Дождь после затяжной засухи

      Хэ Сюань был голоден. А потому ужасно раздражен. Он уже которую луну не мог насытиться, хотя, кажется, ел даже больше обычного. В ход шло буквально все — гуи, шугуи, тянутая лапша, жареная курочка… Не помогало ничего!       Он еле дотянул, пока они с Ши Цинсюанем закончили разгонять туманы над одним памятным прибрежным городком. Тут молились Богам Ветра и Вод, тут стоял их храм, и Цинсюань, услышав призывы о помощи, конечно, поспешил спуститься к смертным.       Стоило ему закончить свои махания веером на обрыве над водами моря, как Хэ Сюань потащил его обратно в город. Есть… нет, жрать хотелось нестерпимо.       Несмотря на то, что местность тут была не ближний свет, ресторан все же был отличным. Хэ Сюань уже бывал в нем, и не раз. И вино подавали хорошее, Цинсюаню должно было понравиться. Только он сегодня особенно капризный сидел и дулся, обиженный непонятно на что. От вина отказался и горячего не захотел.       Правда, когда принесли десерты, он, поджав губы, все же схватил с тарелки люшабао, Хэ Сюань хотел было его предостеречь, даже оторвался от своей лапши, но Цинсюань сделал жест рукой, давая понять, что слушать он не намерен.       Да и пусть бы с ним, не хочет — и не нужно. Всегда он так! Его по-хорошему предупреждают, а он все полезное мимо ушей пропускает. Зато как возьмет в голову какую-то ерунду, как начнет на нее обижаться, так и не прекратит, пока не забудется.       — Знаешь что, Мин-сюн, ты будто мешок для вина и риса, ничего тебя не интересует, кроме чайных и ресторанов!       Хэ Сюань фыркнул и вернулся к своей лапше. Можно подумать, тут было еще хоть что-то интересное, кроме еды. Вот лапша была действительно вкусной, достаточно жирной, в меру острой, пока еще горячей, в общем — ее хотелось проглотить в один заход. А жалобы Цинсюаня слушать совершенно не хотелось. Но тот, конечно, желания Хэ Сюаня в расчет не брал.       — А я ведь хотел полюбоваться видом в твоей компании, насладиться закатом, и, может быть, взглянуть на луну! Но нет же... У тебя в мыслях одна еда. Сколько вообще ее вмещается в тебя?       Хэ Сюань втянул лапшу в рот, причмокнул губами и, выразительно посмотрев на своего обвинителя, лаконично ответил:       — Много.       Цинсюань встряхнул головой, а потом, вспомнив про свою люшабао, вонзился в нее зубами. Как и предполагал Хэ Сюань, тот совершенно забыл, что начинка в булочке жидкая, и естественно та вытекла , испачкав его губы, подбородок, а заодно и пальцы.       Жалобно пискнув, Цинсюань отложил покореженный десерт и попытался слизать размазанную по губам черную жижу. Сначала его нижняя губа была втянута в рот, а затем яркий розовый язычок на мгновение показался из-под губ, шмыгнув от одного уголка рта к другому. Кунжутная начинка не поддавалась, она лишь сильнее размазалась по губам неровным черным слоем. И в этом было что-то необычайно завораживающее.       Цинсюаню шло черное.       Цинсюань был крайне аппетитен в кунжутной начинке.       Лапша вдруг показалась не настолько уж интересной, и Хэ Сюань за один глоток допил весь бульон из своей миски. Но голода его это не утолило. Он как будто даже разыгрался сильнее.       Теперь ему до умопомрачения захотелось сладкого...       Для черных люшабао начинку готовят из черного кунжута, смалывая его в порошок, к нему добавляют масло, молоко и сахар, а затем все это варят, пока оно достаточно не загустеет.       Хэ Сюаню вообще нравились люшабао, а тут их готовили особенно хорошо.       Пришлось сглотнуть, ведь слюни рисковали потечь изо рта на стол водопадом.       — Мин-сюн, Мин-сюн... Ты так и будешь на меня смотреть? Лучше передай мне что-нибудь вытереть руки.       Пальцы все в той же кунжутной начинке потянулись к Хэ Сюаню, и это было уже слишком. Он перехватил запястье протянутой ему руки и втянул испачканные пальцы в рот, старательно слизывая с них ароматную начинку.       Сладко!       