* * *
Все сложные истории начинаются с простого. Эта началась с того, что они все решили: Курво перестарался, пока праздновал скорый отлёт «Светлого». Первая экспедиция, первый корабль для путешествия через Пустоту. Им всем иногда нужно было сделать усилие, чтобы расслабиться по-настоящему, и Курво в этот раз хватил через край. А что ещё они могли подумать? Во всяком случае, в полутёмном так себе кафе, куда они специально забрались, чтобы оттенить большую радость, Курво отлучился из-за стола, а когда вернулся — сам на себя был не похож. Турко немедленно пнул его под столом, но так, чтобы все видели: — Ты что? Но Курво только покачал головой. Отпил из опустевшего бокала и даже нос не сморщил, не то что не выругался. Сделался вдруг задумчиво-мечтательным. Смотрел на местную ресторанную люстру, сделанную под старый стиль: водопад маленьких хрусталиков. Они семеро в последнее время если где и встречались, то в совершенно новых местах, где даже старина была поддельной. Так было куда уютнее: сразу казалось, что, если мир вокруг и кувыркнулся через голову, то они сами всё ещё остались прежними. Турко по-прежнему занимал очень много места, не столько даже физически, сколько в чистых ощущениях, и когда тряс головой, не соглашаясь с чем-то, всё ещё был похож на пса. Ну, на такого пса, который весь отряхивается после купания в реке. Курво иногда замолкал — вот как сейчас. С равным успехом мог опомниться и броситься что-то записывать на салфетке, или уйти в осанвэ с Тьелпэ — друг с другом, с близкими, они часто общались по старинке, мыслями, — или наоборот, всех бросить и начать разговор по палаллону. Он в последнее время всё вынашивал новую мысль: как бы так сделать, чтобы письменная речь передавалась бы на расстояния? Не устная, как с палаллоном, и не образы, как в осанвэ, а именно запечатлённые слова. Почему-то возможность отправить чётко сформулированные фразы на другой конец острова и мгновенно получить ответ его совершенно завораживала. — Эй, — спросил Морьо, — долго будешь так сидеть? Обычно Курво во время своих мелких отлучек всё же выглядел по-другому. Губами не шевелил, но глаза к потолку возвести мог. Видно, что что-то просчитывал. А в этот раз он только покачал головой: — Вообще не буду. Извините меня. Это… Кано опаздывал, и Майтимо не с кем было переглянуться по-особенному. Это какой-то всё-таки особый вид волнения — когда боишься потерять кого-то ещё раз. И чем лучше всё складывается, чем все в семье спокойнее и благостнее, и увлечённей нынешними своими делами — тем сильнее страх. Не то что Майтимо денно и нощно думал, как там братья — иначе он сошёл бы с ума ещё в первой жизни. Но вот когда кто-нибудь резко замолкал, или не находил слов, или… — Да ты просто перебрал! Сколько ты выпил этого сливового? Это, конечно, Питьо. Тэльво должен был подхватить, и не подвёл: — Это один из его малоизвестных талантов: тихонько себе подливать. Неправда, что ли, Курво? — Да, — сказал Курво, но по-прежнему смотрел как будто не на них на всех. Смотрел на лампу, будто хотел задеть её рукой, чтоб начала раскачиваться — и россыпь бликов бы рассыпалась по скатерти. — Так, — сказал Кано, одновременно отодвигая стул, падая на него, разматывая шарф и открывая местный список блюд, — мы уже перешли к дурацким шуткам? Что я пропустил?.. Выходили они тоже толпой: специально цеплялись друг за друга, хлопали по плечам, наступали на ноги. Отвратительно шумная компания. И не поймёшь ведь, сколько им всем лет. — Да, — сказал Питьо, — теряем хватку. В прошлый раз нас быстро выгнали. — Это всё Курво! Не буянит как положено. Курво вышел последним. Огляделся, будто искал кого-то, хотя ни Тьелпэ, ни маму, ни других членов семьи они сегодня не ждали. Майтимо пропустил остальных вперёд: после таких встреч они всегда часть дороги проходили пешком и только потом разъезжались кто куда. Постепенно расставались. В любой из дней могли увидеться — и всё равно, никогда не хотелось сразу расходиться после того, как вот так собирались вместе. Майтимо придержал Курво за плечо: не то остановил, не то подбодрил. Но Курво ведь и сам застыл: качался с пятки на носок. Смотрел на звёзды. После выхода он