Моими глазами

      Читать комментарии было плохой идеей. Прислушиваться к «экспертному» мнению комментаторов — ещё хуже. Кто-то ограничивался более деликатным «поправился», другие же не стеснялись в выражениях. От всяческих «чёт раскабанел» начинало подташнивать.       В раздражении откинув телефон в сторону, Антон встал с кровати и злобно зыркнул на шкаф, в дальнем углу которого пылились весы. Пришлось доставать, попутно вспоминая, когда он вообще в последний раз к ним прикасался. Надежда на то, что батарейка села и взвеситься просто не выйдет, угасла вслед за вспыхнувшим дисплеем. Работают... Да блять.       Антон поморщился, когда босые ступни соприкоснулись с холодной стеклянной поверхностью. Результат не порадовал. Точнее, Шастун и не знал, какому числу он мог бы присвоить статус «нормального», но Аполлоном себя все равно не ощущал. Нервно выпутавшись из кофты и домашних штанов, снова встал на весы. Лучше не стало. Даже собственное отражение теперь косилось с осуждением. И почему ему никто из друзей не сказал, что все настолько плохо?       С презрением ткнув себя в то место, где у нормальных людей должен находиться пресс, Антон решил, что пора идти на радикальные меры. Он, честно, не собирался измываться над своим организмом какими-нибудь извращёнными способами. Просто хотел устроить разгрузочный день. Несколько дней.

***

      На сегодняшних съёмках его образы состояли в основном из безразмерных вещей. Натянув огромную толстовку, Шаст с сомнением оглядел себя. Вроде неплохо. Она, по крайней мере, скрадывает не особо изящный силуэт его тушки. Пока визажист кружила вокруг него, укладывая волосы, Антон всеми силами старался не смотреть в зеркало: каждый новый взгляд выхватывал что-нибудь, от чего хотелось заползти под одеяло в самой темной комнате и вообще никуда оттуда не выходить. Ему то второй подбородок примерещится, то щеки кажутся слишком уж пухлыми. А если улыбнуться? Это ж вообще беда.       Импровизировать на голодный желудок даётся непросто. Мозг совсем не варит, но опыт делает свое дело. История вроде как складывается неплохо: зал смеётся, и никто из парней не отфыркивается от его попыток выдать что-нибудь остроумное. Закрадывается мысль, что стоило бы хоть пару леденцов перед съемками съесть, поднять уровень сахара. Логика этой мысли прослеживается отчётливо, но ее быстро вытесняет неприятное воспоминание о цифрах на дисплее весов. Нет. Есть сладкое — последнее, что ему сейчас нужно.       Под конец третьего мотора становится сложнее выдавливать из себя шутки. Улыбка со стороны наверняка кажется вялой и вымученной. Арсений косится подозрительно, чаще обычного задевая плечом и, когда оказывается спиной к залу, округляет глаза в немом вопросе. Да в порядке он, в порядке. Просто устал.       Стоило только выбраться за пределы обзора камер, как плечи сами собой ссутулились. Там Антон старался выглядеть как обычно и, может, даже несколько чрезмерно выпрямлял спину, но сейчас можно было расслабиться. Переодевшись, без сил рухнул на диван в гримёрке. Парни рядом что-то оживлённо обсуждали. У Шаста даже сложилось впечатление, что эти трое совсем не выдохлись. Ну или они просто выглядели слишком уж бодрыми на его фоне.       Участвовать в разговоре Антон не торопился. Во рту пересохло, а в обычно прохладном офисе почему-то становилось до ужаса жарко. Вокруг словно стало значительно меньше кислорода. Грудь тяжело вздымалась от каждой попытки выхватить из этого душного марева хоть глоток свежего воздуха. На лбу выступили мелкие бисеринки пота. Шастун стер их тыльной стороной ладони и неуверенно поднялся на ноги. Так не пойдет. Надо умыться и приходить в себя, пока никто ничего не заподозрил. Друзья точно его специфический план похудения не одобрят.       — Ты куда? — ускользнуть незамеченным из комнаты не удается: вопрос Поза настигает за пару шагов до двери.       — Мне чёт нехорошо, — голос звучит глухо. Слюны совсем не выделяется, и попытка сглотнуть оборачивается осевшим в горле тугим комком. — Я выйду на минутку.       — Может, с тобой пойти? — взволнованно уточняет Арсений. Краем глаза Антон замечает, как гибкий силуэт подскакивает со своего места.       — Реально, Шаст, ты пиздец бледный.       Антон жмурится, тяжело втягивая воздух. От замечания Матвиенко голова начинает кружиться ещё сильнее. Быстро метнув взгляд на свое отражение в зеркале, Шастун подтверждает неутешительный вердикт — выглядит он и впрямь паршиво. Но это не мешает отмахнуться и натянуть на лицо, насколько это возможно, уверенную улыбку.       — Да не, все нормально.       Не желая услышать ещё что-нибудь по поводу своего внешнего вида, парень вываливается в коридор, прикрывая за собой дверь. Там оказывается ещё жарче. К горлу подкатывает тошнота, пока Антон на негнущихся ногах ковыляет в сторону туалетов. Прохладная вода должна привести его в чувство, нужно только добраться до нее. На задворках сознания проплывает мысль, что, благо, в коридоре никого нет. Шасту на самом-то деле очень не хотелось, чтобы кто-нибудь застал его в то время, как он, держась одной рукой за стену, предпринимает жалкие попытки ползти в нужном направлении.       Перед глазами густым роем метаются черные точки. Они вспыхивают, перекрывая обзор, а коридор качает так, словно Антон находится не в здании, а на корабле, попавшем в мощный шторм. Взгляду просто не за что зацепиться. Шаст приваливается к стене и трясет головой, пытаясь вернуть реальности хоть какие-то очертания. Слабость накатывает разом. Обернуться на звучащие где-то в отдалении знакомые голоса и попытаться заверить, что у него все в порядке, Антон не успевает. Мир затухает, как по щелчку.       Сознание возвращалось медленно. По левой щеке прилетел легкий шлепок, правую настигла та же участь. Шастун осторожно приоткрыл глаза, опасаясь вспышки головной боли. К счастью, ее не последовало, а вот тело ощущалось неподъёмно тяжёлым.       Над ним склонился Дима. Обеспокоенно сведённые к переносице брови, заставили что-то внутри похолодеть. Было плохо, а теперь стало ещё и страшно. Из-за плеча Позова вынырнул Сережа, его лицо выглядело не менее взволнованным. Кто-то бережным касанием убрал прилипшую ко лбу прядку волос. Глубокий вдох позволил уловить ниточку аромата, в котором безошибочно угадывались нотки парфюма Арсения. Антон попытался приподняться, чтобы увидеть и его, но Попов не позволил двинуться и убрать голову со своих колен.       — Как себя чувствуешь? Болит что?       За пеленой шума в ушах, Шаст сумел всё-таки разобрать череду вопросов Димы. Он бы и ответил, но сил хватило только на краткое отрицательное мычание.       — Шаст, словами давай, — тон Позова не оставляет выбора. Приходится собраться и выдавить из себя подобие ответа.       — Н-нормально. Не болит, — собственный голос кажется совсем чужим, хриплым и осипшим, как во время простуды.       Сережа что-то протягивает Арсу. Позади себя Антон слышит тихий щелчок, а после к сухим, потрескавшимся губам заботливо подносят горлышко бутылки. Ком в неестественно пересохшем горле смывает глоток прохладной воды.       — Это мы сегодня уже слышали. Тебе сначала плохо, потом «да не, пацаны, все нормально», а ещё через пять минут ты в обморок падаешь.       — Димка прав, — раздается над головой голос Арсения. — Шаст, ну нельзя ж нас так пугать.       — Мы уже все отсняли, я бы не сказал, что ты это из-за волнения. Вспоминай, чего ел, пил может.       Антон слабо дёргает плечом, мол, не помню. Позов подхватывает его руку, отодвигает цепочку браслета и плотно прижимает пальцы к запястью. Взгляд его фиксируется на наручных часах, пока он вслушивается в неровный ритм сердцебиения. Выждав минуту, Дима подозрительно щурится, а затем уточняет тоном, не терпящим ни малейшей попытки обмана.       — Шаст, а ты когда вообще в последний раз ел?       — Утром сегодня, — едва шевелит губами парень. Желудок, протестующий против такой откровенной лжи, жалобно подвывает, подставляя собственного владельца. Антон мигом сует руку в карман толстовки и всей ладонью давит на живот. Если этот предатель сейчас же не заткнется, его враньё тут же раскроют. И тогда уж пацаны точно сожрут его со всеми потрохами.       — Если ты ещё можешь врать, организм твой походу поддерживать тебя не намерен, — Антон, честно говоря, надеялся на дружеский стёб, а не сплошные упрёки, хотя бы от Серёжи, но все его ожидания рухнули вслед за серьезным неодобрительным взглядом.       — Так, Шаст, а теперь правду давай. Когда ты ел? — с нажимом повторил Дима, четко давая понять — с живого не слезет, ответить все равно придется.       Желудок судорожно сжимается, не то от голода, не то от внезапно накатившей тревоги, вызвавшей чувство тошноты.       — П-позавчера. Позавчера вечером, — сконфуженно признается Антон, не зная куда и прятаться от пристальных взглядов друзей. Да, он накосячил, но если они продолжат так пялиться или примутся втроем отчитывать его на правах «старших и более опытных», он с удовольствием приложится головой о стену. Пару раз.       Рука Арсения, до того ласково гладившая его волосы, замирает в воздухе. Похоже, он всеми силами сдерживает уже сформировавшуюся тираду. Позов же и не думает, как бы поделикатнее обрисовать свое отношение к Антоновой выходке, и вываливает все, как есть, попутно используя мат в качестве запятых. Сережа укладывает руку ему на плечо и сжимает, пытаясь убедить, что устраивать разбор полетов, сидя на полу посреди коридора — не лучшая идея, и им бы стоило вернуться обратно в гримёрку.       — Не вскакивай. Ещё не хватало, чтобы голова закружилась, и снова свалился, — Арсений остаётся единственным, чей голос звучит более-менее спокойно. Приобняв Антона за плечи, он помогает осторожно подняться. С другого бока пристраивается все ещё ворчащий Дима.       Когда ему помогают опуститься на диван, Шастун снова чувствует страшную слабость во всем теле. Возможность привалиться к севшему рядом Арсу избавляет от необходимости двигаться, выбирая удобное положение.       Где-то сзади уже щелкает вскипевший электрочайник: Матвиенко специально был отправлен Позом вперёд, чтобы не терять время.       — Ну, рассказывай давай, к чему такие жертвы? — Дима, устроившийся в кресле сбоку, скрестил руки на груди и, судя по всему, планировал взглядом высверлить дыру на лбу Шаста.       — Да подожди ты, пусть хоть в себя придет немножко, — теплые руки Арсения обвивают его, пряча в защитный кокон. — Набросился, как коршун на зайчонка. Мы ж даже причины не знаем, — Антон понимает, «зайчонок» — не прозвище, а обозначение зверька. Но все равно в груди разливается спокойствие, смешанное с благодарностью.       Сережа протягивает ему кружку с чаем. Напиток горячий и очень сладкий. Шасту даже чудится, что сахар с каждым глотком все больше разливается по венам. Энергия по капельке возвращается, и Антон надеется, что лицо его не выглядит теперь таким мертвенно бледным, как раньше.       Шастун затравленно огляделся, сжимая полупустую кружку обеими руками. От волнения покалывало кончики пальцев, и он пытался согреть их о теплую керамику. Заполняющий грудь воздухом глубокий вдох, и изо рта потоком сумбурных, несвязных фраз вырывается скомканное объяснение. После пары уточняющих вопросов пришлось выложить не только свои загоны из-за комментариев, но и рассказать про напряженные отношения с весами.       — Начитался он блять. Помру нахуй с голоду, лишь бы хрен знает кому в комментах угодить. А ещё лучше в обморок грохнусь, давно же голову себе не разбивал, — голос Дима больше не повышал, но лучше от этого не становилось. Наткнувшись в очередной раз на огненный взгляд Позова, Антон неосознанно вжался Арсению в бок. По спине кратким разрядом тока пробежал холодок.       — Ты и поправился? Шаст, ты чё, совсем дурной, что ли?       Антон готовился защищаться от нападок не понявших ситуацию парней, но спокойный и чуть разочарованный тон ввел его в ступор. Дима с Серёжей говорили, что-то спрашивали, а вот Попов молчал, покровительственно уложив руку на Антоновы плечи.       — Вот и где ты тут у себя что-то лишнее нашел? — Поз бесцеремонно щипает его за бок. Легонько совсем, просто для демонстрации своих слов. Антон отмахивается, отпихивает от себя хищно тянущуюся с другой стороны руку Матвиенко и двигается поближе к Арсу, ещё плотнее упираясь локтем ему в ребра. Нечего его трогать. Устроили тут контактный зоопарк.       