Цинсюань снова издал задушенный писк, когда Хэ Сюань жадно прикусил его указательный палец, но руку вырвать не пытался, только дышал как-то сипло, через силу.       — Что ты такое делаешь? — задыхаясь, спросил он.       — Не стоит переводить еду, — выпустив уже чистые пальцы изо рта, ответил Хэ Сюань.       Теперь его взгляд был прикован к подбородку Цинсюаня, на котором все еще красовался темный развод. А ведь он хотел предупредить, хотел, но разве Ши Цинсюань хоть раз его послушал? Одна фраза — осторожнее с начинкой, — и это все бы решило. Но кто ему дал сказать? Да и вообще, сколько раз Хэ Сюань говорил ему, что они не друзья? Сколько раз пытался намекнуть на то, что происходит? Но разве его хоть раз послушали? Нет!       Так вот пускай теперь и расплачивается за свою небрежность и невнимательность.       Хэ Сюань резко потянул его к себе через стол. Цинсюань не то чтобы сопротивлялся, наоборот, растерянный Бог Ветра поддался вперед и вел себя как никогда послушно. Они встретились где-то над серединой стола, и Хэ Сюань наконец-то получил доступ к такому волнующему подбородку, а за ним, чтоб уж не терять время, и к губам.       Подбородок Цинсюаня был сладким, губы, в которые он жадно впился, тоже были сладкими, сладким оказался и рот изнутри. Хэ Сюань вылизал его старательно, не желая упустить ничего, что там могло быть от него спрятано. А когда наконец оторвался, поймал абсолютно ошалелый взгляд Цинсюаня.       — Мин-сюн, — прошептал он и поднял одну руку, демонстрируя ее Хэ Сюаню. В этот раз она была испачкана в яичной начинке светлых люшабао, с его пальцев почти капала золотистая сладкая масса.       Хэ Сюань зарычал, когда Цинсюань взял и медленно вытер эту руку о свою шею. Кто куда кого тащил в следующий момент и что происходило, он не запомнил, помнил только, как вязкая сладкая жидкость медленно стекала по шее Цинсюаня к ключицам. И как быстро, почти мгновенно соскальзывали с плеч невероятно сложные одежды Бога Ветра. Он помнил молочно-яичную сладость на ключицах, и, кажется, именно тогда ему показалось, что этому невероятному угощению самое место именно на столе. А потом и вовсе все смешалось. С сосков Цинсюаня он слизывал персиковый сироп, на груди, кажется, размазывал фиолетовую пасту из сладкого картофеля, из пупка пил вино, с живота собирал крошки сяогань. Хэ Сюань наслаждался каждым вкусом, каждым блюдом, каждым глотком. С кожи Цинсюаня все было особенным: ароматнее, желаннее, вкуснее. Голову кружило стонами, а перед глазами танцевали яркие всполохи.       И все стало в сотни раз серьезнее, когда он добрался до янского корня. Он захлебывался собственной слюной, обхватывая губами головку. Цинсюань стонал в голос и все просил о чем-то.       «Мин-сюн...»       «Мин-сюн?»       «Мин-сюн!!!»       Только вот ему и дела не было! Пускай глупые просьбы и выполняет тот, кого зовут. У Хэ Сюаня были свои желания и горячая плоть во рту. Пульсирующая кровью плоть. На языке, и глубже в горло, на губах, за щекой, и снова в самую глотку. Он не давился, ему-то с чего? А вот Цинсюань захлебывался каждым вздохом и, кажется, брал невероятные для него по звучанию верха. Огонь, бушующий в его теле, достиг предела. С криком, выгнувшись дугой в груди, Ши Цинсюань достиг сверкающих пиков, обильно излившись Хэ Сюаню в рот.       И он все проглотил. Сам ведь говорил, что переводить еду не стоит.       Хотя, осмотревшись вокруг, Хэ Сюань понял, что с последним вышла очень сильная промашка. Все, что стояло на их столе, сейчас было просто в непригодном состоянии. Все блюда были перевернуты, а еда разбросана, разлиты соусы и вина, разломаны искусные десерты, размазаны там где придется пасты. На Цинсюаня лучше было вообще не смотреть, он перемазан был в еде полностью, даже волосы местами склеились.       Только вот Хэ Сюаню было все равно. Потому что он был сыт, как никогда в своей жизни. Абсолютно, совершенно, невозможно сыт!       — Как дождь после затяжной засухи, — пробормотал поднимающийся со стола Ши Цинсюань.       И Хэ Сюань был с ним согласен.