успел начать курить и бросить, и потом, кажется, снова начать, и вот сейчас ему как будто не хватало его дыма. — Хочешь я у кого-то попрошу? — Старший брат разрешает мне курить? Да нет же, Майтимо. Спасибо, но не нужно. — Не расскажешь, в чём дело? Ты сегодня сам не свой. — Сам не свой, — повторил Курво нараспев. Нехорошо повторил. Будто бы уже смирился, что видел что-то, чего больше никто не поймёт. — Знаешь, Майтимо, если бы я не был уверен, что это невозможно, я бы сейчас сказал, что на днях видел самого себя. Точнее, он мимо меня проезжал. — Ты проезжал мимо и увидел сам себя? — Да нет же! Я стоял на остановке. Сам знаешь, иногда люблю, когда меня везут, а не я сам за рулём и не этот сумасшедший, — последнее относилось, конечно же, к Тьелкормо. — Так. Ты стоял на остановке и… — А он — ехал. В автобусе. То есть я ехал. Но не этот я, а такой… — тут Курво нахмурился, как в первые недели, когда не находил нужного слова в новом языке. — Такой… — Вы идёте или нет? «Курво сегодня сам не свой, — позвал Маэдрос Тьелкормо, — если ночуете вместе — присмотри за ним». «Куда он денется!» Не этот Курво. Это что ещё за новости.* * *
— Нет, — сказал Майтимо, — я не буду беспокоить госпожу Энхейль своими глупыми вопросами. Некому было оценить его решимость — Финдекано отправился на тренировочный выезд, Морьо, конечно, ночевал один, если только Курво и Тьелко всё-таки не зазвали его к себе, Питьо и Тэльво тоже жили вместе (Тэльво как-то по большому секрету поведал, что первое, о чём они подумали, вернувшись — «лишь бы второй бы рядом», и второй, конечно, был), — и никого из них Майтимо в этот раз не собирался приглашать ночевать и не пригласил. Мешала мысль, одна-единственная, но до чего настойчивая. Он бродил по квартире, будто там было так уж много места, натыкался на спальники Финдекано — тот перед самым отъездом вздумал произвести отбор и выбрал только самые лучшие, вернее, те, которые ему именно в тот момент сильнее нравились, так что неестественно-зелёный спальник, гордый серебряный и совершенно непритязательный бурый так и остались валяться на полу. Надо бы убрать. — Да не буду я уточнять, — отмахнулся Майтимо, скатывая бурый спальник в рулон. Интересно, на скольких склонах тот побывал, сколько водопадов видел. У Финдекано каждая вещь была с историей. Ещё шутил, что Майтимо его любимый трофей. Вот что бы он сказал? «Да спроси ты уже» — вот что. И думать нечего. Нет, он не будет мучить палаллон в ночи. Он свяжется с Энхейль утром и спросит как бы невзначай, не поступал ли к ней… Он честно поворочался в постели. Когда волосы начали липнуть к спине и мешать — чего не было, кажется, давным-давно, — не выдержал и встал. В конце концов, если он спросит — это ничего. Главное — с братьями не делиться преждевременной надеждой. Надеждой — и недоумением? Ой, ладно. Финдекано сказал бы: «Не занудствуй». Не собирался, друг мой, и не собирался. — Я хочу попросить прощения, — кажется, это уже становилось одной из новых традиций, — но я разбудил вас посреди ночи, только чтобы задать глупый вопрос. — Ничего страшного, — он будто бы увидел, как её губы чуть приоткрываются в скупой улыбке, — гораздо хуже было бы, если бы это оказался вопрос жизни и смерти. Хм. — Не моей, — отозвался Майтимо, — со мной всё хорошо. Но… — Уверена, что-то подобное я слышала уже не раз. Давайте, решайтесь, Майтимо. Она зевнула и тут же попыталась заглушить зевок, и Майтимо стало стыдно. Да в конце-то концов!.. — Не было ли среди недавно поступивших некого эльда… хм… похожего на Куруфинвэ Атаринкэ. Моего брата. Сына Феанаро. — Вы можете мне поверить, Майтимо — ваших братьев я помню всех до единого. Нет, никого столь же яркого не поступало. Ну вот! О чём он думал? Мало ли, что могло показаться Курво чересчур знакомым. Свет не так упал. Отблеск. Случайное отражение в стекле. В конце концов, если чего-то очень ждёшь, немудрено, что это что-то вдруг начнёт тебе мерещиться. Хотя Курво как раз не был любителем надеяться почём зря. Наоборот. — Тогда мне жаль, что отнял ваше время. Хотя мне в любом случае было бы жаль. — Постойте, Майтимо. Ярких эльда — не поступало. Но я встречалась с одним… Она задумалась, а