Панки и доберманы

– Я дома! – входная дверь только успевает закрыться, а навстречу уже бегут два добермана. Следом приближается Матвеев, целуя своего парня в щеку. – Погуляешь с мальчиками или устал? – убирает прядку со лба и смотрит в голубые глаза напротив. – Погуляю, – целует уже в губы, а после опускается на корточки, приветствуя собак. – Есть пожелания на ужин? – Дима опирается о ближайшую стену плечом, наблюдая за щенячьими восторгом двух собак и одного человека. – Как насчет твоей фирменной пасты? – светло-голубые глаза из-под бровей смотрят, а рот в белозубой улыбке блещет. – Хорошо, – прощальный поцелуй и Ржевский отправляется на прогулку с доберманами. Ужинают парни вместе, за постоянными разговорами и смехом. Ржевский рассказывает о прошедшем на студии дне, а Матвеев слушает, после отвечая как разучивал новую партию на барабанах. Ваня, как всегда, старается уговорить Диму записываться в их студии и совместно с другими музыкантами, но тот, в который раз, отказывается, желая сам делать свою музыку. Голубоглазый вздыхает и целует парня в лоб, кажется, понимая, что упрямого триста шестьдесят шестого не переубедить. – Ты бы линзы снял, глаза болеть будут, – Матвеев в ответ целует в гладко выбритую щеку и пальцем по татуировке на скуле проводит. – Не нравятся? – Ржевский начинает убирать грязные тарелки со стола. – Нравится твой образ, но люблю я тебя настоящего, кареглазого и кудрявого, – улыбается. – Ах вот как! – смеется, вытирая столешницу тряпкой. – Извольте, я панк, под стандарты не равняюсь! – А я что, хулиганка по твоему? – Матвеев бровь поднимает, недовольный раскладом. – Ну раз влюбился в панка, то да, хулиганка. Моя! – опирается локтями на стол напротив сидящего парня. – Только танго мы не пляшем и Мартини не пьём! Так что я не хулиганка никакая. Я так-то тоже панк! – Матвеев встаёт, также опираясь на стол, но только ладонями, возвышаясь над Ржевским. – Ну-ну, не может у нас быть двух панков, песня не предусматривает, – улыбается, беся напротив стоящего. – Так напиши новую, Xolidayboy, – Дима к лицу голубоглазого приближается, губами кружит совсем рядом, дразня. – Это стол заказов? – Ржевский из последних сил сдерживается, дабы в поцелуе к губам пухлым не прильнуть. – Он самый. Так что? Напишешь или слабо? – ухмыляется, после облизывается, раззодоривая. – Я тебя сейчас прямо на этом столе заказов разложу, панк, – хищная улыбка, блеск в глазах напротив, и парни сливаются в поцелуе. Дима не выдерживает, зарываясь в уложенные волосы и нагло их растрепывая. Ржевский в поцелуй рычит, одновременно прикусывая губу, так чтобы не прокусить, но ощутимо весьма. Оба теряются в пространстве, оба не понимают как Матвеев лопатками на столе лежит, а Иван сверху весом придавливает, не прекращая терзать губы. Также мимолетно оба замечают отсутствие друг на друге футболок, что так удачно были стянуты в порыве страсти и любви. Ваня отстраняется от губ сладких, что уже покраснели от укусов, он любуется. Любуется любимым лицом с карими глазами, что тонкими ресницами обрамлены, прямыми скулами, аккуратным носом с пимпочкой, которая задирается мило при нахмуривании темных бровей, пухлыми губами, острым подбородком, расписанной шеей, выраженными ключицами, линиями тату, что по плечам ползут, формируясь в рисунки и сюжеты. Ваня не выдерживает такой красоты перед собой и зажмуривается, наклоняясь для множественных поцелуев в скулы, шею, выбитые цифры, грудь, ребра. Он слаб перед Димой, перед его естеством и существованием. А как только из Матвеева вырываются тихие стоны, ведь он падок на поцелуи и ласки, Ржевский готов целовать и лелеять старшего бесконечно, лишь бы тот одаривал его звуками, что так приятны ушам певца. – Давай в спальню, иначе капзда столу, – почти мурлычет, согретый постоянными поцелуями и горячими руками, что по всем эрогенным зонам умело пробегаются. – Да, мы дикари, нас не узнает даже мать, – глухим, низким голосом цитирует собственную песню прямо на ухо Матвееву. Тот аж