Когда эти двое начинают посмеиваться, Шастун окончательно сдаётся: нижняя губа чуть заметно предательски подрагивает, стараясь не подпустить слезы к глазам. Услышав, как он тихонько шмыгнул носом, Арсений снова обнимает, ласково поглаживая по голове. Чувствуя поддержку в этих касаниях, Антон позволяет себе с осуждением зыркнуть на парней.       — А чего ты возмущаешься? Тебя ж как ребенка надо с ложки кормить, раз сам не в состоянии поесть. Я в ахуе, если честно. Здоровый лоб, а ума... У меня просто нет слов.       — И несмотря на это, ты не затыкаешься уже десять минут. Поз, ну харэ, — пресекает поток новой тирады Сережа, пока Арсений баюкает в объятиях самую несчастную версию Антона, какую когда-либо видел. Глаза виноватые-виноватые, на Димку так вообще взглянуть боится.       Убедившись, что Шаст допил чай, Позов позволяет себе сменить тактику и вместо попыток вразумить младшенького, переключается на Попова. Проницательность его не знает границ, так что Дима без тени сомнения раздаёт указания так, будто бы Арсений вслух озвучил свои планы сегодня отвезти Антона к себе.       — Арс, дурачину этого персонально с ложки кормить, — тот преувеличенно ответственно кивает, так что Шастун нервно встряхивает плечами, не понимая, серьезно это он или просто подключил свои актерские способности. — А ты сюда иди. Да-авай, не прибью я тебя раньше времени, — Антон делает робкий шажок, ожидая едва ли не лёгкого подзатыльника, но, увидев раскинутые в стороны руки, осознает, что подозвали его совсем с другими намерениями.       Позов обнимает крепко, так что парень чувствует исходящее от него напряжение. Переживает. Отчитывать-то он может сколько угодно и ругать за подобные выходки будет — без этого никак — но не со зла ведь, просто беспокойство так выражает.       В машине Арсений сразу сует ему несколько карамелек. Сиди, мол, поддерживай уровень сахара, пока едем. Антон сопротивляться не стал, зашуршал прозрачным фантиком, закинув в рот конфету.       — Я думал, ты меня домой отвезёшь, — непонимающе шепнул Шастун, заметив, что маршрут отличается от ожиданий.       — Я и везу. К себе.       От этих слов Антон ощутил вновь зародившееся напряжение. Тон Арса показался слишком уж бесцветным. Обычно наедине Арсений, наоборот, становится более ласковым. Не то чтобы парни хоть раз выражали недовольство по поводу их... особо трепетных взаимоотношений, но Попов в принципе не любитель выставлять личное напоказ. При всех может разве что обнять, шепнуть что-нибудь успокаивающее, но поцелуи в висок или макушку считает уже слишком интимным. А вот сейчас Арс почему-то не проявляет совсем никаких эмоций. И это не может не навевать тревогу.       — Пацаны ругались, а ты спокойнее всех был. Сейчас домой к себе везешь... Выволочку мне устроишь?       — Просто проясню некоторые моменты, — больше до конца поездки Попов не проронил ни слова. Антон его разговорить и не пытался.       Оказавшись дома, Шастун сразу зарылся в шкаф. У него в Арсовой квартире и одежда своя есть: так удобнее, не приходится из-за таких вот внезапных приездов париться, выискивая во что бы переодеться. К его удивлению, путь в ванную неожиданно перекрыла фигура Попова.       — Подожди, Шаст, — Арсений аккуратно придержал его за локоть, с беспокойством заглянул в глаза. — Ты точно себя нормально чувствуешь? Не свалишься там? — Антон несколько раз честно кивнул. Слабость никуда не делась, но он, по крайней мере, мог относительно уверенно стоять на ногах. Арс с сомнением поджал губы, но все же отошёл в сторону, — Ладно, дверь только не закрывай.       Шастун послушался — запираться не стал. Душ постарался принять как можно быстрее и осторожнее. Не хотелось испытывать судьбу: если голова вновь закружится, с ним может случиться именно то, чего опасался Арсений.       — Шаст, чего притих? У тебя все хорошо? — за коротким стуком донёсся обеспокоенный голос Арсения. Он все это время под дверью простоял, что ли?       — Да. Да, я уже выхожу.       