Иллюзия Хамелеона

      Ася       Сидеть в школьной женской уборной, будучи промокшей до ниточки, трястись от холода и переполняющего раздражения на человека, который пяти минутами ранее окатил меня ведром грязной воды, было не особо приятно. Учитывая, что вся моя голова была забита мыслями о жестоком убийстве, но, к счастью, сегодня никто не умрет, ведь я здорово привыкла к такому поведению своего одноклассника. Взаимного Врага. Недруга. Просто самого раздражающего парня на планете. Ивана Кислова.       Секунда на то, чтобы перевести дух. Вдох. Выдох. И так пять минут глупого втыкания в зеркало на свою потекшую тушь и прилипшую к телу белую блузку, через которую виднелся черный лиф.       Что ж, по крайней мере, этого позора никто не застал. У меня будет достаточно времени, чтобы отомстить этой великорослой дубине, придумав план мести. И это в очередной то раз.       У нас было заключено временное негласное перемирие, по случаю того, что он сильно подвернул ногу, играя в хоккей со своей не менее раздражающей школьной командой. Мне даже было его немного жаль. По человечески, разумеется. Будучи его врагом №1 с самого первого класса, я не ощущала к нему ничего положительного, помимо желания огреть книгой при любой возможности.       Я уже и не вспомню, когда началось наше соперничество за первое место в игре самого лучшего и храброго, которое мы сами себе установили. Негласная ненависть. Не иначе.       Нет, серьезно. Ему даже не пришлось дергать меня за косички, ставить подножки или обижать словами. Мы встретились на линейке, будучи совсем зелеными первоклассниками. И сразу друг другу не понравились. Вот так бывает. Видишь человека, и тебе становится сразу понятно — я его не люблю. Не нравится. Готова поклясться чем угодно, Кислов думал обо мне также, смотря на мой любимый розовый бант и огромный букет пионов, который не позволял ему видеть того, что за ним происходило.       Сначала взрослых это забавляло, и наши мамы смогли подружиться, ведь в школу на разборки их вызывали чуть ли не дважды на день. Учителя были в ужасе, дети кидаются мелом, оскорбляют друг друга, не хотят делить одну парту. И мы, правда, не хотели. Причин было море, но главной оставалась та, что я мечтала сидеть рядом с Борей Хенкиным, моей прекрасной первой любовью, а вместо этого, была обязана делить парту с Иваном, который вечно вертелся, что-то рассказывал про хоккей, шайбы и лёд. Я принципиально никогда не звала его не иначе, кроме как Иваном. Иваном-дурачком. И он здорово оправдывал свою кличку, совершая всякие шалости в мой адрес.       Признаю, и я не ангел. Отвечала ему шалостью на шалость. Никогда не оставалась в долгу.       В пятом классе Иван-дурачок измазал мою спортивную форму малиновым джемом. Моим любимым, стоит заметить, десертом в стенах школы, на тот момент. Нужно ли говорить, что малиновый джем по сей день снится мне в кошмарах?       Хорошо, тогда мне поставили двойку по физкультуре и это в последний то день перед последним звонком! Без возможности исправить! Впервые у меня в четверти вышла одна четвертка в году. Папа по головке меня не погладил и всё благодаря Кислову!       Как там называют его друзья, в том числе и мой любимый Боря — Киса?       Да, он хитрый Киса. Расчетливый и продуманный.       Но для меня он был и остается Иваном-дурачком. Поэтому я подкинула ему в рюкзак крыса, которого стащила у мамы в магазине. Но Иван лишь посмеялся, вытаскивая перед девочками серое животное. Ничего у меня не вышло, крыса он оставил себе, да еще и назвал Хамелеоном, в честь моей фамилии, дабы показать, что он прекрасно знает, чьих это рук дело. Мой очередной план не удался, но зато я узнала, что Кислов не боится любой живности, а даже наоборот, собирает некоторых пауков и селит дома в террариумах. И это повергло меня в шок. Я по сей день боязно открываю рюкзак, опасаясь наткнуться на огромного тарантула в сумке. И всё, потому что наша классная — Евгения Анатольевна ни в какую не хочет рассаживать нас.       Так прошли долгие десять лет игры в то, кто лучше пошутит над другим. Порой шутки были жестокими, как, например, сегодня. Я даже не рассчитывала, что Иван-дурак выльет на меня воду для доски. Ваня       Аська повела себя, как настоящая стерва, назвав мою игру полным провалом, а потом еще посмеялась над тем, что даже седьмая школа сделала нас благодаря, конечно же, мне. Я ведь единственный игрок в команде. То, что ее драгоценный Хенкин, никудышный вратарь, её не особо волновало. Она была слишком занята в попытках уколоть меня побольнее, чем попробовать посмотреть правде в глаза.       