Ancient dreams in a modern land

Тод привык, что его могут бояться. Тод привык, что его могут жаждать. Тод не привык, что в него тычут игрушечным пистолетом, заставляя театрально вскинуть руки. -Мне не разрешают открывать двери незнакомцам, -мальчик настроен серьезно, видимо, не задумываясь о том, что преимущество сил не в его пользу. -Ты не открывал мне дверь, -разумно замечает Тод, со своей стороны. На самом деле, он понятия не имел, что делал сейчас в чужой квартире. Умирающим ребенок не выглядел, так что вывод напрашивался один — он мечтал о Смерти. Он мечтал и Смерть пришел. Мужчина, кажется, слишком озадачил мальчика своим замечанием, но оружие тот опускать не собирается. Даже смешно. Тод занимал свой пост уже больше столетия, но ещё никогда не оказывался в подобной ситуации. -Но я все еще тебя не знаю, -пистолет упирался Смерти в солнечное сплетение, создавая неприятное давление. -Почему? Я твой друг, -улыбка буквально растекается по лицу. Ему нравится этот ребенок, он его забавляет, -Меня зовут Тод, -мужчина протягивает руку, игнорируя хмурое выражение лица нового знакомого. Мальчик раздумывает, но все же убирает оружие. Мысли путаются, он не понимает, кто из них прав. Незнакомец, нет, Тод не выглядит опасным. Возможно, даже ниже, чем его отец, бледный и безоружный, на первый взгляд. Тепло улыбается и не ругает каждую секунду. Нужно решиться. -Рудольф, -он пожимает руку в ответ, вызывая хриплую усмешку у собеседника. Что ж, теперь все не так страшно, его не должны наругать, он не нарушил никаких правил. Чего нельзя было сказать о Тоде. «Правило №131: люди не должны задумываться о смерти раньше отведенного срока.» Рудольф явно не должен умереть сегодня. Рудольф явно не должен умереть в ближайшее время. Рудольфу явно не больше десяти. И если Тод не исправит ситуацию, то выслушает очередной выговор. В лучшем случае. Мужчина уже давно не славился хорошей репутацией среди жнецов. Нарушение правил ежедневного пользования давно вошло в обиход, а выходки пострашнее уже не были чем-то непредсказуемым. «Правило №10: люди должны умереть в отведенный им срок. Продление отведенного срока строго карается законом.» Воспоминания заставляют Тода вздрогнуть. Наказания у начальства действительно стоящие. Но прошлое в прошлом, а ребенок все ещё здесь. -Чем ты занят, Рудольф? -Смерть не давит, Смерть окутывает теплом. Их долг не напугать, а лишь сгладить углы жизни. Хотя мальчик не выглядит напуганным, скорее вымотанным и зашуганным. -Я делал математику, -ответ поступает незамедлительно, вынуждая Тода вопросительно вскинуть брови. Он знал, что современные дети отличаются от тех, что были в его время, но смерть из-за учебы… Видимо, он слишком долго был отстранен от работы. В мире высоких технологий все менялось каждую секунду. Рудольф вырывает его из своих мыслей, требовательно тряся за неотнятую руку: -Ты призрак? Ты умер в этой квартире? -Тод хочет покатиться со смеху, но вовремя сдерживает себя. Так его ещё никто не называл. Этот ребенок нравился ему все больше и больше с каждой секундой. -Не совсем. Считай, твой ангел-хранитель, -Мужчина сказал первое, что пришло в голову, но Рудольф, кажется, верил каждому его слову. -Сколько тебе лет? -Мальчик верил, но хотел доказательств. Он был озадачен, когда Тод лишь нервно прокашлялся. «Правило №4: никогда не доверяйте людям информацию о себе или своем прошлом.» Его Тод, тоже, вроде, нарушил. Тогда все обошлось, но рисковать вновь не хотелось. Ему теперь, в целом, редко хочется рисковать. -Много, -отстраненно отвечает Смерть. Даже не соврал — он не готов так быстро посчитать. -А динозавров ты видел? -в глазах Рудольфа горит игривый огонек - новый знакомый не был, как другие взрослые. Они все занудные и скучные. Вечно говорят, что Рудольфу нужно больше читать и учиться. Им неинтересно, чем он занят, и как у него дела. Они не смеются в ответ, в то время как Тод, будто заполняет комнату светом. Он определенно был ангелом, сомнений быть не могло. Мужчина сверлит учебник тяжелым взглядом. Кажется, он никогда не был силен в даже в простейших вычислениях. Литература увлекала его намного больше, заставляя забыть о цифрах. Он руководствовался простым правилом — считать нужно уметь лишь деньги. Жизнь на этом и прожил, а теперь даже оно не пригождалось. -Можешь ещё раз сказать, зачем вам нужны эти дроби? -Смерть расположился напротив мальчика, подперев рукой подбородок. Он уже в тысячный раз пожалел, что не выбрал забытье для своей души. -Чтобы считать более точно, -Рудольф зеркалил его позу, тяжело вздыхая в ответ. Он читал правило по кругу уже часа три, но понятнее от этого не становилось. Тод жалел и о своем предложении помочь. Впрочем, оно шло не от всего сердца, корыстные мотивы восстановления репутации в рабочих рядах брали верх. Но цифры в голове накладывались одна на другую, заставляя мысли путаться все больше. -Мы не можем это списать? -моральные принципы джентльмена, привитые при жизни, разбились о скалу суровой школьной реальности. -Но это же нечестно, -мальчик окидывает нового знакомого подозрительным взглядом. Предложение такое заманчивое, но насколько противоречащее данному воспитанию. Рудольф печально смотрит на страницы учебника в последний раз, прежде чем устало произнести: -Ладно, давай. *** Тод забрал личное дело Рудольфа из управления в тот же день. Обычно их закидывают на места по загруженности, но подопечные тоже могут быть. Особенно, если у них есть определенная тяга к смерти. А мужчина был уверен, что встретятся они ещё не раз. Когда спустя пару дней, Тод оказался в залитым светом учебном классе, то даже не удивился. Взгляд каждого выражал немое отчаяние, сопровождаемое бесконечной безнадежностью. Найти среди этой толпы макушку Рудольфа не составило труда. Уткнувшись в лист, он не замечал ничего вокруг. Преподаватель ходил меж стройных рядов парт, заглядывая в работу каждого и изредка хмыкая что-то себе под нос. Любой посторонний звук или шаг был замечен моментально. Тод издал сочувствующий вздох, нарушая тишину всей аудитории. Рудольф отвлекается в тот же миг. Чужой взгляд насмехается над безнадежностью мальчика, но без капли злобы. Каждый понимает другого без слов. Найти ответы на преподавательском столе не составляет труда. Голос Тода отражается от стен, даруя спасение. Лишь поставив точку в последнем примере, Рудольф позволяет себе одарить мужчину благодарной улыбкой. Кажется, его жизнь начала налаживаться. -Мистер Габсбург, я попрошу вас смотреть в свой лист. Тода будто прошибает током. Нет, быть не может. Он не мог два раза повестись на одно и тоже. Это же ошибка? Мальчик хмыкает себе под нос, следуя указанию учителя. Он не видит, как с лица его друга сползает ответная улыбка, оставляя лишь тяжелое нечитаемое выражение. *** -Я не буду с ним работать! -Тод уверен, что его слышит вся округа, но, возможно, ему все же наплевать. Секретарь перед ним чинно перебирает документы, полностью игнорируя гневную тираду своего собеседника. -Вы должны были ознакомиться с его личным делом, прежде чем брать его под свою ответственность, -очки в тонкой оправе съехали девушке на нос, заставляя ее морщиться. Тода это раздражало. Тода раздражало все вокруг. Кому вообще могло прийти в голову, что каким-то ребенком, в котором явно начинали развиваться суицидальные замашки, окажется сыном твоей бывшей возлюбленной? Которая, к