Антон наскоро натянул штаны и широкую футболку, не желая предстать полуголым перед пристальным взглядом Попова. Раньше его никогда не смущали подобные вещи, но сейчас, когда собственное тело внезапно начало напрягать, очень не хотелось оставаться раздетым в присутствии кого-нибудь ещё.       Шастун успевает устроиться на диване в комнате, когда Арсений снова заявляется в поле зрения. На этот раз с тарелкой в руках.       — Диме обещал с ложки тебя кормить. Так что давай, садись поудобнее.       — А-арс, ну ты же не серьезно? Ты же не будешь, правда? — Антон опасливо косится и на всякий случай отодвигается к краю дивана, подальше от приближающегося брюнета.       — Но мог бы, — отдавая парню тарелку, Арсений невольно усмехается: Шаст в этом положении на воробушка похож. Нахохлился, подобрал под себя длинные ноги и смотрит на него как-то боязливо, с капелькой стыда в глубине зрачков. — Позу ни слова. Ешь.       — Арс, ты переоцениваешь способности моего желудка, — Антон разглядывает содержимое тарелки, принюхивается, убеждаясь, что принесли ему вполне неплохой куриный суп.       — Ешь и молчи. Пожалуйста, Шаст, хоть полтарелочки, — Попов неожиданно для самого себя смягчается, протягивает руку, с нежностью прикасаясь к растрёпанным кудряшкам. — Как себя чувствуешь сейчас?       — Как мне молчать, есть и рассказывать одновременно? — Арсений морщится от мелкой колкости, кривит губы в улыбку.       — Будешь отшучиваться — я тебя за нос укушу.       — А если нет? — шатен крутит ложку между пальцев и едва не роняет ее, когда зависнувшие напротив голубые глаза сверкают игривыми искорками. Арс помедлил мгновение, а затем легонько чмокнул в самый кончик носа. Антон зажмурился от удовольствия, так и замерев с приоткрытым ртом.       — Но я же ещё не...       — Авансом. А теперь поешь.       Такая «мотивация» заставляет-таки зачерпнуть немного супа. Спустя пару ложек, Антон снова отвлекается. Словно опомнившись, вскидывает голову.       — А откуда вообще?       — Приготовил по-быстрому в скороварке, — усмехнувшись абсолютно ошарашенному взгляду, Арсений всё-таки отвечает серьезно. — Да заказал просто. Привезли, пока ты в душе был.       Шастун отмечает для себя, что Арс даже к выбору обычного супа подходит ответственно. Бульон действительно вкусный, и Антон добросовестно съедает большую часть. Оставшееся же отставляет на подлокотник.       — Ты так и не ответил, как себя чувствуешь.       Арсений не пытался выпытать что-то, не давил, а просто проявлял беспокойство. Его мягкая забота и полное отсутствие хоть малейшего намека на упрек в голосе словно бы подталкивают Антона открыться. Вместо дежурного «все в порядке» хочется отвечать честно. Только вот подкравшийся из глубин сознания стыд крадёт все знакомые слова, оставив лишь одну стандартную фразу.       — Все хорошо.       Антон пытается расслабленно глупо улыбнуться, но под серьезным взглядом Попова усмешку приходится проглотить. Брюнет неверяще качает головой. Глубоко вдыхает и длинно медленно выдыхает, потирая переносицу двумя пальцами.       — Арс, мне правда лучше. Физически все хорошо.       Арсений же поднимается с дивана, садится перед ним на корточки. Ласковым теплом согревает пальцы Антона в сложенных лодочкой ладонях. Он говорит так тихо, что Шасту приходится напрячься, чтобы не упустить ни единого слова.       — Скажи мне, пожалуйста, только честно. Если тебе что-то действительно в себе настолько не нравится, что ты решил себя голодом морить...       — Арс, ну я не... — Арсений предупредительно поднял указательный палец, мол, помолчи минутку. Антон мгновенно захлопнулся: успеет ещё оправдаться. Когда Попов смотрит вот так, его лучше не перебивать.       — Ты почему мне ничего не сказал? Думал, я не пойму или сочту твои переживания несерьёзными?       — Решил, что не стоит тебя грузить, — на самом деле, все их так называемые «разговоры по душам» сводились к краткому «я хочу тебя», а дальше уже не до пустой болтовни было. Так что у Шаста и в мыслях не было делиться с кем-то своей проблемой, а уж тем более рассказывать о ней Арсению. От этого становилось стыдно даже перед самим собой, но он ничего не мог поделать с тем фактом, что его действительно волнует отношение Попова ко всему этому. Что, если он перестанет испытывать к нему те же чувства, что раньше? А что, если уже?       