Я ненавидел проигрывать. Особенно, в таком деле, как хоккей. Особенно парням с седьмой школы. Но вчерашняя игра закончилась ни в нашу пользу, с отрывом в одну забитую шайбу, Львы вырвались вперед, обогнав Волков. Я был разбит. Это была важная игра, и победа в ней могла принести нам шанс на участие в Московском чемпионате. Но мы с треском провалились. Теперь Москва могла нам только снится.       Ася, не разобравшись, собственно, как и всегда, решила рубить с плеча. С самого раннего утра на её лице сияла победоносная улыбка и припасенный сборник из фраз о том, какой же я бесполезный и отвратительной лидер, что позволил своей команде провалиться на выборочных. В чем-то она была права. Я, правда, позволил игрокам собачиться перед поединком, но обычно мои парни играли дружно, несмотря ни на что, но, в этот раз, разлад был ощутимым. Мел с Пашуней не поделили Риту, устроив побоище прямо на льду. Хамелеонова анализировать данную стычку не желала, она даже на игру не пришла, зато, вместо этого, решила рубить с плеча. Добить меня окончательно. Растоптать, как клеща. Опозорить.       У нее снова ничего не вышло. Подравшиеся парни лишь покраснели из-за того, что из-за них мне пришлось выслушивать эту занозу. Девчонкам в классе было плевать, они сочувствовали нам, уделяя всё свое женское внимание, выказывая поддержку.       Но Аське было мало, и она решила добивать меня медленно. Все шесть уроков она не давала мне забыть о нашем проигрыше. Намекала, смеялась, издевалась.       Я не пытаюсь оправдать свое поведение, в конце концов, я давно привык к её странному поведению. Но сегодня на меня слишком много навалилось и после уроков, когда наша парта была обязана дежурить в классе, я не сдержался. Она стояла, оперившись на учительский стол, и что-то несла про то, какой же Боречка молодец, и какой же я дурачок, и не будь я лидером Волков, они бы обязательно выиграли.       Я вышел из себя, хотя это и не свойственная мне манера поведения. Плеснул в нее воды из ведёрка. Воспользовался первым, что попалось под руку. Если бы рядом оказалась грязная тряпка, я бы вытер ею её мордашку без зазрения совести, она заслужила. Но её как назло не оказалось. Вода была белой от мела. Застоявшаяся, протухшая, словно специально ждала своего часа.       Нужно было видеть её лицо. Меня одолел восторг, но только первые минуты. Потом я увидел, как школьная рубашка прилипает к её груди, демонстрируя кружевной просвечивающийся темный бюст, и веселье куда-то пропало.       Я обещал ей больше никогда не трогать одежду, особенно после случая в седьмом классе, когда её пакет с труселями видели все одноклассники. У меня не было намерений опозорить её тогда, или обсмеять, я просто хотел спрятать её спортивный костюм, в ответку на оскорбления о том, что я мало подтягиваюсь. Кто же знал, что помимо него у нее там целый гардероб бельишка. Кто вообще носит трусы в школу?       Как сейчас помню: детские панталоны в горошек, с ромашками и клубничками, летающие по классу под хохот одноклассников. А еще её заплаканные глаза, и то, как я эти трусы собирал, отвоевывая у друзей, чтобы вернуть ей. Она тогда впервые огрела меня по голове, влепив пощечину. Заслужил.       Но обещания своего, я, получается, не сдержал. Еще и стоял, глазея на нее, пока она пыталась переварить произошедшее. В общем, она со стыдом сбежала. Правда, не далеко. До ближайшей уборной. Правильно, сменной одежды то не было. Зато у меня был пиджак. Который я и намеревался кинуть в её стыдливую мордашку, если бы она не спряталась в женском туалете и не просидела там полчаса.       Впрочем, ждать, пока она соизволит выползти из панциря, я не собирался. На сегодня у меня было запланировано свидание с Анютиными глазками, и я не хотел опаздывать. Поэтому вызволить бедную и опозоренную Хамелеонову стало моей идеей фикс. Благо, двери в уборные у нас были открыты. Ну, я и юркнул внутрь, пока в школе никого нет.       Признаться честно, думал, что она сидит в кабинке и горестно плачет, ведь ненавистный Ваня видел её грудь, но она снова меня удивила.       Ася стояла перед зеркалом, обнаженная по юбку, в одном лишь лифе, и сушила мокрую блузку с помощью сушилки для рук. Завидев меня в зеркале, она заверещала, прикрывая грудь руками.       Я опешил. Нужно было швырнуть в нее пиджак, развернуться и уйти, ведь меня ждала богиня красоты — Анютка. Но худые белоснежные плечи Аськи, её краснеющее лицо и плоский животик словно пригвоздили меня к месту. Со стороны я был похож на маньяка, наслаждающегося обнаженкой.       Инстинкты на секунду возымели надо мной вверх, и в моей голове даже промелькнула мысль о том, что Хамелеон не такая уж и Монстер-хай, когда не обзывается, но это быстро выветрилось из головы, как только она начала снова кидаться угрозами и оскорблениями.       Я вздохнул. В мою больную голову пришла замечательная идея научить её уму разуму. Ну, я и двинулся вперед, пугая её до чертиков.       — Хамелеон, верещать перестань, охранники сбегутся, увидят твои сиськи, ты же этого не хочешь? — получилось грубее, чем я это себе представлял, но все же возымело нужный эффект. Аська затряслась, как осиновый лист на ветру, вжимаясь в раковину своей задницей.       — Кислов, пошел вон отсюда!       Ох, сие непременно, как только вдоволь наслажусь твоим падением. Ты заслужила.       — И оставить тебя здесь мерзнуть? — игриво вскидываю бровь, рукой зачесывая свои кудрявые волосы, которые в последнее время сильно отросли, и сейчас закрывали пол лица. Она чертыхнулась, прожигая меня взглядом.       — Уж окажи честь! Проваливай, говорят тебе!       Я делаю еще один шаг, и она перестает дышать.       — Кислов, предупреждаю, я буду кричать! Только прикоснись ко мне, и я буду…       Я взрываюсь.       Смеюсь так, как давно не смеялся.       — Аська, ты головой ударилась? Что бы я, да такой, как ты, хотел касаться? Ты точно ненормальная. На, прикройся, — говорю ей, бросая в руки пиджак. — А то смотреть неприятно.       Она хмурится, закусывая губу.       — Так уж и неприятно? А как глазел то, я бы на твоем месте постеснялась, и вообще рот не открывала!       Я выпал в осадок от такой откровенности. Она думает, что я на нее глазел? Нет, я, конечно, смотрел, но мне не понравилось. Что она еще себе придумала?       — Слушай ты, пресмыкающееся, давай не строй иллюзий. Я сравнивал тебя с Анютой, и знаешь, понял, что ты, все-таки, на её фоне, н-и-к-а-к-а-я, — я откровенно врал, потому что всё у Аськи с этим делом было хорошо, но задеть её хотелось, особенно учитывая, что Анюта её враг №2, после меня, разумеется.       Хамелеон ахнула, заливаясь краской. А я подумал о том, что она может быть весьма милой, когда смущается.       — Боже, ну ты и урод! — проронила она, натягивая пиджак. — Глаза бы мои тебя не видели, дуболом!       — Хоть что-то взаимное у нас есть, Асенька.       — Да, ненависть, и только она родимая.       — Чтобы ты понимала, ненавидишь здесь только ты. А я, так, подыгрываю твоему спектаклю. Признайся, хочешь меня?       Признаюсь, этот вопрос давно висел у меня в легких. Я разбирал много причин ее неприязни, и невзаимная любовь была самой логичной, иначе никак не объяснить ее тягу портить мне жизнь с первого класса. Хотя, она что-то плела про Борю, но особого огонька в глазах при упоминании его, я не видел. Зато как горели эти очи, когда она смотрела на меня, как ей казалось, издеваясь. Впрочем, может быть она и сама, по детской глупости, не понимает, что чувствует, пряча все за ненавистью. Я хотел открыть ей глазки на правду, чтобы потешить самолюбие.       — Конечно, хочу! — искренне удивила она. — До жути хочу тебя убить, Кислов! Заканчивай пургу нести, олух, и уйди с дороги.       Отпускать её так быстро не хотелось, но держать Хамелеона в туалете было чревато последствиями. Я не хотел, чтобы Анютка узнала про этот инцидент.       — Слушай сюда, горе создание, — перехватив ее запястье, я плотно прижал ее к себе. — Если хоть душа узнает, что я был здесь, с тобой, я тебе не только паука в сумку закину, но и за шиворот, уяснила?       Она побелела. Старая добрая арахнофобия мне в помощь.       — Ты больной, Иван-дурак! На кой черт мне трепаться о таком? Выходи из своих мечтаний, они тебя погубят. Вон, уже не в силах усмирить свою команду, проигравшие победители. Снова она за свое. Видимо жизнь её ничему не учит.       — Я тебя предупредил, киска.       — Анька твоя — киска, а я для тебя Анастасия Станиславовна, усек, обезьян?       — Просто держи язык за зубами, — отпустил я её. — И хватит уже лезть ко мне, Хамелеон, честное слово, достала. Найди уже себе парня, да приставай к нему. Я хочу спокойно жить.       — Кто это к кому пристает?       — Ты ко мне клеишься. Нагло так, на пролом идешь.       — А не слишком ли ты большого мнения о себе, мальчик? — шипит, стуча зубами. — Сдался мне ты, неудачник. Твоя прерогатива сопли Анюте подтирать. Мне же нравятся настоящие мужчины, как Боря!       Я плотно сжал зубы, играя желваками. Прикрыл глаза. Хотелось схватить её и как нужно встряхнуть.       — Такая, как ты, никогда не понравится Хенку, даже не надейся.       — Это еще почему?       — Потому что у тебя от женщины одно причинное место, и больше ничего. А Боре, знаешь, нравятся настоящие женщины, милые и ласковые, а ты больше на Фиону смахиваешь, грубая и отталкивающая. Облей тебя зеленкой, и будет не отличить.       Аська замолчала.       — Кислов, я тебя ненавижу!       — Было. Придумай уже что-нибудь поинтереснее. А сейчас извини, спешу на свидание с настоящей женщиной, так что, адьос, Умпа-Лумпа!       На этом я поспешил удалиться, оставляя разгневанную Хамелеоншу позади с полными глазами ненависти. Я был уверен, что дальше меня ждёт сюрприз, но то, что она выкинула дальше, удивило даже меня.