такое, насколько помнил Майтимо, случалось редко. Не знала, как преподнести. Преподнести что? — Думаю, вам я могу это сказать. С одним потухшим. Вот только свой огонь он задул сам — сразу, как только нас увидел. Спрашивал, сколько лет прошло. Очень много всего спрашивал, а потом ещё больше прочитал. — Сколько лет прошло — с какого года? — С той поры, как погасли Древа, Майтимо. Я думала, он собирается ругаться, и обрадовалась: чем больше ярких, неподдельных эмоций, тем благоприятней прогноз, вы ведь и сами знаете. Но он как будто сам себя оборвал. Поэтому я… — Как он себя назвал? — О. Сказал, что раз мы его не знаем, значит, нет и смысла объяснять. Сказал, что мы можем его называть, как захотим. Но потом всё-таки смилостивился и назвал своё имя. Вы его тоже назвали. — Но почему он… — Майтимо никак не мог понять, что тут не так, кроме того, что, кажется, сбылось неисполнимое, — вы что, опять даёте те, старые издания, где наших имён нет? Такие что, ещё существуют? — Мы предложили самое новое издание. Он не хотел никого слышать. Сожалею. — Но если он не хотел… это ведь врачебная тайна. Тогда почему вы мне сейчас вообще всё это рассказали? — Потому, Майтимо, что вы все ждёте — яркого. А я увидела совсем другого. Сложно описать. Если кому-то нужна помощь, тайну не грех и нарушить. Только, прошу вас — начинайте осторожно. — Но где… — Боюсь, вот этого я вам точно не могу сказать. Есть некие границы допустимого. Но я уверена, что вы и ваши братья справитесь с этой задачей — найти кого-то, кого так любите. Любят ли? Или просто так привыкли ждать, что не знают теперь, что делать — когда вдруг дождались? Курво сегодня вечером еле разговаривал. Скоро Турко из него это вытрясет, и вот тогда… Додумать, что же тогда, Майтимо не успел — в дверь позвонили.* * *
— Ну? Турко зашёл в квартиру, не дождавшись приглашения. Курво, конечно, следовал за ним. — Ты представляешь? И вот этот вот зараза ничего мне не говорил! Курво вполсилы огрызнулся: — Что? Я сам только что вспомнил. — Только что вспомнил! — Турко был зол и озадачен одновременно, и даже куртку не стал надевать, так и приехал в одном свитере. Теперь стоял весь мокрый. Курво молча прошёл в ванную и кинул ему полотенце Финдекано. Ладно. Ладно. — Только что вспомнил! — повторил Турко, ожесточённо вытираясь. Курво ждал своей очереди. Совсем чуть-чуть хотелось попросить их вернуться в их собственный дом и там пользоваться своими полотенцами. — Майтимо! Ты что молчишь? — А почему вы вообще думаете, что я знаю, о чём вы говорите? Это, конечно, их замедлило, но ненадолго. Турко прошёл на кухню, рванул стул из-под стола. Плюхнулся на него. Давайте уж, скажите первыми. — Да всё ты понял, — сказал Курво. Он сел медленно. — Конечно, обо всём ты догадался. — Допустим, — сказал Майтимо, — и что теперь? Они все трое посмотрели друг на друга. Никто не решался первым произнести.* * *
— Так, — сказал Турко. Время было десять утра, и Майтимо как раз проснулся снова. Ночью они так и не поговорили — вот разве что братья выпили горячего, и разве что Турко Майтимо удалось обрядить в тёмно-зелёный плащ. Дождь всё ещё шёл. Теперь Майтимо одновременно вспоминал вчерашнее, натягивал штаны и слушал. — Я обошёл… подожди… тридцать на три плюс сорок на четыре плюс восемь с неизвестной кракозяброй квартир. Там точно его нет. Конечно, Майтимо хотел спросить: «Кого?» Ещё был вариант: «Какая кракозябра?» Но вместо этого он пробормотал: — И в котором часу ты начал свой обход? — С рассвета, Майтимо. Солнце на небе – сами дураки, что спят. — И сколько ты ещё намерен вот так тыкаться наугад? Серьёзно спрашиваю. Кракозябру ты учёл? — Я думаю, надо составить список мест. — Каких? — Где отцу было бы интересно. Вот оно. Отец. Сам Майтимо только головой покачал: казалось бы, одно-единственное слово. И никто даже не умер. — Составить список и дежурить в этих местах. Если б он был в Палатах Исцеления, ты бы уже сказал, значит, его там нет. Если бы знал, где искать — тоже бы сказал. Я знаю… ну, так вышло, что я знаю, куда сейчас селят тех, кто только вышел. Но сам знаешь, эти дома… Майтимо знал. — А ты уверен, что он захочет нас видеть? — Что за ерунда! Не хотел бы — не выходил бы. Как будто трудно понять, что мы всё равно найдём. Так я хотел спросить — ты что возьмёшь, библиотеки или выставки? — Гидроэлектростанцию. Но ни в одном из мест, так вдохновенно каталогизированных Турко, отца не оказалось — ни на этот день, ни на следующий.* * *