слову, тебе же и отказала. За которую тебе пришлось заплатить очень много. -Я его читал, -мужчина жалеет, что их разделяет стеклянное окно, иначе бы он уже давно что-нибудь сделал. Разумеется, он ничего не читал. На самом деле, Тод был уверен, что провел в отстранении несколько десятков лет, если не больше. Ощущалось примерно так. Если Элизабет ещё и была жива, то должна была быть в совсем преклонных летах. Но нет, она лишь цвела и, как выяснилось, воспитывала сына — по-видимому, не слишком успешно. Мужчина рвал и метал, унижался и манипулировал. Он не готов снова видеть эту женщину, загубившую и себя, и его, потому что он был твердо уверен, что простит ее в первую же секунду. -Если читали — значит вас все устроило, -девушка все же одаривает его оценивающим взглядом. Сколько подобных ему экземпляров приходит за день? Сотни. Тод не знает, как ей возразить. Единственный выход из его положения — загубить в мальчике стремление погубить себя на самых зачатках. Личное дело приходится все же открыть. Лишь теперь он может видеть — у него ее глаза. Как можно было такое забыть? Отвращение разливается по венам, будто яд. -Тебе и так немного отведено, а ты все стараешься сократить и этот срок, -Тод бурчит себе под нос, вороша бумаги в папке. Никто из жнецов не любил самоубийц — лишь дополнительная морока. Но, видимо, для него это должно было стать продолжением наказания. Он не нашел так уж много новой информации о Рудольфе — родители на грани развода, бабушка строит свою систему воспитания, отношения со сверстниками не ладятся. Таких детей полно по всему миру. Но Тоду попался именно этот. Кажется, ни одно проклятье не сможет выразить его сожалений. *** -Тод? -шепот становится единственным звуком в темной комнате. Мужчина лишь морщится в ответ, радуясь, что мальчишка не увидит его выражение лица. Чтобы достичь цели, нужно играть до конца. -Что случилось? -он натягивает улыбку, когда Рудольф тянется к выключателю. Комната заливается светом, и их глаза наконец встречаются. Тод не отводит взгляда, пока его собеседник в страхе отшатывается: -Ты не моргаешь. -А должен? -мужчина не понимает, что он делает не так. С Элизабет подобные шутки обычно срабатывали — она лишь заливалась смехом в ответ, забывая о жажде смерти. Но Рудольф не смеется. Рудольфа пробирает дрожь и холод. Тод заставляет себя сдержать тяжелый вздох. Нужно успокоиться, нужно забыть о том, кто он. -Все хорошо, -мужчина протягивает ему руку, расслабляя лицо. Хорошо, природная харизма в этом случае не работает. Дети этого десятилетия станут потерянным поколением, сомнений нет. Рудольф рвано выдыхает в последний раз, все же принимая рукопожатие. Тод помог ему уже два раза, было бы некрасиво так реагировать. Тени аккуратно ложатся на чужое лицо, подчеркивая излишнюю бледность. Несмотря на это, глаза мужчины горят буйным светом. Рудольфа это пугает, но в тоже время и манит. -Тебе стоит прекратить так часто думать о смерти, -Тод старается сказать это невзначай. Не хватало ещё усугубить ситуацию — надавить на больное. Мальчик не отвечает, а лишь злобно смотрит в ответ. Будто какой-то лесной зверек. Кто он такой, чтобы раздавать советы? Мужчина сдерживает желание закатить глаза. Почему все так сложно, почему раньше все было проще? Дети его времени боялись каждой тени, но стоило Тоду улыбнуться и они велись на любые уговоры. Что происходило с современным миром? -Мама говорила, что Смерть умеет любить. Иногда даже слишком, -Рудольф говорит, будто объясняет ребенку наипростейшие вещи. А Тод молчит. Что сказать, ведь мальчик прав. Иногда Смерть может слишком сильно любить. -Что ещё она говорила? -мужчина надеется, что его столь сильное любопытство не так заметно. Рудольф ребенок — что он может понять? -Что у Смерти есть много глупых правил, теплые руки и сладкие речи. Раньше она постоянно укладывала меня и рассказывала сказку о принцессе и Смерти. А теперь она постоянно уходит, делая вид, что меня нет, -взгляд мальчика не такой, как должен быть. Взгляд мальчика опустошен и лишен эмоций. Дети не должны так смотреть. «Правило №6: не сближаться с живыми.» Полоска света медленно разливается по комнате, сопровождаемая скрипом открываемой двери: -С кем ты говоришь? Тод отскакивает в самый темный угол с молниеносной скоростью — сливается с тенью, оставив Рудольфу лишь фантомное ощущение прошедшего рукопожатия. Да, годы берут свое. Цвет глаз потускнел, на лице залегли первые морщины, но спорить было невозможно — Элизабет оставалась все такой же красивой. Тод тяжело втягивает воздух, испытывая жгучее желание уйти прямо сейчас. Он, конечно, грешил, но свое наказание уже пережил. Но Рудольф не успокаивается, вынуждая его оставаться. Наверное, его кто-то проклял. -Я читал вслух, -несмотря на все волнения, ответ звучит уверенно. Мать озирается по сторонам, будто что-то выискивая. Сердце в груди болезненно трепыхается, хотя причин для паники нет. Остановить предварительную смерть можно разными способами, каждый жнец волен поступать, как душе угодно. Разумеется, пока это не нарушает правил. Чаще всего они предпочитают не являть себя людям, оставаясь в стороне. Тод любил говорить. Тод любил находиться в контакте с людьми. Собственно, именно поэтому он и отказался от перспективы уйти в забытье. Он знал, что Элизабет сможет его увидеть, ведь он уже являл ей себя. К черту все перспективы карьерного роста, он готов бросить все, лишь бы уйти сейчас. Но пара мягких материнских поглаживаний по голове и Рудольф дышит размеренно. И все страхи отступают. Что ж, возможно, стоит взять это на заметку. *** Тод благодарит судьбу за годы покоя. Он почти успел позабыть о маленьком мальчике, который хочет умереть из-за математики, обижается на чужие советы, но мгновенно успокаивается в объятиях матери. Мужчина не открывал его личное дело, желая забыть о проклятой папке, за этой время похороненной под слоем пыли. Видимо, все было не так уж и плохо, раз мальчик не вспоминал о старом друге. Но Тод соврет, если скажет, что ему было совершенно неинтересно, как этот гений списывал контрольные. Тод убеждает себя, что не хочет знать о мальчишке и его матери ничего, но каждый день задумывается о том, почему у него все хорошо. Неужели он ему больше не нужен? Неужели тот прислушался к его совету? Быть такого не может. За последние восемь лет Тод сопроводил на тот свет немало детей. Меньшему количеству помог избежать преждевременной смерти. Но ни один из них не был Рудольфом. Даже жаль. Тод узнает эту комнату из тысячи, в ней даже почти ничего не изменилось. Предпочитает стабильность? Что ж, в любом случае, он недоволен. Да, мужчина совершенно точно не хотел вновь сталкиваться с этой семьей — от них всегда одни проблемы. А Рудольф больше не будет милым забавным ребенком, который не понимает, что происходит, а уж тем более, кто перед ним. Верно ведь? -Ты существуешь! -Тод морщится от чужого радостного возгласа, прикрывая лицо рукой. Боже, да ему ещё никто так не радовался, возможно, даже юная Элизабет. Рудольф, по-видимому, корпевший до этого над учебниками, теперь ликующе бегал вокруг мужчины, -я говорил им всем, что ты существуешь! А вот этого и стоило ожидать. Жнецы загибались в работе каждый день, и отдельная часть все же выбирала являть себя людям, ведь правилами это не запрещено. Почему же ещё никто не отметил факт их существования? Атмосфера