожиданным шоу, но за неё я не беспокоюсь.  Чайльд распахнул глаза. Вновь. Как в оперном театре, снова выслушивая откровенную чушь.  — У меня не было цели травмировать кого-то! Ваша машина повесила на меня невесть что. То, чего я не делал, — возразил Аякс, в искреннем недоумении изогнув бровь.  — Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь вынес свой вердикт, однако, ты решил препятствовать решению, — мужчина выдержал паузу, заглядывая в призрачно порядочные глаза. — И, как и пристало, лишь ухудшил своё положение. Месье Нёвиллет пообещал разобраться в постановлении Оратриса и разделил со мной эту ношу. Поэтому я здесь. — Погоды не делает, если честно, — съязвил Аякс. — Долго я буду здесь находиться?  Ризли тяжело вздохнул. Повернулся к столу, коснулся пальцами увесистой стопки бумаг, всё так же покорно лежащей, как в знак невербального упрёка.  И это был лучший момент.  Идеальный.  Кто Чайльд Тарталья такой, если сдаётся без сражения?  Без боя Тарталья жалок до заигрывания желваков на собственном лице. Жалок он был и сейчас, с сожалением сорвавшийся с места к выходу из камеры, беспечно не закрытой на ключ.  Жалок, когда не успевает на какую-то долю секунды – когда его хватают, заламывают руки и вешают металл на запястья, с грубым натиском прижимая к холодной стене. Слышится характерный «щёлк». И вновь то самое молчание. Железное, как и всё вокруг, давящее под аккомпанемент мощных предплечий и ладоней, пригвоздивших намертво. Чайльд практически перестал дышать. — Как думаешь, почему я не закрыл решётку, как только вошёл в камеру? В ушах проснулся звон от таких резких выпадов.  Его прижали сильнее, по-издевательски указывая, что без элементальных способностей он здесь на голом месте плешь и пятая спица в колеснице. Чайльд задыхался под чужим весом. — Почему практически понадеялся, что Фатуи, являясь лисом по своей природе, пойдёт навстречу? Задыхался.  Ризли был твёрд в своих словах, но улыбался непринуждённо в ответ на расплывшуюся в непонятных эмоциях улыбку на лице Тартальи, глядевшего на мужчину через плечо.  — В Фонтейне у всех тюремщиков в мандате прописано двусмысленно зажимать арестантов? — Не понимаю о чём ты. — Неужели? Ризли на грани слышимого посмеялся. — Препятствие побегу преступника особого назначения, не более, — мужчина натянул цепь наручников, заставляя Чайльда уязвимо выгнуть плечи.  — Для этого необязательно вплотную прижиматься к преступнику задницей.  Аякс смотрел в свет – всё это было нарочито и донельзя показушно. Ризли был уверен в своих силах, намеренно не закрыв выход на ключ. Предполагал такой вариант, в котором Тарталья предпримет попытку не вырываться с боем, а просто сбежать, знал всё наперёд и купался в своём нынешнем преобладании над ним. Это Предвестник поразительным образом не учёл.  — Чем тебе не угодил подобный способ задержания? Чайльд чувствует, как в его ягодицы с нажимом упираются. Слишком фривольный жест. — Я мог бы закрыть глаза на происшествие в Эпиклезе, как бы это ни было сложно в нашем положении… Аякс молча ждёт. Сейчас ему либо выставят очередной приговор, добавив приписку к несчастной попытке к бегству, либо – к чему парень склоняется сам больше всего – предложат баш на баш. Царица не поможет ни в одном из доступных вариантов.  Крепкое бедро втискивается меж напряжённых ног и на пробу отодвигает собой одну из них в сторону.  Да. Вот оно.  Чайльд неожиданно для самого себя ликует.  — И, я думаю, на этот раз мы сможем договориться, — Ризли прошёлся кончиком носа за ухом.  — Так вот какого рода взяточничество тут процветает, — мелкая россыпь мурашек покрыла спину, и Чайльд от таких непривычных ощущений тихо выдохнул. В предвкушении.  На подкорке здравый смысл не слышен. Здравый смысл сдался под давлением сильного и привлекательного мужчины, стоящего тенью позади.  — Отнюдь. Никакого коррумпирования.  Тарталья ощерился. Он отдал своё тело прямо сейчас. Вот так просто: или из-за желания извлечь из небольшого развлечения выгоду для себя самого, или же из-за тяги к неизвестному. Взгляд в Бездну не так страшен, как глаза-стёклышки, хищно гуляющие, буравящие насквозь, раздевающие одним взмахом ресниц. Для Аякса это было сродни неисследованной азартной игре, даже когда с него стягивают брюки и гладят оголившиеся бёдра – мышцы лица дрогнули только тогда, когда липкие в холодной смазке пальцы коснулись ануса.  