По настоянию Майтимо, Ириссэ, Артанис и чуть-чуть — всех остальных Финдекано завёл на базе палаллон. Да, всё равно мог целый день не отвечать и иногда проще было доораться по осанвэ, хотя Финдекано каждый раз и говорил, что так уже почти никто не делает — и всё-таки. Теперь он, по крайней мере, не терялся совсем надолго. Иногда к палаллону подходил кто-то из ребят и честно обещал всё передать. И передавал. Но это Майтимо не хотел говорить по осанвэ — голоса бы не хватило, и не хотел передавать через чужих, так что порадовался, когда Финьо ответил сам. — Да? — Тебя же вроде не должно сейчас там быть? — Мало ли где меня не должно быть… и кого ещё не должно! Точнее, давно должно. — Так, погоди. Ты что-то уже знаешь? — А ты мне что хотел сказать? Что там у вас ещё стряслось? — Ещё?.. — Так, теперь ты погоди, — Майтимо мог легко представить, как Финьо зажимает палаллон между плечом и щекой, или между ухом и стеной даже, а сам стаскивает с себя промокшую от снега подкладку под куртку и наконец садится в кресло толком. Собирается говорить по-настоящему. — Вот, всё. Я полон сил, покоя, радости и слушаю всё, что ты хочешь мне сказать. — Мой отец вышел. — Как я сразу не подумал!.. Майтимо поморгал на всякий случай. Неожиданный ответ. Финдекано, конечно, всё почувствовал и исправился тут же: — Ох, прости. Что, не такого ты ожидал ответа на такие-то вести? Извини. Просто мой тоже вышел, мы немного… мы не ждали.* * *
— Только не приглашай его к себе жить. Это, конечно же, была ужасная шутка, но мама посмотрела не сердито, а встревоженно, и Майтимо продолжил: — У тебя это странно получается, когда кто-то только вышел. Случайно можно захотеть уйти обратно. — Майтимо!.. — Прости. Но пусть она лучше сердится и злится, чем вот так смотрит, не моргая и не понимая. Хотя она всё равно волновалась. Не сбивалась с главной темы. — Я его не почувствовала. — А должна была? — Тебя почувствовала в тот раз. И Макалаурэ. И Карнистира. И маленьких, — о, близнецы бы сейчас фыркнули, пряча улыбки, — и Атаринкэ, и Тьелкормо. Всех вас. А его нет. — Но ты ведь больше не… — При чём тут это! Да, мне есть кого любить. Но он же должен был явиться. Должен был сказать мне что-то. А тут его как будто нет, хоть он и вышел. Его не чувствуешь. И он себя не проявляет. И вот что ты тут ей скажешь? Только то же, что всем остальным. Ещё можно погладить по руке. — Никто не ждал, мама. Никто не готов. Никто пока что ещё и не смог его найти, ты представляешь? — Тот ваш отец, которого я помню, пришёл бы ко мне, потом к Атаринкэ, потом к тебе, потом… Об этом я и говорю. Он появился, но его будто нигде нет. Может, нам всё это кажется? — Госпоже Энхейль, — сказал Майтимо твёрдо, — не может ничего казаться в принципе. Я тоже не сразу решился со всеми увидеться. Мы привыкнем. Отец привыкнет. Я так думаю.* * *
Отец нашёлся неожиданно: не строчкой в справочнике, не голосом в палаллоне, не силуэтом в окне. Нашёлся вовсе даже у Ириссэ. Точнее вот как: Финдекано поехал ругаться с сестрой насчёт того, кому же отправляться в экспедицию. Тут вот в чём было дело: Ириссэ собиралась давно. Финдекано собирался. Корабль их обоих признавал и ждал, а это важно было — чтоб корабль признавал. Теперь Ириссэ заявила, что хочет побыть с отцом и что отлёт откладывать не надо. Вообще с этой экспедицией то и дело что-то срывалось или просто выходило как-то неясно: имя главы, к примеру, до сих пор держалось в секрете. Кандидатуры возможных глав. Не то чтобы Майтимо так сильно всем этим интересовался, просто само сложилось, что он вечно что-то знал. Итак, Ириссэ передумала лететь, Финдекано поехал с нею спорить, а Майтимо поехал за компанию. Не то что он давно не слушал чужих споров, просто хотел отвлечься от поисков отца. Обнять Ириссэ. Может быть, поздороваться с Нолофинвэ, если б он тоже оказался там. Ириссэ распахнула дверь и тут же выпалила: — И не