ситуации, отсутствие доказательств и неверие окружающих делали свое дело. Даже те, кто запомнил момент взаимодействия со своим спасителем, считали это лишь нервной галлюцинацией, а кто-то после этого ударялся в религию, благодаря бога за чудесное спасение. Некоторые начинали считать себя всесильными медиумами, начиная пробовать различные практики, не приносивших плодов. В любом случае — жизнь начинала течь дальше. Тод хочет, чтобы его улыбка вышла натянутой, но не выходит. Вот он — тот самый Рудольф. На его столе снова учебник по математике, но теперь Смерть не разберётся в этом, даже если очень сильно захочет. Лицо юноши вытянулось и окончательно оформилось, аккуратно уложенные волосы говорили о том, что о внешнем виде он все же думает, но вот смятая рубашка разрушала образ выходца из приличной семьи. Тод решил, если бы Рудольф посмел носить что-то подобное в его время, то парня бы подняли на смех или бы приняли за невежу, позорящего род. Мужчина отдергивает себя от желания разгладить складки, понимая, что это ничего не исправит, да и к тому же, вызовет вопросы. Он вопросительно вскидывает бровь, будто не понимает, о чем речь: -А были сомнения в том, что я существую? Тод видит, что Рудольф порывается до него дотронуться, но не решается. Неужели настолько не верит? Губы снова сами по себе расплываются в глупой улыбке. -Тебя не было восемь лет, -в голосе скользит обида, пока юноша, будто бы невзначай задевает его рукой. Чистая случайность — нельзя над таким смеяться. -А тебе плохо жилось без меня? -Тод тыкает ему пальцем в грудь, заявляя о своей материальности. Ещё немного — и Рудольф схватит его за руку. В воздухе витает лёгкое напряжение. Юноша не знает, что он должен сделать — сказать все, как есть или же радоваться долгожданной встрече. -Они говорили, что у меня нет друзей…-возможно, он ведет себя слишком неправильно для своих лет. Почти уже полноценный взрослый — а расстроен тем, что его «ангел» не навещал его. Голос предательски дрожит, -ты сказал, что ты друг. Тод не хочет это слышать. Не хочет, потому что врать взрослым людям не так просто, как детям. Он был уверен, что с годами Рудольф сам до всего дойдёт, но вот они вернулись к тем давним обещаниям, в которые тот продолжал так искренне верить. Тод отмахивается, пытаясь уйти от темы. Конечно, он друг. «Правило №6…» Рудольф не знает, о чем тот думает. Он лишь вновь дарует ему какую-то глупую улыбку. Улыбки многое могут говорить о людях. Некоторые читаются сразу, выражая все мысли лучше любых слов. Какие-то улыбки молчат, оставляя после себя ощущение приятной тишины и тепла, потому что ничего больше и не нужно. Улыбка Рудольфа кричала, вызывая в мужчине желание закрыть уши руками. Громкий звук — а разобрать невозможно. Ясно одно — ничего хорошего это не сулит. -Но ты все же пришел, а это значит — все изменится, -юноша шептал это словно помешанный. Тод не хочет знать, что за этим стоит, нет, это совершенно точно закончится плохо. Все годы скрытой тоски по маленькому мальчику резко исчезли, вновь пробуждая желание проклинать эту чертову семью. «Правило №124: если для сохранения жизни до назначенного срока требуется нарушить ряд правил, жнец получает право единожды их нарушить. Требуется заранее получить письменное разрешение из секретариата.» Тод ещё не знал, что нужно Рудольфу, но он уже предвкушал поток бумажной волокиты. *** Он совершенно точно не обязан это делать. Он совершенно точно не хочет это делать. Тод внушает себе это всю неделю, пока разбирается с документами, выбивая себе разрешение выйти в люди. Мужчина уверен, что ему не пригодится вся та стопка поддельных документов, которые стоит предъявить в результате чрезвычайной ситуации, но оформить их все же приходится. -Да он быстрее убьется, чем вы все это распечатаете, -Тод бурчит себе под нос, постукивая пальцем по столу в приемной. Он не предполагает — он знает. Когда Рудольф высказал ему свое желание познакомить Тода со своими обидчиками, то мужчина отказался сразу же. Что за бред, нет, ему нельзя таким заниматься. *** -Значит, ты тоже меня бросишь. Теперь уже окончательно, -боже, столько драмы в голосе Тод не слышал даже у лучших актеров своего времени. Губы дрожат, глаза затягиваются пеленой — точно убьется. Тод не тот, кто будет идти у других на поводу. Но если Рудольф умрет, то это сможет подкосить его едва успевшую выровняться карьеру. Мужчина рискует в любой ситуации. Он уже ненавидит его. Рудольфа хочется хорошенько вздернуть, чтобы вытрясти из него всю дурь, возможно, дать подзатыльник, а потом… А потом обнять, потому что ни один человек не должен жаждать смерти. Никто не должен сам идти к ней в объятия. Сколько детей оказываются в подобной ситуации? -Разве стоит зависеть от мнения других? Почему бы тебе не игнорировать подобные нападки в твою сторону, -Тод попытался, правда, попытался. Мысль действительно разумная, в разы разумнее гениальных идей Рудольфа. Но тот, конечно, не слушает, обиженно отворачиваясь. Скрещенные на груди руки и поджатые губы создают уморительный эффект. Тод бы рассмеялся, если бы не знал, на что ему предстоит подписаться. Но юноша не оставляет выбора. Мужчина не отходит от него ни на шаг — старый проверенный способ. Рудольф же, в свою очередь, напрочь игнорирует его существование. Хорошие друзья, нечего сказать. Тод смиряется со своей участью медленно. -Мне нужно получить разрешение, -сквозь зубы выдавливает он. Просуществовать столько лет, прожить вполне успешную жизнь, достойно устроить свое посмертие, очистить репутацию после ряда ошибок, а теперь поддаваться на манипуляции какого-то мальчишки? Тод был покрыт несмываемым позором. Он ведь помогал ему, где же благодарность? Если дать этому щенку кость, то он откусит руку? Рудольф лишь расплывается в улыбке, наконец одаривая мужчина взглядом спустя столько дней: -У вас все настолько серьезно? -А как ты себе это представлял? -Тод лишь скрещивает руки на груди и смотрит исподлобья. Он не должен объяснять банальные вещи этому ребенку. -Ну… Не так, -юноша смеется как ни в чем не бывало, хотя дулся всего пару минут назад. Мужчина чувствует, что проиграл. Но… возможно, жизнь Рудольфа того стоила. Тод никогда не задумывался об этом, хотя имел стаж в длину, явно превосходящую столетие. Он забирал жизни, оберегал их, вершил судьбы. Но стоили ли они того? Это никогда не имело смысла. В их работе лучше не думать. Это тоже записано в каком-то из правил. Чувства и мысли сводят с ума, понижая продуктивность. Мысли о Рудольфе же оформлялись сами собой, контролировать их было невозможно. Тод помнил его мать. Она поселилась в его голове с их самой первой встречи и, на самом деле, не покидала ее до сих пор. Элизабет никогда не хотела умереть, ходила по краю — да, это про нее. Засмотрелась на кота на дереве и чуть не попала под машину, слишком сильно раскачалась и упала с качелей, перепутала дозу таблеток… продолжать можно до бесконечности. Он был влюблён в нее, в этот риск, в эту неловкую извиняющуюся улыбку каждый раз, когда Тод думал, что опоздал. Элизабет не хотела умирать, но заслуживала ли она жизни с таким к ней подходом? Не ему судить, он уже решил за нее слишком многое. Но Рудольф… сомнений не было, он не должен был умирать. -Что конкретно ты от меня хочешь? -лицо само собой расслабляется, он не в силах долго смотреть на этого человека. Счастье Рудольфа заполняет