Это не казалось чем-то странным, скорее… слегка непривычным. Парень сжался на указательном пальце, а после, принимая в себя второй, с тихим стоном прижался щекой к стене. Во рту собралась вязкая слюна.  Плечи начали затекать, отдавая колью по мышцам – Ризли продолжал натягивать наручники свободной рукой, старательно трахая Чайльда пальцами другой. В совокупности это становилось невыносимым. Жар окутывал собой, томительно расползаясь от низа живота по всем клеточкам тела.  — Оказывается, ты можешь быть тихим.  Звяканье пряжки ремня сзади и голос Ризли плавили всё вокруг. Поднеси тычинку пылающего цветка к коже и она покажется охладелой в этом разгорающемся зареве. Пальцы вновь коснулись входа с лишней порцией прохладной мази. Тарталья принял три. — Блять, — вырвалось возбуждённое и негодующее одновременно. Упершийся в поясницу член положение легче не делал. — Знаешь, ты меня разочаровываешь.  — Правда? — наигранно удивился Ризли, разводя пальцы и ловя чужой выдох. — Мне прекратить? — Нет, — Тарталья набрал побольше воздуха чтобы не захлебнуться в ощущениях. Внутри движения стали рваными, но с ювелирной точностью задевали нужную железу, давя на стенки, разрабатывая их, растягивая. — Но твои пальцы уже не справляются.  Враньё. В этот же миг Аякс почувствовал обжигающую пустоту. Кольца мышц требовательно сжались.  — Понял тебя, — прошептал Ризли, утыкаясь в шею. Его сухие губы блуждали по жилкам, язык обводил вздувшиеся вены, и Чайльд прикрыл глаза от такого контраста. Слишком много.  Головка члена упёрлась в разработанное отверстие и время на этом остановилось.  Ризли, нарочно оттягивая момент, соскользнул членом вниз, плавно прошёлся под мошонкой и обратно. Дразняще тёрся. Предэякулят марал внутренние стороны бёдер, капал на спущенное бельё со штанами, как капало терпение и кипучее желание Тартальи.  Предвестник зашипел, с силой толкнувшись бёдрами назад.  Его мановение растолковали верно. Наконец. Чайльд с откровенным стоном закусил губу, когда его бёдра рывком поставили на место, раздвинули половинки и с нажимом приставили истекающий член. Горячая плоть до приятного жжения натягивала кожу ануса, проникая всё глубже. Хотелось расплавиться в ощущениях, в давящей тяжести внизу живота, утонуть в мужчине, берущим без остатка поджарое тело перед собой. Чувство наполненности раздирало изнутри.  Ризли двигался медленно, пока тугие стенки не разомлели под напором члена.  Пока Аякс не посмотрел на него через плечо. Такой жаждущий, жадный, и недосягаемый. Парень перед ним – физическое воплощение противоречивости.  Из Тартальи выходит весь дух, когда Ризли, стон которого заставил член в упоении дёрнуться, ускоряется, ухватившись одной рукой за шею. Бёдра жёстко встречаются друг с другом, и на слух падают развратные влажные звуки покрытых потом и смазкой тел.  Слишком.  Со стороны, как в густом тумане, слышится голос. Он не принадлежал Ризли, мягко стонущим на ухо при каждом особенно резком движении. Он был совершенно чужим. Мешающим. Раздражающим донельзя. Голос не вписывался в идиллию, слишком самонадеянный и бесцеремонный. Аякс не мог повернуть голову и удостовериться, но ощущение наблюдения со спины не исчезало, и у него практически сводит судорогой ноги – за ними подглядывают.  Чайльд практически скулит от такого. Перед глазами разливаются тёмные круги, когда от его шеи отрываются, хватают подбородок рукой и поворачивают лицо в сторону выхода из камеры, прямо туда, где стеснённо стоял незнакомый мужчина с кипой бумажек под грудью.  Ризли удовлетворительно зарычал, толкаясь резче и глубже. С жадностью, голодом, в своей манере смакуя липкое удовольствие.  — Посмотри на себя, ты так сжался только потому, что за тобой наблюдают? Ты жалок, Тарталья.  Тарталья же мог в ответ только тягуче мычать, откровенно наслаждаясь беспощадно долбящим его дырку членом и неловким взглядом за их спинами. Ризли что-то говорит, кидает подёрнутый огнём взгляд в сторону, а Чайльд просто плавится в этих крепких руках, помогающих насаживаться до самого основания.  В какофонии из звонких шлепков, лязгания наручников и цепей слышится падение документов на железный стол и стремительно удаляющиеся шаги. Взгляд плывёт, и в этом мареве Тарталья тонет с головой, не замечая, как за пределы решётки выходит посторонняя фигура и исчезает за поворотом.  — Вот как, — гортанное урчание на ухо. — Ему пришлось не по нраву наше небольшое представление.  