уговаривай! И сразу стало ясно, как ей хочется лететь. — Привет, — вклинился Майтимо осторожно. — А как твой... Ваш отец? — А! Мой отец спорит с твоим в моей гостиной. Что?.. Отец и правда разговаривал с Нолофинвэ. Не с матерью, не с младшими, не с кем-нибудь из сыновей вообще — а вот с кем. Удивительно. И Майтимо ещё сперва приоткрыл дверь, а потом только сообразил, что стоило бы постучаться. Ну что ж, будем надеяться, это последняя неловкая встреча — все другие уже вышли. Вот ещё разве что дед… Он перебирал ещё сто дурацких мыслей, а сам смотрел, смотрел. Отец и дядя замолчали и тоже молча оба на него смотрели, причём — редкий случай! — оба неодобрительно. Отец совсем не изменился. Та же осанка, так же убраны волосы, и он всё так же усмехался, когда говорил — это-то Майтимо успел заметить. Только раньше бы отец уже вскочил, велел бы выйти или наконец войти, обнял бы или рассмеялся. А сейчас просто молчал. И тишину нарушил Нолофинвэ. — Здравствуй, Майтимо. Мы здесь почти уже закончили. — Да, — сказал отец. — Совсем не нужно тебе было меня ждать. Нельо, ты один? И так и не вышло — ни обнять, ни возразить, вообще ничего. — Представляешь, — сказал Финдекано, когда они уже вернулись домой, — она говорит, что хочет побыть с отцом. Я сказал, что, вообще-то, тоже хочу с ним побыть. А она мне отвечает, что в прошлый раз гораздо раньше с ним рассталась, вот так. И таким образом — Ириссэ от полёта отказалась.* * *
— Это слишком большая честь, — сказал Маэдрос. И он правда думал так. Конечно, он хотел отправиться за звёзды. Не к звёздам. За них. Дальше. Сердце замирало — хлеще, чем в юности. И вот ещё что важно — он знал, нет, был уверен, что дома, пока он отсутствует, всё было бы хорошо. Он оставлял за спиной юных и не очень эльдар, которым было не всё равно. Всё работало, всё вертелось, всё цеплялось друг за друга. Сюда заранее хотелось вернуться, ещё до отбытия. У него дома всё было в порядке. И он чуть ли не каждый день в последнее время заскакивал полюбоваться кораблём. Можно сказать, что пользовался семейными связями. Сначала «Светлый» выставлен был в огромном зале, где на него смотрели день и ночь. Его рисовали. Его фиксировали мгновенной вспышкой тоже. Но шкурка у того под восхищённый шёпот начинала тускнеть, а не блестеть, и теперь «Светлый» жил один. Входили только избранные, и Майтимо, к своему счастью, входил в их число. Да, да. Но чтоб возглавить экспедицию?.. — Не слишком, — сказал Тьелпэ, — в самый раз по тебе. Да ты просто представь: это же маленький корабль. Он ещё стеснительный. И в нём, таком небольшом, будут неизвестно сколько времени… ну ладно, приблизительно известно… будут, считай, заперты эльдар, очень разные. Ой. Или ты поэтому не хочешь? Маэдрос сперва даже не понял, о чём речь. Заперты — ну и что? Вокруг ведь Пустота. Это не заперты, это восхищённо наблюдают. Потом он понял и моргнул — что-то Тьелпэ ушёл в совсем далёкое прошлое. — Нет, нет. Совсем не потому. Там будут звёзды. Просто — ну правда. Неужели никого больше не нашлось, кто бы хотел полететь?.. Когда сам Майтимо думал про это путешествие — про всё и всех забывал. Даже про отца. А Тьелпэ неожиданно обиделся — насколько он вообще это умел: — Если тебе это в тягость, можешь так и сказать. Сразу. Не нужно ходить вокруг. — Мне-то — и в тягость? Я его уже люблю, этот корабль. Я спать не могу, как хочу заглянуть за звёзды. И именно поэтому я считаю, что стоит уступить место кому-то, кто заслуживает. — Это ты заслуживаешь. Не все вообще хотят куда-то там лететь. Не всех любит корабль. И если вдруг придётся что-нибудь срочно решать, ты точно выберешь правильно. Маэдрос моргнул ещё раз. Тьелпэ продолжал: — Знаешь, я часто думал, что идеальный глава экспедиции как раз и будет говорить: «Я не готов». Никто никогда не готов. И подумай вот ещё о какой стороне: это всё же и опасно. Если с тобой что-то случится, ты… ты потом точно выйдешь. А те, кто родились позже… Маэдрос обещал ему подумать. Может быть, в его случае экспедиция именно сейчас — никакая не важная миссия, а вовсе даже позорный побег. Ириссэ вот осталась со своим отцом, а Майтимо… — Да нечего тут думать, — сказал Турко этим же