комнату, витая в воздухе. Юноша смотрит Тода в глаза, благодаря за все без слов. Это подкупает. -Встреть меня со школы, -ласково щурится, будто это не он только что вел холодную войну. Тод вопросительно вскидывает брови, но ничего не говорит. Это все? Всего лишь появится на горизонте, явить себя свету и вновь уйти в закат? И ради этого он должен отстоять тысячу очередей? Он уважал свою работу, но иногда проклинал всю эту бумажную волокиту. Что ж, хорошо, если Рудольф хочет друга, то он его получит. *** Подобная одежда ощущается непривычно. Тод уже давно не носил светлых вещей, тем более, белых. Но Рудольф настоял. «Ты заявил, что ты ангел, а одеваешься, как смерть», -поморщился тогда юноша. А мужчина не знал, что и сказать. Сначала заблуждения подопечного казались ему чем-то смешным, но теперь вселяли панику. Что будет, если он узнает? Даже не так, Тод был уверен, что он узнает, что будет, когда он узнает? В любом случае, проблем не избежать. Купол высокого здания тонет в последних лучах вечернего солнца. Тод щурится и окидывает двери выжидающим взглядом — Рудольф должен был появиться с минуты на минуту. На самом деле, мужчина был скептически настроен к этому шоу. Устраивать что-то подобное для того, чтобы подняться в глазах других — полнейший бред. Но он уже пообещал, а вероятность вновь увидеть, как молодой человек улыбается заставляла что-то внутри трепетать. Мужчина и сам не может сдержать улыбки, когда встречается с чужим взглядом. Сейчас они друзья, а значит должны изображать теплые отношения. Значит можно не строить из себя неприступную крепость и хотя бы на пару мгновений вновь побыть человеком. -Тод, -Рудольф машет ему издалека, подзывая, тем самым вынуждая обернуться небольшую толпу людей. Так вот они — источник всех его проблем. Только ли в них дело? Многие в этом возрасте хотят умереть — проблемы с родителями, экзамены, неизвестность и неопределённость. Все то, что так пугает юные умы, вселяя в них разные глупые идеи. У Рудольфа был полный набор, дополненный ещё и проблемами со сверстниками. Тод приближается медленно, неспешно, дает другим осмотреть себя со всех сторон. Юноша теребит край собственной куртки, бросая на компанию косые взгляды, но те его и не замечают. Мужчина действительно цепляет взор, заставляя всех задаться кучей вопросов. -Так это и есть тот самый воображаемый друг? -бросает один из них, все же обращая свой взгляд к Рудольфу. Тот хмурится, но с ответом не медлит: -Как видишь, он вполне реальный. Тод не вмешивается, выжидает, лишь улыбается краешком рта. Пусть он сам отстоит свои права. Неизвестный продолжает свои нападки, наплевав на все нормы приличия: -Так пусть докажет. Документы покажите, мистер, -он с наигранным видом вновь обращает свой взор на мужчину. Тод видит, как цвета сменяются на лице Рудольфа, отражая всю бурю эмоций, разрывавшую его в тот момент. Тод и сам уже не рад такому фамильярному обращению, все же молодые люди этого поколения имеют отвратительное воспитание. «Вот и пригодились эти чертовы документы», -думает он про себя, благодаря всех известных ему богов, что все же занялся этим вопросом. Когда толпа чуть ли не вырывает бумаги у него из рук, Тод лишь пытается вспомнить какие-либо дыхательные практики. Честное слово, будь он по-настоящему жив, то уже разорвал бы их в клочья. Лицо Рудольфа окончательно теряет краски, он уже жалеет обо всем. Юноша прекрасно понимал, что подобные выходки являются нормой для людей такого вида, но это ведь Тод, его же нельзя оскорблять. Возможно, только сейчас он осознал, насколько неприкосновенен был образ друга в его голове. Герой, спасающий от всего, тот, в ком Рудольф так сильно нуждался. Сколько раз он представлял себе эту сцену, как мужчина наконец поставит на место его врагов, заставляя его ликовать. Но сейчас юноша чувствует лишь, как сердце заходится в потерянном от ритма бое, а дыхание отказывается нормально функционировать. Если бы не Рудольф, Тод бы давно ушел. Он не мальчишка, чтобы тратить свое время на подобные компании. Но и бросить своего подопечного одного, он тоже не мог. -Имя, фотография… Все соответствует тому, что этот идиот говорил столько лет, -неловко вымолвил кто-то из толпы. Это точно не главные заводилы, такие обычно совершенно не разделяют мнение других, но поддаются потоку, не имея других идей для развития своего будущего. Жалкие прогибающиеся под других черви, они никогда ничего не добьются. -Я все равно ему не верю, он сумасшедший, подговоривший кого-то. Почему же тогда твой друг не пришел раньше, -а вот это уже те, кто сеет в людях разрушающие мир идеи. Говоривший обращает свой взор к Рудольфу, который уже окончательно запутался в своих эмоциях. Не стоило это все устраивать, он уже не ребенок, мог бы и догадаться, чем все это закончится. Он виноват перед Тодом и должен бы извиниться. Но только вот, действительно, почему он раньше не пришел? Почему все эти годы Рудольф должен был жить с клеймом сумасшедшего, отвергнутого всеми душевнобольного? Повезло, что до родителей не дошло, иначе пришлось бы таскаться по психиатрам, доказывая, что твой друг, приходящий из темноты, не последствие чрезмерного взаимодействия с интернетом. Каждое слово можно было приравнять к удару в грудь. Сейчас Рудольф хотел лишь упасть, ведь глаза были затянуты дымкой подступивших слез. Тод мог бы ещё долго хмуро смотреть на этих людей, перебирая в голове оскорбления, если бы не чужая рука. Он и не заметил, как Рудольф приблизился. Этот юноша умудряется ещё и снижать его работоспособность, уму непостижимо. Хватка слабая, кожа ледяная, Тод и не пытается сопротивляться. Он чувствует, как желание умереть оформляется в молодом человеке с новой силой. Кажется, это был полный провал. И что ему после этого писать в отчете? -Все в порядке? -слишком банальный вопрос для такой ситуации. Тод не знает, что заставило Рудольфа так сильно паниковать: очередные насмешки, проваленный план или же, возможно, поведение друга, поэтому лучше он расскажет об этом сам. -Ты оставил им свои права, -будто в трансе произносит юноша, пытаясь отпустить чужую руку, но чувствует лишь, как хватка становится крепче — мужчина накрывает его ладонь своей. Дрожь не уходит, но слабеет, пока мысли перестают так бешено метаться по разуму. -Права на что? -Тод лишь задумчиво хмурится, наблюдая за состоянием собеседника. Сколько раз уже приходилось останавливать людские истерики, он мог бы написать собственный справочник с советами. Легко оглаживает тыльную сторону ладони, -впрочем, сомневаюсь, что они мне ещё понадобятся. Но у тебя есть ещё около двенадцати часов, которые ты можешь провести в моей компании, так что советую не тратить время зря, -мужчина ведет за собой уверенно, словно знает, куда они должны идти. На самом же деле, Тод понятия не имеет, где они. Он даже не может точно сказать, что знает, как пользоваться светофором, это явное упущение в их информационном отделе. -Водительские права, -почти шепотом молвит Рудольф, но его уже никто не слушает. *** Тод старается избегать людей, он не привык ощущать на себе взгляды. Сказалась многолетняя привычка, слишком уж иногда не удобно, что тебя не видят. Мужчина никогда не думал, что подобное внимание может заставить его чувствовать себя неуютно. Он уже забыл, каково это — быть человеком. Хотя сейчас стоило бы вспомнить. Тод окидывает Рудольфа задумчивым взглядом. За