мурашками заходится. Диму подхватывают в тот же момент, остаётся лишь ногами и руками сильное тело обвить и в новый поцелуй затянуть, что до самой кровати продлится. Матвеева натурально ведёт и мажет со своего парня, он даже просит включить подсветку под потолком. Ведь любоваться друг другом у них в почете и крови. Пока Ржевский вновь губами по шее ведёт, Дима руками за чужие плечи хватается, сминая и ногтями цепляя, а также взглядом многочисленные тату обводит, любуясь каждым отдельным рисунком, что на смуглой коже невероятен. Парни друг с друга шорты тянут, избавляясь и от трусов сразу. Матвеева в жар бросает, как только Ваня свою большую ладонь на его член кладёт, медленно размазывая выделяющуюся смазку. Диме плохо, ему мало кислорода, и именно поэтому он за вихрастую макушку тянет парня к себе, в следующую секунду сливаясь с ним в требовательном поцелуе. Ведь Ваня его кислород, его всё. Спальня полна желания, похоти и любви, что в каждом жесте и касании выражены. Ржевский пыток не прекращает, чересчур медленно водя по основанию и лишь иногда пальцами задевая мошонку. Дима поскуливает прямо в поцелуй на каждое касание головки члена, хочется больше, но его ограничивают, при этом довольно улыбаясь. – Так ты панк или кто? – певец отсраняется, смотря прямо в карие глаза, что просят и молят. – Панк, – Дима хрипит неожиданно даже для самого себя, а после воздух глотает жадно. Возбуждение мучительно медленно и болезненно разрастается. – Хм, а ты знал, что панки... – Ржевский даже не успевает закончить очередную остроумную фразу, как его перебивают. – Давай просто молча подожжём эту кровать, как сам пел, так и делай, – удачно вспоминается строчка из злополучной песни, отчего голубые глаза напротив искрами заходятся. – Так там хулиганка была, – улыбается ехидно и пальцем на розовую головку давит, заставляя старшего закатить глаза. – Да, блять, кто угодно! – Матвеев сдаётся, спор проигран, но проигрыш будет сладок. Ржевский в очередной раз улыбается широко, обнажая зубы, и целует в лоб, следом спускаясь по коже к паху. Как только его губы смыкаются на головке члена, Дима мычит, закусывая губу и зарываясь пальцами в волосы Вани. А тот лишь глаза поднимает, стреляя голубыми очами в самое сердце и душу Матвеева. Ржевский изводит, орудуя языком и водя губами по основанию. Насаживается почти до конца, пропуская то за щеку, то глубже в горло. Диме до одури хорошо, лишь пальцы рук своих сдерживает, как бы не дернуть мягкие пряди волос. Матвееву наблюдать вытянувшееся лицо своего парня дороже всяких побед и наград. Ему впринципе наблюдать его – лучший приз в жизни. Ощущения от горячего рта – невероятны, ещё немного и Дима забудется в этом всём, глядишь и в астрал вылетит. Но Иван, умеющий чётко держать на грани своего любовника, отсраняется, доставая в ближайшей тумбочке бутылёк со смазкой. Матвеев что-то невнятно бурчит из-за закушеной губы, но бедрами елозит призывно. Ржевский уже смазку меж пальцев согрел и приставляет один к кольцу мышц, а сам ртом обратно на член насаживается. Черноволосого не просто разрядом тока прошибает на двух пальцах через пару минут, его почти в экстазе бьёт, словно молния неоднократно ударила, распространив импульсы по всему телу. Дима не стесняясь стонет, одной рукой хватаясь за волосы Ржевского, а второй за простынь, сминая ткань между пальцами. Ваня за время их отношений прекрасно выучил как и что надо делать, дабы довести Матвеева до состояния не состояния. Он, всё еще облизывая и целуя член, держит парня на грани, не забывая пальцами растягивать. Сейчас вот третий добавляет максимально медленно, не желая причинить боль. Диме не терпится, у него во всём теле тянет, никакое натяжение струн его гитар не сравнится. Ощущать губы Вани на своём члене – почти болезненно, поэтому он слабо тянет его голову на себя, вынуждая прекратить минет. – Ещё немного, и я откинусь прям тут, – Матвеев шепчет в самые губы, что перед ним, смотря в глаза, истинный цвет которых за линзами