вечером, — поезжай и всё. Тьфу ты, то есть лети. — Конечно ты должен лететь, — сказал Курво, — что за вопросы. Это подразумевалось с самого начала. — Мне вы этого не сказали. — Ну а сказали бы, — скривился Морьо, — и что бы было? Ты бы начал нудить на годы раньше. Ты и Кано. Все знали, кроме тебя. — И кроме Кано, верно? — Мы считаем, что это ты ему расскажешь. — Что он летит со мной? Стало смешно. Опять собрание старших братьев, как давным-давно. Что Артафиндэ летел — это даже не обсуждалось. И Финдекано дома точно не останется. Только Ириссэ, по собственному желанию. — А вы-то сами? Раньше первым делом сказали бы, что летят все или никто. — Раньше бы, — передразнил Турко, — что раньше!.. — Нам ещё здесь есть чем заняться, — сказал Курво, — правда, Майтимо. Он ушёл от них в задумчивости — так и не понял пока что, хотят они, чтоб их уговорили, или не хотят. А ведь когда-то только и рвались за звёзды. Ладно, ладно. Определённо они просто увлеклись игрой в добропорядочных эльдар. И так и вышло.* * *
Нет, отец не сидел на месте. Он всё время куда-то шёл, бежал, стремился, он побывал во всех цехах, куда его пустили, и в качестве передышки сходил на концерт Артафиндэ и весь вечер там просидел с непроницаемым лицом. С отцом было то же, что со всеми выходящими — не очень ясно, когда время предложить помощь, а когда лучше сделать вид, что ты не смотришь. Заставить себя отойти подальше, хотя бы и временно. И если с кузенами и кузинами у Майтимо давным-давно выработалась система условных знаков, «я в порядке — я рядом, если что», то с отцом никакие знаки не работали. Просто однажды Майтимо вдруг понял, что давно его не видел. Даже не так. Что давно с ним не разговаривал. — Он на всё соглашается, — пожаловался Кано, когда Майтимо осторожно спросил, ему ли одному тревожно. Оказалось, что не только. — То есть вообще на всё, буквально. Можешь попытаться сам. И Майтимо зашёл к нему тогда же вечером. Отец всех принимал, ни с кем не говорил. Действительно кивал в ответ на всё — умудрялся это делать, не выказывая пренебрежения. Будто заранее согласился со всем, что они скажут. Будто занимал очень мало места — это отец-то! Они все ему предлагали поселиться с ними, но он отказывался — без скандала, но решительно. Завалил новое жилище бумажными книгами и просто бумагой, а у него и без того было не то чтобы просторно — и читал, читал. Писал то пером, то ручкой. Здесь не было ничего про отца как такового. Были знания, которые отец стремился поглотить, будто бы после этого смог нагнать всё остальное. Наверняка он не следил, что ел, если вообще сколько-то регулярно вспоминал, и наверняка не открыл ещё ни одного из красивых мест, а только важные места и только впечатляющие. На миг Майтимо захотелось пригласить его летать. Хотя постойте-ка. Было одно, чем он мог поделиться безо всяких страховок и обвязок, и без того, чтобы тащить отца на скалы. С него бы сталось сейчас согласиться и парить над полями всё с тем же серьёзным лицом. — Отец, — отец, как обычно, перестал писать, показывая, что слушает. Это была такая форма коммуникации. Что ж, не хуже других. Не спит, как многие и многие — уже молодец. — Я хочу тебе что-то показать. Не откажешься от прогулки? Отец покачал головой: нет, он не откажется. Закончил строчку, щёлкнул ручкой, ручку положил поверх листа — будто черту подвёл. Ну ладно же, ладно, можешь даже и не спрашивать. Ты просто ещё не знаешь, куда я тебя веду. Майтимо даже сам себе удивился, но да, да, это было предвкушение —не когда ждёшь подарка, а когда даришь другому. Если отец и этому не восхитится, а просто молча занесёт в свой мысленный список того, что пропустил — ну, значит, Майтимо из рук вон плохо его помнит. Отцу совершенно точно не понравилось, когда за ними сами собой захлопнулись двери — и ещё, и ещё одни. Замки тут открывались не на голос, а на отпечаток руки — почему-то Майтимо так было спокойнее. Отец поднял брови, но ничего не сказал. Ни разу не спросил, куда они идут! А если Майтимо его ведёт… хм… дружественных сов кормить? Молодёжь, та, что за морем не была, со зверями и птицами ладила ой как не всегда, и для них в лесах и полях были уголки, где можно было