В уголках глаз против воли скапливается прозрачная влага, и Антон вздрагивает, осознав, с какой пугающей ясностью Арсений сейчас видит его слезы. Вроде взрослый человек, а чувствует себя так потерянно и жалко, точно провинившийся мальчишка.       — Прости. Я и не понял сразу, что слова для тебя важны наравне с действиями, — тонкие пальцы скользят по запястью, задевая звякнувшие браслеты.       — О чем ты? — свободной рукой Антон упрямо смахивает замершие на ресницах капельки.       — Мы не так много говорим... о нас. Я выражаю свои чувства касаниями, поцелуями и, мне казалось, этого достаточно. А тебе хочется больше разговоров, слов, сопутствующих прикосновениям, — Арсений заглядывает в нежно-зелёные глаза с абсолютной искренностью. — Я ведь не ошибся?       — Нет... В смысле, не думаю... Не знаю... — Арс улыбается самыми уголками губ, заметив лёгкую растерянность.       Антон прикрывает глаза, ожидая, что тот, приблизившись, привычно поцелует его. Немного напористо, сжимая пальцами волосы на затылке, прикусывая нижнюю губу. Но вместо прикосновения к губам ощущает невесомый, до дрожи нежный поцелуй в лоб.       — Глупый ты, — шепчет Попов у самого ушка. — Пойдем к зеркалу.       — И чего я там не видел?       — Пойдем, говорю, — настойчивый тон и заботливо обвившаяся вокруг плеч рука вынуждают согласиться.       Они останавливаются перед большим зеркалом на стене. Антон с толикой презрения косится на свое отражение и сразу же занимает оборонительную позицию, скрестив руки на груди, когда Арсений просит снять футболку.       — Шаст, ну чего ты? В какой момент ты меня-то начал стесняться? — шатен упорно молчит, отступая на шаг назад. — Ну хочешь, я тоже сниму?       — Да ты что угодно можешь делать, ахрененно же выглядишь, — на эмоциях Антону никогда не удавалось долго держать язык за зубами. — А я вот как-то... — губы сами собой кривятся, будто бы он откусил кусочек лимона. — Фе-е.       Арсений снова оказывается позади него, придерживая за талию, возвращает к зеркалу и просит совсем мягко, позволив себе коснуться губами позвонков между напряжённых плеч:       — Давай ты снимешь, а я докажу тебе, что это не правда. Попробуешь посмотреть моими глазами.       Шастун медлит, раздумывает. Отказываться смысла нет — хуже точно не станет. Поэтому, стянув футболку через голову, он отбрасывает ее в сторону.       — А теперь смотри.       — Зачем? — обречённо выдыхает Антон. Взгляд скользит все же по собственному отражению. Без удовольствия, без малейшей капли здорового самолюбования. — Что я увидеть-то должен?       — Такой красивый, — любовно мурлычет Арсений, заверяя свои слова поцелуем в плечо.       Попов просовывает руки под локтями Антона и, не встретив сопротивления, устраивает ладони в районе нижних ребер. Пальцы бархатным, лёгким касанием проходятся по коже. Шастун неотрывно следит за его движениями, а сам Арсений довольно сцеловывает с позвоночника мелкие мурашки.       Руки спускаются ниже, скользят по животу, и Антон на автомате дёргается. Слабый рывок назад ничего не даёт — спиной он упирается Арсению в грудь и снова слышит почти требовательное «смотри». Под плавными, но уверенными прикосновениями с телом словно что-то происходит. Мышцы торса рельефно очерчиваются, являя глазу знакомые изгибы. Арс ведёт ладонями до самых тазовых косточек, и под его руками все то «ужасное и неправильное», что виделось Антону, пропадает.       — Как ты это сделал? — с лёгкой удивленной смешинкой спрашивает Шастун, пока Арсений продолжает гладить его, не позволяя и тени смущения помешать шатену чувствовать себя комфортно в собственном теле.       — Ничего я не делал. Просто показал тебе то, что вижу сам, — вспомнив собственные слова о важности для Антона именно разговоров, Попов нежно бормочет ему в шею, обнимая и как можно крепче прижимаясь к спине. — Красивый. Мой.