время их прогулки тот не сказал ни слова. Даже неудивительно, что у него нет друзей. -Так не пойдёт, -мужчина останавливается, отчего юноша чуть ли в него не врезается. Тревожный вздох вырывается изо рта, заменяя извинения. Так вот, чем стал этот вредный ребенок? Вырос из бойца в тряпку? Что-то в груди Тода болезненно сжимается. Возможно, действительно стоило бы навещать его вне рабочих вопросов. Некоторые называли это «профилактикой». Искоренить желание умереть на корню. Хотя была ещё одна мысль, не дававшая мужчине покоя: «Почему же он не хотел умереть раньше?» Нет, возможно, желание то и было, но вот исполнять его Рудольф точно не собирался. Что же загубило это на долгие годы, а что стало спусковым крючком для нового потока губительных мыслей. Юноша продолжает молчать, опустив глаза, словно провинившийся щенок. Его авантюра не только не удалась, но и, вероятно, усугубила ситуацию. Что же он должен сказать? Ветер ласково треплет его волосы, ещё больше скрывая его взгляд. Тод сам убирает челку с лица, все же вынуждая посмотреть: -Рудольф, скажи мне честно, зачем тебе друзья? -в вопросе нет шутки или упрека, но серьезность тона, с которым задан вопрос, заставляет все же задуматься. -Потому что я не псих, -юношу почти не слышно, Тод бы не понял, стой он чуть дальше. Мужчина хмурит брови, но все же улыбается: -По-твоему, все люди без друзей психи? -Нет, но…-взгляд Рудольфа наконец проясняется, доказать свою точку зрения несколько важнее самобичевания. Закончить фразу оказывается тяжелее, чем он думал. Юноша и не предполагал, как сильно он обижен. Он ощущает, что задыхается, но все же поясняет, -тебя не было. Все это время. Тод не хочет ему отвечать, ведь все, что он скажет будет ложью, а правда нарушит правила. Врать не хотелось. Мужчина понимал, что разрушит. Разрушит ту хрупкую надежду, что жила в нём все это время. Рудольф не сдерживает себя, когда чужие руки притягивают к себе. Дает волю слезам. Он так ждал, но когда друг все же пришел, то все уже было потеряно. Все вера в будущее, вера в то, что все будет хорошо когда-нибудь. Старая сказка о Смерти забылась сама собой. Рудольфу нравится ощущение объятий. Они не похожи на материнские, хотя тоже дарят тепло и покой. От Тода пахнет чем-то сладким и терпким, запах заполняет разум, вытесняя мысли. В голове настает долгожданная тишина. Юноша цепляется руками в ответ, и все тревоги уходят окончательно. Мужчину нельзя назвать высоким, но все же он значительно превосходит юношу. В голове проносится мысль, что Рудольф идеально подходит для его объятий. Тод водружает подборок на чужую голову, пока тот чуть не выбивает ему челюсть случайной попыткой взглянуть вверх, вынуждая резко выдохнуть ему куда-то в макушку, вызывая у Рудольфа легкую дрожь. Так ощущается дружба? Юноша отстраняется первым, стирая остатки слез с лица, будто бы ничего и не было: -Тебе стоит прекратить так часто думать о смерти. Так ты сказал, -улыбка сама расползается по лицу. Воспоминания о том, как они встретились. А ведь Тод все тот же, ни капли не изменился. Мужчина отвечает легким кивком, но внутри все переворачивается. Неужели, Рудольф помнил его слова? Нет, это замечательно, но только вот за годы работы Тод понял, что люди никогда не слушают советы. Всем наплевать, особенно когда дело касается смерти. Каждый думает лишь о себе. Точнее сказать, каждый думал о себе, в то время как Рудольф думал о нём. Бред полнейший. -Твой любимый фильм? -вопрос вырывает мужчину из ступора. Что он вообще несёт? Юноша быстро взял себя в руки, невозможно сказать, что пару секунд назад он рыдал, уткнувшись в чужое плечо. По-видимому, он действительно ожидал от Тода ответа. Но что он мог ему сказать? Что при его жизни такого понятия не было, а после он и не интересовался современным миром, лишь сетуя на происходящие изменения и открытия? Рудольф видел весь спектр эмоций на лице мужчины, кажется, пришло его время смеяться, -мы же друзья, я должен знать о тебе больше. Тод даже не злится, видя насмешку. Рудольфу можно, Рудольфу можно все. -Я не увлекаюсь чем-то подобным, -мужчина мягко прищуривается. В голове визжит сирена, взывая к разуму. «Правило №6…» Тогда расскажи, чем увлекаешься, -юноша притворно возмущается, наконец оглядываясь. Он понятия не имеет, куда завел его Тод, но, возможно, это и к лучшему. Всегда хотелось иметь сумасшедшую историю о приключениях с другом неизвестно где. Рудольфу, в целом, хотелось очень многого, он мог бы продолжать список до бесконечности. Тень былой грусти вернулась на лицо, -ты же не исчезнешь так на долго снова? Он молился, чтобы голос не дрогнул. Боже, как же это чертово одиночество сводило его с ума. Все было неплохо до того момента, пока их отношения с матерью окончательно не испортились. Но, видимо, такова была судьба. Тод не успевает ему ответить, прежде чем Рудольф достаёт телефон и притягивает к себе. Тихий щелчок заставляет мужчину раскрыть глаза, вопросительно смотря на юношу. -На память. Чтобы точно знать, что ты существуешь, -поясняет тот и утягивает его за собой. У них ещё столько дел, а времени так мало. *** Тод приходит. Без повода, в свободное время, слушает будничные рассказы Рудольфа, жалобы на жизнь, проблемы в школе, ссоры с родителями. -Представляешь, я сказал ему, что выиграл ту олимпиаду, а он тогда спросил, кто дал мне списать. Представляешь! -юноша театрально размахивает руками, пытаясь передать все свое возмущение, -Я не спал несколько ночей, чтобы рассмотреть все возможные варианты, а он не верит, что я мог сам чего-то добиться! -Тод лишь тихо посмеивается в ответ. Он рад, что с отцом Рудольфа у них никогда не было близкого знакомства. Этот человек не импонировал ему ещё со времен Элизабет, как мысленно он окрестил их, теперь же вызывал только раздражение и головную боль. «Времена Элизабет… Тогда какие же времена сейчас?» Тод чувствует изменения, но ещё не понимает, что они означают. Взгляд тянется к фотографии на стене — юноша ведь не поленился даже распечатать. Возможно, ему не стоило бы мелькать на чем-то подобном, но в правилах это не было указано, а значит, беспокоиться не о чем. Отношения между жнецами не такая уж частая практика — каждый занят своим делом, а в свободные минуты каждый предпочитает одиночество. Асоциальные гении, не иначе. Даже парой слов перекинуться не с кем. Бытовые проблемы Рудольфа он слушает с упоением. Будто снова живым стал. -А что с мамой? -Тод прерывает очередную тираду о том, что экзамены были явно придуманы вместе со средневековыми пытками и нервно теребит рукав пиджака. Он забыл Элизабет, в этом нет сомнений, но даже сейчас она умудрялась оказывать влияние на его жизнь. Ну, или ее подобие. Мужчина знал, что у Рудольфа с матерью есть какой-то конфликт, но до его сути добраться никогда не выходило. Разве что — спросить напрямую. -Не хочет, чтобы повторил ее судьбу, -юноша отворачивается, слегка поджимая губы. Он всегда прекрасно понимал мотивы матери, но каждый раз ее слова и поступки, словно врезались в грудь острыми ножами, оставляя после себя череду шрамов, -она боится, что если я буду стоять на своем, то отец никогда меня не примет. Что ж, опасения Элизабет не были напрасными. Франц Иосиф вел себя, как тот, кто действительно мог не принять. Уволил стажерку за пролитый кофе, давнего сотрудника за анкету на сайте по поиску работы, добился того, чтобы закрыли