вдоволь посмотреть на птиц и зверей, никак тем не мешая. Или даже покормить их. И наконец-то въехала в паз последняя дверь. Майтимо тоже не сразу стало тут уютно — только когда он сроднился с запахом железа и даже топлива, и только когда вдруг понял, что это та же кузница — и конюшня одновременно. — Ну здравствуй, Светлый. У корабля, который был предназначен для того, чтоб прыгнуть сквозь Пустоту, было много имён — Звёздочка, Ясный, Светлый. Он отзывался на все — обивка начинала блестеть ещё чуть ярче, как будто он вобрал в себя ну пусть не звёздный свет, но его отражение в прохладной воде. Он был живой, его корабль, их корабль, и похож на яйцо и на бутон, и внешний корпус мог раскрываться лепестками, если нужно укорениться или обороняться. Майтимо подошёл поближе — даже про отца на миг забыл. Погладил тёплый бок — а он всегда был тёплым, хотя в ангаре было и прохладно. Это будто осанвэ, но не осанвэ. Будто зовёшь кого-то очень близкого. Отец нахмурился ещё сильней и показался очень маленьким. — Можно дотронусь? — Это ты не меня, его спроси. — Так можно? Отец будто вообще не делал разницы — один тут собеседник, двое, эльда ли, машина ли. Если Маэдрос говорит с кораблём, то и отец будет. Отец как будто был готов к чему угодно. — Можно, — сказал Маэдрос. Повторил чужую волю. Его опять окатило этой волной покоя — «Светлый» любил поля, о которых ему пели и которые мысленно пытались показать, любил подземные речки и звёзды тоже любил. В конце-то концов, звёзды были его частью, пускай и через пыль и отражение. Отец дотронулся до корабля, будто тот мог куснуть в ответ, помедлил и погладил шкурку, то есть обшивку. И вдруг прислонился щекой. Как будто забыл, что Маэдрос тоже тут. Маэдрос хотел показать ему каюты и главный двигатель, и карты звёздного неба, но отец так молчал, что Маэдрос сел у стены. Пускай пообщаются.* * *
— И он у вас всего один, я верно понял? Маэдрос моргнул. Ладно. Ладно. Допустим, он не ожидал восторга, высказанного вслух. Не ожидал всяких: «Ну до чего же он красивый!» Хотя и Курво, и Тьелпэ, и Артафиндэ, и многие другие говорили что-то подобное. Ладно, отец только пришёл. Но чтоб вот так?.. — И это всё, что ты хотел бы у меня спросить? — Всего один, — сказал отец, — и долго делали? Наверняка, когда отец оправится, он будет помнить все детали до единой: вот они с Майтимо пешком идут назад, хотя расстояние там скорее такое, чтоб устать без смысла, чем такое, чтобы успокоить душу; нудное, а не радостное. Вот они с Майтимо, не сговариваясь, решают завернуть ещё куда-то, ни к кому из них не домой, и вот уже сидят в кафе под тентом. Точнее, тент тёмно-зелёного цвета был на улице, а они с отцом вошли внутрь, в зал, и оказались там единственными. Стулья тут были покрыты ненастоящим бархатом, и отец даже провёл ладонью по подлокотнику — раз и другой. Что ж, любопытство ещё с ним. Майтимо не сомневался также, что отец будет помнить и еду — жареную картошку в бумажном кульке и жареные грибы в хлебном. И сметану. В сметану нужно было всё это макать. Компот в стаканах был чересчур красным. Наверное, если бы ещё и пузырился и исходил бы пеной — отец бы не выдержал. Много нового — в мелочах и в главном, и это новое обрушивается на тебя день за днём, ерунда за ерундой. Отец достойно держал оборону. Хорошо бы ещё понял, что бороться тут не с чем на самом-то деле. — Его растили, — сказал Майтимо, — и одновременно собирали. Это Тьелпе придумал, кстати говоря. Но пел не он. — А Курво что же? У отца блеснули глаза. Он отхлебнул компота, даже не поморщившись. — Курво давал советы. Он не верил, что получится. Потом сказал — ему, наверное, чего-то не хватает, чтоб вообразить себе прыжок через край мира. — А Тьелпе? Он ведь думает над ещё одним? — Угу. Но нам, боюсь, не хватит света. — Какого ещё? — Я ведь тебе сказал. Там многое сделано на основе отсвета твоих камней. Отец отставил стакан. Не сразу проглотил что отпил. Сказал: — Вот как. На основе отсвета.* * *