голубыми прячется. Но как же ему идёт! – Не вызывай жалость – тебе это не к лицу! – очередная цитата, и Ржевский резко вынимает пальцы из плена мышц, отчего старшего на долгий стон пробивает. Хочется ещё, хочется больше и все сразу. Сейчас никакой стимуляции, полная пустота, даже кожа не чувствует привычного тепла от Вани, ведь тот отстранился, любуясь своим парнем, четкостью чёрных линий и бледностью кожи. Дима этим пользуется, заваливая его на спину, а сверху сам усаживается, седлая бедра и тут же проводя рукой по крепкому члену, который так хотелось ощутить в себе. – О, сегодня ты сверху? – Ржевский своим невероятно низким, с явной хрипотцой, голосом говорит, и ладони на ягодицы по-собственически кладёт, сжимая пальцы на нежной коже. – Ага, а как только выпущу альбом и в чартах тоже буду сверху, – наклоняется, шепча на ухо, и зубами прикусывает мочку, тут же языком зализывая. – Ну попробуй, хулиганка, – шепчет в ответ, а после наблюдает, как Матвеев медленно усаживается на его член, попеременно закатывая глаза и сжимая чужие плечи. У Димы сейчас калейдоскоп чувств, ощущений и эмоций, и совершенство перед глазами. Ладони на грудь Ржевского перемещает, ведя пальцами по змеям, которые возле ключиц набиты, и по собственноручно набитым рисункам, делает лёгкое движение бедрами – стонет, ведь член проходится под нужным углом, дальше большим пальцем обводит следующую татуировку, не переставая любоваться и наслаждаться. Перед Димой весь мир – его Ваня, который улыбается сейчас, ведя руками от ягодиц к рёбрам, ощущая все мышцы, что напряжены. Дима покачивается и насаживается не спеша, ведь так ощущения в тысячу раз острее, он смотрит и видит перед собой шедевр, чудо света и просто своего любимого человека. Его улыбку, сияющие глаза, маленькую татуировкой скрипичного ключа, взлохмаченные собственными руками волосы. Матвеев чувствует любовь Ржевского, его сильное тело под собой, изящные руки, что ласку не прекращают, а также помогают бедрами двигать, хватая под ягодицами. Дима видит, чувствует и любит. Ощущений – океан, но утонуть ему не дадут, Матвеев точно знает, очередной раз полностью насаживаясь на член и зажмуривая глаза, потому что он на грани. Постоянно и всецело. На грани безумия, наслаждения, здравого рассудка, любви и много чего ещё. Ваня в спину толкает, к себе прижимает и в поцелуй утягивает, убирая мешающую черную челку, и параллельно бедрами двигает, вбиваясь членом в Матвеева. Дима сипит, стонет и вот-вот разорвётся от эмоций, ему слишком хорошо, запредельно. Запредельно ощущать член в своей заднице, что по простате проезжается, запредельно тереться членом между двух тел, запредельно целовать пухлые губы Ржевского, который руками лишь ближе прижимает. Диме – запредельно, и Ваня с радостью разделяет это с ним, кусая губу и резко отстраняясь. Матвеева легкой дрожью бьёт, он кончает с тихим хрипом "Ваня". А младший еще пару движений делает и изливается, выпуская скопившееся напряжение, эмоции и чувства. Обоим хорошо, оба лежат с закрытыми глазами и тяжело дышат, восстанавливая сердечный ритм и дыхание. Вскоре Дима сползает, рядышком укладываясь и оставляя поцелуй на щеке парня. Тот сразу поворачивается на бок и улыбается, наблюдая Матвеева в расслабленном, спокойном и умопомрачительном виде. Улыбка взаимна, следом нежный поцелуй, как извинение за покусанные губы. – А ты знаешь, что панки не сосут? – Матвеев отсраняется, поднимая один уголок губ. – Ты хочешь сказать, что теперь надо писать песню про двух хулиганок? – Ваня улыбается искренне, как и всегда. – Сейчас надо меня целовать, а потом в душ. – Совместный? – Боишься, что не сдержишься? – Дима ухмыляется вновь, ему задумка по душе. – Даже не собирался... – перекатывается и нависает на Матвеевым. – Сдерживаться, – в новый поцелуй затягивает, чувствуя, как чужие руки за шеей сплетаются, притягивая ближе. На следующее утро за завтраком Ваня всё же написал текст про двух панков. Благо вдохновение было. И муза. И алый засос на шее.