кафе, что раздражало его своим видом — все это было поводом задуматься. Только вот Рудольфу не хочется думать, Рудольфу хочется просто жить. Правда, пока что не очень получается, но он очень сильно старается. Тод знал, какой Элизабет может быть. Что может и нагрубить, и обидеть без зазрения совести. Считает это правильным — только так можно добиться какого-то результата. Впрочем, если бы не такой подход, то она бы и вправду сейчас была нигде. Мужчина не в праве ее судить — сам всегда был готов надавить. Но теперь такой возможности нет. Рудольфа можно сломать одним словом, одним неправильным взглядом. Тод еще никогда так не рисковал во время работы. Почему кого-то можно было успокоить парой слов, а на кого-то требовалась вечность? Скучал ли он по своим тихим одиноким вечерам? Нет, но тревоги юноши распространялись и на него тоже. «Если он выживет, я смогу изредка навещать его, подделывая отчетность, -проносится в голове Тода, вновь вырывая его из чужого рассказа. Хотя, возможно, даже избежать мороки с документами — такие долгие намерения убить себя просто невозможно вывести из организма, -а если он умрет…» Мужчина старается об этом не думать. Смерть — не конец, а лишь новое начало, лишь эгоисты тратят время на слезы, страдая по ушедшим, вечно жалея себя. Но сейчас Тод чувствует себя самым конченным эгоистом. -Так сколько все же тебе лет? -Я не считал. Что с экзаменами? -Ты моей смерти хочешь? -Ни в коем случае, -он усмехается, скрывая лицо за какой-то книгой, быстро схваченной с полки, пока по телу проходит волна холода. Он говорит правду. «Правило №6…» *** Элизабет давно не была в комнате сына, да и поводов особо не было. Каждый их разговор заканчивался крупной ссорой, где каждый уверен, что второй абсолютно не прав. В какой-то момент она перестала пытаться доказать ему что-то, пересекаясь лишь по вопросам, которые не требовали отлагательств. А поступление было именно таким вопросом. Дверь поддается с легким скрипом, так что женщина сразу привлекает к себе его внимание. Тут практически ничего не изменилось, Рудольф никогда не был склонен к захламлению пространств, так что количество вещей с каждым годом практически не увеличивалось. Будто бы тут вообще никто не жил. Элизабет становится не по себе. Юношу практически не видно, он почти сливается с креслом, а зашторенные окна скрывают его от любого проникновения света. -Не стоит читать в темноте, -она старается, но фраза все равно выходит какой-то сухой. У нее никогда не было стремления стать хорошей матерью, но и плохой тоже не планировалось. А теперь, кажется, она вообще никакая. Ее сын в ней не нуждается. Рудольф даже не отрывается от очередного учебника, поэтому Элизабет берет всю ответственность на себя, раскрывая шторы и впуская в комнату солнечный свет. Пыль мгновенно летит в лицо, заставляя закашляться и уже возмущенно воскликнуть: -Ты их совсем не открываешь, что ли? -Нет, -ответ выходит еле слышным, юноша не хочет отвлекаться. Все эти разговоры лишь тратят его энергию и нервы, а решения проблем так и не находятся. Женщина виновато опускает глаза. По-видимому, сыну ее никогда не понять, раз он совершенно не слушает ее советы. Она ведь была в похожем положении, она точно знает, что это такое. Она ведь хочет, как лучше. Мысли вновь сбиваются, и Элизабет уже забывает, зачем пришла. Стоит ли этот разговор того, что окончательно ставит под угрозу их отношения? Со светом все выглядит по-другому. Уже и стены не такие мрачные и давящие, да и атмосфера, вроде, не так угнетает. Стол с идеальным порядком, все разложено по полкам, ничего не указывает на то, что за ним когда-то работали. Так было всегда, пока все сверстники увешивали комнаты плакатами с героями любимых фильмов, красили стены и раскидывали вещи, Рудольф предпочитал не менять ничего. Он, в целом, старался не быть. Фотография над столом слишком невзрачная, Элизабет даже удивляется, увидев ее. Юноша не был замечен за самолюбованием, как и за имением друзей, поэтому подобный жест от него был в новинку. Может, девушка?.. Женщина подходит ближе, замечая, что Рудольф напрягся, даже соизволив отвлечься от чтения. Силуэт до боли знаком, но она не хочет его узнавать. Это невозможно. Просто похожи, такое ведь бывает, да? Но Элизабет множество раз видела лицо Тода в непозволительной близости, она не может перепутать его еще с кем-то. -Старый друг, -бросает Рудольф, делая вид, будто его это совершенно не волнует. Почему она так реагирует? Юноша видит, как напрягается спина матери, как она не может ничего произнести. Так быть не должно, вопросы рвутся с языка, но он слишком боится их задать. Слишком боится услышать ответы. Когда Элизабет все же оборачивается к нему, выражение на ее лице остается нечитаемым. Она дышит чаще, чем следовало бы, а Рудольф чувствует, как желудок скручивает в нехорошем предчувствии. Ничего же не произошло, ведь так? -Никогда больше не говори с этим человеком, даже если он будет тебя заставлять, -голос непозволительно тих. Что она сделала не так? Когда упустила момент? «Старый друг» В голове всплывают детские рисунки, которые невозможно было разобрать. Лишь сейчас они принимают в ее голове узнаваемые очертания. Он был с ним еще тогда. «У меня уже есть друг, мам, я не буду искать новых» Все это время ее сын мог умереть, а она не видела этого в упор. Да никто не видел, все думали лишь о его будущем, кем он станет, какую репутацию заработает, с кем лучше устроить его брак. -Это моя жизнь, -Рудольф срывается, подскакивая на ноги. Сил больше нет, он ненавидит их всех. Почему Тод не может прийти прямо сейчас, почему не может защитить его? Он ведь обещал, он ведь для этого и нужен. -Это твоя смерть, идиот, -Элизабет не сдерживает себя, говорит резко уже намеренно. Почему он не понимает, почему он никогда не понимает? Рудольф загубит себя своими руками, дружба со Смертью никогда не приводит ни к чему хорошему. Женщина тоже устала, у нее ведь и своих проблем хватает. А сын это все, что у нее осталось. Все, ради чего стоило еще прилагать какие-то усилия и жить. Но он ее не слушает. Последние слова срываются сами, тихое предупреждение, пронизанное болью: -Ты ведь сам убьешь себя. Она уходит, не видя слабого кивка. Рудольф понял все. Решение принято. *** Тод считал, что экзамены Рудольфа — это прекрасная возможность, чтобы отдохнуть и подумать обо всем. Период до них был несомненно тяжелым, возможно, одним из самых напряженных в его жизни. Но, несмотря на это, мужчина ни разу не посетил его по работе. «Неужели, успокоился?»