— Послушай, — сказал Кано, — было бы тебе интересно… Отец кивнул, не дослушав. Нет, до чего же виртуозно исполнял! Будто решил для всех и сразу быть удобным — и именно этим настораживал как никогда раньше. Интересно, он специально? Он понимает, насколько всё это странно выглядит? Странно и пугающе. Будто бы он не просто погрузился в собственную душу, не просто дверь за собой закрыл, а и все щели аккуратно подоткнул. Демонстративно. Да нет же! — Я бы хотел, — сказал Кано задумчиво, — чтоб ты сперва дослушал до конца. А то у меня такое чувство, что тебе всё равно, на что именно соглашаться. А это было бы очень обидно. Отец наконец посмотрел на него прямо. Кано поймал себя на мысли, что проверяет, как с любым недавно вышедшим — чистые волосы, чистая одежда, ни следов слёз, ни явных царапин, ни, допустим, распухших губ. Как надо отец выглядел. Только молчал. И ещё — как же странно всё-таки… Странно, что после всех этих лет он не изменился. Как будто всё это время Кано исподволь верил одновременно в две вещи: что отец не вернётся никогда и что вернётся изменившимся. Повзрослевшим. Будто не только Кано все эти годы пел и видел, вмешивался и сражался, ошибался и раскаивался, терял и обретал, но и отец где-то там получал свой опыт. А выходило так, что отец попросту вернулся — таким же, каким и был. Что он упал в такую пропасть, что все эти длинные дни ему понадобились для того только, чтоб вскарабкаться назад и вернуть себе прежнего себя, а не чтобы взобраться на вершину. Так вот, все изменились сотню раз уже, а отец — нет. Только на всё стал соглашаться. И сейчас сказал: — Я слушаю. И пояснил: — До конца. Всё, что ты пожелаешь мне сказать. Неясно, чего он ждал. Кано продолжил: — Не сказать. Предложить. Мы скоро отправляемся в путешествие, но не… — ещё скажи «не как в прошлый раз», мда, — не через море, а сквозь Пустоту. Мы думаем, там есть другая Арда, или ещё что-то другое. Другие горы и леса. Другие дети Эру. — И как вы собираетесь… — «Светлый» совершит прыжок, и мы окажемся по ту сторону Пустоты, у других… у других куплетов Песни. — За чем ты хочешь, чтоб я присмотрел в ваше отсутствие? А голос у него чуть слышно дрогнул. Ну ещё бы. — Папа, — сказал Кано, изо всех сил стараясь не фыркнуть и наоборот не заморгать слишком уж часто, — я сказал «предложить», а не «попросить». Полетели с нами? На этот раз пауза длилась дольше. Отец не спеша собрал листы стопкой, подровнял в ладонях — это был старый-старый, дедушкин ещё жест. Подровнял листы, надел на ручку колпачок и лишь потом ответил: — Нет, не стоит. — Чего не стоит, отец? — Предлагать мне такие вещи, когда явно есть эльдар более достойные. Более полезные. Или ты хочешь мне сказать, что на всём острове никто не жаждет отправиться к звёздам? Ага! Так он всё-таки хочет. Захотелось сказать Майтимо: «Видишь, я говорил, я говорил». Но слать ликующее осанвэ было ещё рано, да и Майтимо мог быть занят. Поэтому Кано попросил: — Скажи иначе. Это тоже было старое. Давным-давно, в детстве, отец объяснял вот что: — Если кажется, что тебя хотят обидеть, или если вдруг говорят что-то не то, не расстраивайся сразу. Попроси сказать иначе. Часто мы все просто не сходимся в трактовках слов. А уж когда слова начинают соединяться в фразы!.. Возможно, отец в тот день поругался с мамой и просто был впечатлён, но Кано те его слова запомнил накрепко — и вот, сейчас повторил. Отец на него уставился. — Что такое?.. — спросил Кано. — Ну хорошо, скажу иначе. Не надо брать меня с собой из жалости, я вполне справлюсь и один. Здесь тоже есть, чем заняться. — Где ты видишь жалость? «Светлый» сказал, что полетит только с тобой. — Кому он это сказал? — Майтимо. И Артафиндэ. На этот раз отец замолчал как-то с размаху — обдумывал наличие Артафиндэ. Он со своей-то семьёй пока не понял, как быть, а тут ещё всякие чужаки — ну, по отцовским меркам. И кроме того — Артафиндэ, значит, летит, а отец — нет? — Я ничем вам не пригожусь, — сказал отец, вставая, будто бы собирался отправляться прямо сейчас, — я знаю меньше нынешних детей. — Ну уж не совсем. — Не спорь. Как рабочий полезен я не буду. Если только… кораблю. — Он сказал, что когда ты рядом, хочется прыгнуть через две Пустоты сразу. Или пройти одну насквозь. Что ты смотришь? Не вру! Он говорит — у него даже двигатель теплеет. Так что, ты с нами? Отец вздохнул. Ответил: — Кораблям я не отказываю.