Чернила

Чëрные линии чернил бегут торопливо за изящной кистью, не смея повернуть или капнуть не туда. Эта кисточка—рабочая лошадка каллиграфа, рука к ней привыкла и движения выглядят аккуратно и до невозможности скрупулёзно. – Но ты ведь тоже считаешь что он виноват?-после положительного ответа собеседник чуть с места не слетел, видимо, от возмущения.- Вот! Так возьми и заставь его извиниться! Белокурые локоны с косым срезом вальяжно потряхиваются от каждого движения возмущенного парня, чьи голубые глаза стали почти чëрными, с отблеском ртути. Стоило догадаться, что предмет обсуждения его явно раздражает. Но раздражённые крики не могли заставить каллиграфа оступиться и поставить кляксу в письменах. Тем не менее, тяжëлый вздох вырвался из груди, быстро окончивший шум. – От тяжëлых мыслей так и хочется есть... Слова каллиграфа не удивили белокурого мальчишку, он лишь уселся поудобнее на кровати, откидывая плед. – Конечно хочется, ведь это усиленная работа мозга! Встряхнув головой и разбросив чëрный каскад прямого среза по плечам, он повернулся на кресле подъехав чуть ближе, в руках он всë ещë держал кисть, забыв отложить ту на подставку. – Можно... И получив кивок, каллиграф оставил кисть, о которой вспомнил, на столе, а после медленно и спокойно залез на кровать придвигаясь ближе к мальчишке. – Две... – Закрыта- перебив, успокоил он собеседника. Подползя ещë ближе, он пару раз принюхался около шеи мальчика, сразу после того, впившись клыками в шею бедняге. По комнате стали слышны слегка хлюпающие звуки и редкие, тихие вскрики "обеда" скурпулезного каллиграфа. В дверь постучались, а сразу после в комнату вошло трое мужчин. Один из них, их наставник, ойкнул, но улыбка с его лица не пропала. – О, мы кажется прервали что то интимное. – Да, вы прервали мой обед. Встав с кровати он сел обратно в кресло и продолжил вырисовывать искусные иероглифы, не обращая внимание на сконфуженность окружающих.