-от юноши можно было ожидать всего. Он сам попросил оставить его одного на время сдачи, чтобы не мешать подготовке. О помощи во время их проведения не хотел даже слышать. Тод не противился, ему тоже нужно было побыть в одиночестве. Беспокоиться было не о чем, он ведь всегда получит известие, если что. Подумать ему было о чем. Проанализировав всю свою жизнь и ее продолжение, Тод смог прийти к выводу, что он конченный идиот и неудачник. Все то, что происходило до его смерти он считал вполне терпимым и даже успешным. Когда ему поступило предложение не отойти в мир иной, а стать кем-то вроде проводника, то он сразу же за него ухватился. Это ведь прекрасная возможность продолжить все, что начал, не забывая о своих целях, коих у него было много. Не каждому так везет, для этого нужно хоть чего-то добиться в жизни. Первое время у него все шло, как по маслу. Тод спокойно сдал экзамены, приступил к работе и зарекомендовал себя, как вполне успешного жнеца. Да только вот долго его душа в рутине не продержалась и тогда он начал говорить. Успокаивать умирающих, останавливать «ранних». Так делать не советуют для своего же личного блага, но мужчине казалось, что он скоро с ума сойдет от тишины. «Это ведь просто невинные беседы, мы больше никогда не встретимся», -думал он тогда, намеренно не беря никого под свою опеку. Страх последующего расставания бился в грудной клетке каждую ночь. Но вот, не прошло и двух столетий с момента его смерти, когда появилась она. Элизабет грела его душу своей человечностью, заставляя вновь чувствовать себя живым. Тод и не думал, что соскучился по этому. «Не уходи, в твоих объятиях так тепло» Мужчина ни капли не колебался, когда не забрал ее душу. Мужчина ни капли не колебался, забирая ее документы из управления. «Правило №10: люди должны умереть в отведенный им срок. Продление отведенного срока строго карается законом.» «Беря ответственность за кого-то конкретного, вы даете согласие на ненормированный график, подтверждая, что вы готовы к работе в любое время дня и ночи. Также любое происшествие будет автоматически записано на вас, независимо от факта вашего присутствия.» Тод пропускает монотонную речь мимо ушей, выхватывая папку из чужих рук. Элизабет улыбается ему с фотографии, и он чувствует, как сходит с ума. Это действительно было безумием. Никто другой не мог заставить его чувствовать так, Тод чувствовал, как его разрывает от эмоций, а дыхание сбивается каждый раз при виде ее. Мужчина был готов подарить этой девушке свою душу, он игнорировал другие вызовы, лишь бы побыть вместе с ней. Люди погибали во имя их любви. Только вот Элизабет свобода была куда важнее всего остального. Когда времяпровождение с Тодом стало казаться ей чересчур вызывающим, она сказала ему прямо. Сказала, что его помощь ей больше не нужна. А он не был готов смириться с чем-то подобным. Скандалы между ними были не так важны, как-то, что Элизабет знала правду. Знала, кем является Тод, как устроена его работа и весь этот мир. Она жила, хотя должна была умереть. А это уже прямое нарушение правил. Когда Тода только отстранили, он решил, что это конец. Душевная боль стыла свинцом, а кровь распространяла этот безумный вирус по всему телу. Его сердце — катализатор этой болезни. Но, оказалось, что и без Элизабет существовать можно. Время отрезвляет разум, отзываясь приятной прохладой. «Из-за нее погибли люди. Нет, из-за меня погибли люди», -мужчина бредит каждый день своего одиночества и безделия, погребенный под грудой собственных мыслей. Вина впервые ощущается так неприятно, как сейчас. Получается, что он убийца. Смирение и осознание ошибок. Тод никогда не был в тюрьме, но, кажется, чувствует что-то подобное. По крайней мере, выживать не нужно. К концу срока он выходит с улыбкой и осознанием того, что никогда не повторит своей ошибки. Воспоминания проносятся в голове слишком уж неуместно. Он клялся себе забыть обо всем, не бередить больше старую рану. Но почему-то именно сейчас это все всплывает, погружая его вновь в эту пучину вины. Рудольф был первым, кого Тод увидел после этого. Он показался ему самым обычным ребенком. Разница была лишь в том, что еще никто не смел ему угрожать или указывать. Мужчина так истосковался по людям, что уцепился за первого попавшегося. «Да, так и было. Иначе, этому нет объяснений. Рудольф просто был забавным ребенком, мне просто было скучно. Именно поэтому я сразу взял его под опеку.»-Тод с опозданием пытается найти оправдание своим поступкам, чувствуя, как ком в горле становится все больше. «Ему тоже было одиноко, его тоже отвергли» Мужчины чертыхается, когда его срочно вызывают в управление в его законный выходной. Он так и не смог привести мысли в порядок или прийти к какому-то итогу. -Вы отстранены от работы за нарушение более десяти правил за один день на неопределенное количество времени, -девушка зачитывает вердикт монотонным голосом, не отрываясь от другой работы. У Тода больше нет сил думать и анализировать он провел весь этот день дома, пытаясь разобраться в себе, какие, к черту, правила он нарушил. Мужчина набирает побольше воздуха в легкие, чтобы окончательно оглушить свою невольную собеседницу: -Как я мог нарушить их в свой гребанный выходной? Девушка наконец отрывается от бумаг, морща нос в ответ на крик. Быстро сверяет графики и справки, пытаясь разобраться. Складка между бровей усиливается с каждым прочитанным словом, а тучи над головой Тода становятся все мрачнее. -В общем, они сами не смогли разобраться в ситуации, потому что вы не находились на месте во время нарушения. Пока они не поймут, что с вами делать, вы отстранены. Тод наконец тяжело вздыхает, понимая, что объяснять ему никто ничего не собирается. Проводит рукой по лицу в попытке унять раздражение. Ничего не выходит. Что будет с Рудольфом, когда он не придет? *** Тод не знает, сколько времени прошло, но он успел перечитать все книги у себя дома. Теперь он думать не хочет, потому что каждый раз мысленно возвращается к одному и тому же человеку. -К нему ведь приставят кого-нибудь? -Не могу вам сказать. Он не может спать, не может смотреть на уже приевшиеся буквы. Чувствует, что что-то не так. Впервые за много лет проноситься мысль о слезах, кто-то говорил, что помогает. Тод действительно готов сдаться, вновь слыша вызов. -Вы на официальных правах вновь допущены к работе по причине нехватки кадров и устранения последствий. Устранение последствий? Что это значит? Тод не понимал, тем более, он не хотел это понимать. Срочный вызов заставляет его оказаться в неизвестном месте. Он всегда хорошо видел в темноте, но сейчас не может разглядеть ничего. Вдалеке все же виднее фонарь, вырисовывая очертания вокзала. Дата на цифровом окне, отливая ядовитым блеском, сообщает, что с момента его отстранения прошла неделя. Сегодня Рудольф должен был сдать последний экзамен. Тод нервно выдыхает, осознание того, что он не опоздал разливается по телу приятным теплом. Мужчина оглядывается в поисках того, ради кого сюда прибыл. Ему не сообщили ни имени, ни причины. Что он, по их мнению, должен сейчас сделать? Вопрос отпадает сам собой, когда захлопывается дверца машины скорой помощи. -Он бросился под поезд, никто не успел даже среагировать, -вещала какая-то женщина из толпы, все больше кутаясь в свою безразмерную кофту. На улице стояла невыносимая жара. Все мысли Тода отпали, оставляя после себя какую-то пустоту. Опоздал. *** Обычно он не ждет, забирая душу сразу. Так легче для всех. К Рудольфу он решается подойти только в звенящей тишине морга. Он видел, как Элизабет билась в рыданиях, как Франц Иосиф покрывал проклятьями каждого, кто осмеливался к нему приблизиться. Тод не хочет слышать всю эту шумиху, юноше бы она не понравилась. У них нет определенных правил, подразумевавших этот процесс. Каждый делает, как считает нужным. Рудольф уже умер, Рудольф ему ничего не скажет. Тод аккуратно убирает волосы с чужого лица, проводя невесомую линию до подбородка. Смерть еще не вступила в свои владения, и в правду, будто спит. Мужчина всегда считал подобные фразы до ужаса сентиментальными и не имеющими смысла. А сейчас он считает таким все. Совершенно все вокруг не имеет смысла, потому что он не сдержал свое