Его вжимают в холодный бетон стены с новой силой, буквально пришпоривая членом изнутри. Чайльд не мог двинуть зажатыми бёдрами, не мог высвободить руки и помочь себе, не мог ничего, отдавая себя полностью мужчине, которого видел впервые в жизни. Впервые в жизни. Насколько низко он ещё сможет пасть… Крепкие руки – поддерживающие тело, властно сминающие, оставляющие следы на покрытой поцелуями солнца коже – откровенно сводили с ума, и на этом уже можно было закончить.  — Куда подевалась вся твоя прыткость, Аякс? Чайльд, ведомый желанием на грани безумия, откинулся назад и прижался своей щекой к чужой, ощущая колючую щетину. Из головки непрерывно сочилась смазка, стекая по стволу, и Тарталья попытался толкнуться в стену, чтобы получить хоть какое-то облегчение, но выходило только хуже – незначительное давление на член лишь раздражало его, и тогда он разочарованно зашипел.  — Неужели так сложно просто хорошенько трахнуть меня?  В довесок к своему риторическому вопросу Аякс сжался настолько, насколько позволял член внутри него.  И Ризли… это нравилось. То, как затасканный Фатуи перед ним предпринимает попытки вывести, завести, перенять инициативу на себя, не смотря на своё недвусмысленно-вертикальное шаткое положение. Ноги того совсем не держат, а в глазах всё та же противоречивая потребность быть растерзанным, задушенным сильными руками, наполненным до краёв. Усмирённым. Уничтоженным в труху, в тюремную сырую пыль.  — Блять, Ризли, просто выеби меня, — заскулил он, не выдерживая молчания и глухого бездействия. Ситуация с подглядыванием сорвала рамки. И Ризли практически полностью вытаскивает член, придерживая бёдра, чтобы с размахом загнать его обратно, в пульсирующую, раздражённую, горячую плоть. Он берёт быстрый и резкий темп, не дав Тарталье опомниться зажимает ладонью рот, и грубо втрахивает податливое тело в стену.  — «Просто выебать»? — вновь понижает голос до иллюзорного рычания и выбивает из Аякса заглушённый стон.  Пальцы, испещрённые мелкими шрамами, впиваются в горячие щёки, сжимают собой челюстные кости со скулами.  У Тартальи рассыпались звёзды.  Его берут в чёртовой темнице. С чувством вдалбливаются внутрь, не жалеют, сжигают в агонии. Ризли было слишком много. С Ризли было слишком хорошо, чтобы думать о чём-либо ещё. Аякс расплывается под напором чужого тела, подставляется и бессвязно мычит в руку, зажмурив до боли глаза.  — Ты становишься таким послушным, когда тебя вот так обслуживают сзади… — голос Ризли спустился к хрипловатому. Он уткнулся в рыжий затылок носом, вдыхая полной грудью. Пахло запотелой влажностью. Очередной мягкий стон обволок густой патокой ухо Чайльда.  И этого было достаточно для того, чтобы яички поджались в предоргазменной неге.  Чайльд в забытье предпринял попытку позвать Ризли по имени, и кончил лишь с громким прерывистым мычанием, рассыпаясь на десятки тысяч атомов и переживая взрыв сверхновой перед собственными глазами. Внутри всё жгло, пульсировало и ныло в сладкой истоме, разливалось теплом на грани болезненного. Ризли кончил следом, одним слитным толчком загоняя член настолько глубоко, насколько физиологически позволяла близость, и заполняя дырку горячим семенем.  У Тартальи заслезились глаза.  Это был лучший секс в его жизни. Он здесь, в крепости Меропид, прижатый крепким телом к забрызганной спермой стене тюремной камеры, вытраханный до дрожи в коленях мужчиной, которого он, вероятно, видит не в последний раз.  Аякс знает, что дело до сих пор весит балластом, но сейчас думать об этом совершенно не хотелось.  — При первой же возможности ты выйдешь отсюда, — хрипло подал голос Ризли, тяжело дышащий в унисон с Чайльдом. — Насчёт того стража не беспокойся. Его рот будет на замке.  Уж в этом Тарталья не сомневался.  Наручники были сняты одним простым движением и руки наполнились долгожданной лёгкостью. Чайльд облегчённо вздохнул, успокаивая ритм сердца, и заулыбался. К нему расслабленно прижались, обхватив за талию – контрастирующее ощущение после того, как эти же руки в эйфории намертво впивались в кожу и оставляли кричащие следы.  — Ризли, Вам разве не нужно приступить к своим рабочим обязанностям? — подтрунил Аякс, ощутив тяжесть чужой головы на своём затёкшем плече.  — Могу себе позволить ещё минутку. Бумаги подождут.  Верно. Хотелось прилечь. Жутко. Но пока его поддерживают под живот руки, Чайльд позволил себе обмякнуть в них. Притвориться дрейфующей по фонтейнским водам тидальей. Всё не так плохо, как казалось изначально.