слово. Прижимается своим лбом к чужому, опаляя его лицо дыханием. Вот он, Тод, еще дышит, хотя уже давно умер. А Рудольф совсем недавно, но он уже не сделает ничего. Злость зарождается постепенно, разливаясь по венам и согревая. Неужели, юноша был настолько глуп? Неужели, не понимал? Он ведь тоже не сдержал свое слово. Или же Рудольф ничего не обещал? Когда Тод целует он рождается заново. Когда Тод целует, он понимает, что еще не конец. *** Девушка в управлении встречает его как старого друга. Когда Тод кидает перед ее лицом слегка потрепанную папку, она лишь вопросительно выгибает бровь. — Это его досье. Он выиграл городскую олимпиаду, это уже достижение. Я требую, чтобы ему дали право пытаться сдать экзамен. -Вы же понимаете, что мы не можем брать сюда кого попало? -секретарь с умным видом поправляет очки, но папку просматривает, -в нем нет ничего особенного, тем более, он убил себя сам. Он не впишется в нашу систему, в ней нет места недочетам. Таковы правила. -Нет места недочетам? -Тод едва не подскакивает со стула, но вовремя себя останавливает. Его всегда раздражали эти идиоты, затиравшие что-то про идеальную систему, промывая мозги себе и окружающим, -я полчаса пытался разобраться, как работает этот чертов светофор, мне не дали никакого экскурса, прежде чем я был заметен людям. Мне выдали эту чертову кучу документов, не сказав, для чего они. Своей неосведомленностью, по вашей, прошу заметить, оплошности, я рисковал нарушить более дюжины правил за раз. Это ваша система? -мужчина отчеканивает каждое слово, заставляя девушку поежиться. Она молчит еще несколько мгновений, бездумно перелистывая папку. -Что же вы не сказали, что это была не одна олимпиада… Думаю, мы сможем попробовать, -Тод чувствует, как в районе груди резко становится легко. Взгляд наконец проясняется, а на тело накатывает слабость. Секретарь уже занимается заполнением каких-то файлов, замечая его реакцию, -Он ваш первый? Мужчине смотрит непонимающе, пока девушка слегка посмеивается: -Первый, к кому вы не успели, -поясняет она, выравнивая стопку бумаг. Тод может лишь слабо покачать головой, видя, как ее глаза слегка расширяются, -тогда, счастья вам, распишитесь ниже, до сдачи генерального экзамена он остается под вашей ответственностью. Он чуть ли не вырывает пачку из ее рук и вихрем уносится домой, не чувствуя загадочный взгляд, направленный в его спину. *** Когда Тод вновь видит Рудольфа, он чувствует, как его желудок делает сальто. Он слегка прикрывает глаза, давая себе привыкнуть и успокоиться. Все прошло, теперь ему уже ничего не грозит. В том, что Рудольф сдаст экзамен, мужчина не сомневался. Хотя, казалось, что сейчас его могла взволновать любая мелочь. Юноша улыбается, когда видит его и Тод теряется окончательно. Рудольф тянется обнять его, в знак приветствия, но ему не позволяют. Все, что ему дают сейчас — это подзатыльник и объявление бойкота. Мужчина видит, как разочарование разливается в чужих глазах, но никак не реагирует. Теперь можно — теперь он уже ничего себе не сделает. А немного воспитания ему не помешает. На подготовку и сдачу экзамена уйдет пара месяцев, Тод вполне сможет их пережить. Тод может все. -Не говори, что мне снова придется учиться, -Рудольф затягивает привычную тираду с ноткой страха. Действительно, только идиот решится убить себя, сдав все экзамены. Тод театрально отворачивается, слегка ведя плечом. Эти месяцы выйдут долгими. *** Тод много работает и много думает. Рудольф говорит с ним, не нуждаясь в ответах. По-видимому, сам факт наличия слушателя под боком успокаивает, даже если тот каждый раз строит обиженные гримасы. Наблюдать за бытом юноши приятно, наблюдать за ним всем приятно. Спустя месяц Тод думает, что его не хватит, что он пройдет и взъерошит ему волосы, что сядет рядом, заключая в объятия, но продолжая молчать. Его переполняет нежность по отношению к этому существу, и он не в силах с ней справиться. Каждый раз он одергивает себя, выискивая в памяти столь ненавистный эпизод чужой смерти и обида вспыхивает с новой силой. Даже Элизабет не заставляла Тода сменять столько эмоций за такой короткий промежуток времени. Он ненавидит ситуацию, в которой оказался, но все, на что он еще способен — это ждать дальше. Рудольф должен сам понять, что виноват. Несмотря на все, юноша не спешит извиняться. Он смирился с ситуацией, с чужим молчанием. Ему и не нужно большего. Подобные мысли заставляют Тода нервно сжимать полы пиджака. Что будет, если Рудольфу все равно? Все могло бы решиться простым разговором, но никто из них не готов уступить другому. В день экзамена Тод просит завалить его работой по полной. Он не хочет возвращаться домой, он не хочет узнавать результаты, он не хочет говорить. Хотя, казалось, что они оба так долго ждали этого момента. Взять вторую смену мужчина не решается, все же переступая порог дома. Приглушенный свет говорит, что Рудольф ждет его. Сердце чувствуется где-то в горле, Тод трясет головой, отгоняя ненужные мысли. Юноша почти спит, растянувшись на диване, когда он заходит в комнату, но сразуподскакивает, замечая чужую фигуру. Ласково улыбается, а мужчина ощущает, как по телу пробегают мурашки. «Не томи, идиот,»-хочется сказать ему, но он продолжает ждать. -Я сдал, -Рудольф опускает глаза, будто не в силах признать собственный успех. А Тод больше не может терпеть, он чертовски устал от всего этого. Юноша не отталкивает, когда его все же притягивают к себе, а лишь обвивает руками в ответ. Мужчина хочет захватить все и никогда его не отпускать. А получается лишь шумно выдохнуть в чужие волосы. Говорить так ничего и не хочется, объяснять свои действия тоже. Но надо. Поэтому Тод склоняется ближе к чужому лицо, обдавая его дыханием. Рудольф нервно морщится в ответ. Живой. Дышит. -Ты не представляешь насколько ты глуп, -кажется, он продумал эту тираду лучше, чем речь на собственную свадьбу. Юноша лишь кивает в ответ, не прерывая его, -ты думал, что смерть это выход, но ты думал лишь о себе. А теперь твоя мать плачет днями на пролет, отец еще больше на всех срывается, а я… А я чувствую себя полнейшим идиотом, Рудольф. Столько сил было вложено. И ради чего? Молодой человек хочет уйти, но Тод держит его сильно. Заставляет смотреть на себя, до боли сжимая чужие руки. -Я видел твое мертвое тело, я забирал твою душу, ты не можешь просто так уйти! -Мне жаль, -все, что может выдавить из себя Рудольф. В голосе нет ни капли вины, но ситуация его явно не радует. -Тебе не жаль, -мужчина чуть встряхивает его не в силах сдержать эмоции. Он не знает, что ему делать. Это бесполезно, они не слышат друг друга. Хрупкая надежда разбивается о суровую реальность. Он утыкается лицом в чужое плечо, подавляя желание взвыть от бессилия. -Если бы я не умер, ты бы никогда меня не поцеловал, -голос вырывает его из бездны отчаяния. Боже, Тод и забыл. Если раньше можно было бы сослаться на кучу ненужных правил, то теперь Рудольф сам их знал. Почему ему всегда так тяжело? -Ты был мертв, -все, что удается разобрать из его слов. -Ты был прекрасно осведомлен, что моя душа все еще там, -юноша насмехается, проводя рукой по волосам. Так давно хотел. Тод лишь сильнее прячет лицо, уходя от ответа. А юноше можно и не отвечать. *** -Остался только один вопрос? -Какой? -И как давно тебе семнадцать? -Идиот, мне давно не семнадцать. -Да, ты явно не увлекаешься кинематографом.