***
Жозеф уже очень давно не праздновал свой день рождения. Нет, точно не потому, что не хотел или ненавидел этот день, как многие сейчас любят говорить. Этот день всегда был, есть и будет особенным в его разуме, но праздновать его он принципиально не собирался. Ему казалось, что это крайне неуважительный жест для его покойного брата. Он вынашивал теплые воспоминания о тех днях, когда они с Клодом еще были детьми, резвились в тайне от родителей, как самые обычные дети и разбивали колени, бегая по мерзлым, темным коридорам их нового поместья в Лондоне. Детство, которое они вдвоем провели во Франции было самой приятной, нежной, но уже выцветающей фотографией на его пленке. Тогда их изображения до сих пор сохраняли маслом на холстах и образ Клода в голове Жозефа был текстурный, мыльный и до невозможного мягкий. Словно вылепленный из глины. Жозеф не мог позволить себе видеть в своем отражении Клода. Он видел только самого себя. Клод был совершенно другим, начиная от взгляда и заканчивая мелкими привычками по типу цвета ленточки для волос, которая обязательно должна быть другого цвета. Ему нравилось, что пускай они близнецы, точные копии друг друга внешне, на деле отличаются практически всем, что у них было. Им было примерно по шесть лет, когда во Франции началась революция, ныне именуемая Великой. Они, двое мальчишек, в спешке, страхе и полном неведении эмигрировали в Англию, где нашли новое, пускай и холодное, дождливое и серое, но спокойное пристанище, в котором прожили два беззаботных года. И Жозеф и Клод уже смирились с тем, что родная и такая величественная Эйфелева башня сменилась Биг-Беном, а трава под ногами даже летом почти серая, как вдруг в семье Дезольнье случилась трагедия. Клод слег с неизвестной болезнью. Температура его тела дотянулась до устрашающей точки – тридцать два градуса. Его выворачивало наизнанку от болей в голове, – маленький Жозеф сжимался от страха, слыша по ночам его страдальческие крики – а сон совершенно покинул его. Клод мало разговаривал с Жозефом. Он будто пребывал в совершенно ином мире. Говорил несвязно, быстро и мало понятно. Через пару дней его руки по локоть покрылись сыпью, которую безуспешно пытались вылечить лекари, а ещё через неделю температура опустилась до нормы. Жозеф с родителями успели облегченно выдохнуть, думая, что Клод идет на поправку. Но через три дня он умер. Горе сотрясло их семью. С тех пор Жозеф и ушел в себя, не зная радости. Лишь думал о том, как не забыть звонкий, успокаивающий голос Клода, его лучезарную улыбку и мягкие поглаживания по спине. В отражении он не узнавал ни Клода, ни даже самого себя. Эту историю Се Биань узнал урывками из кратких слов самого Жозефа, который не любил говорить о своем прошлом. Он время от времени давал ему в руки кусочки пазла, не желая показывать всей картины, из которых позже Се и сложил свои знания в более четкий рассказ. Жозеф всегда казался таким утонченным, элегантным господином, полном до краев спеси, но в холодной глубине глаз рисовался печальным и одиноким. Пустота в его сердце давно стала вакуумом. Лишь через несколько месяцев после знакомства Се Бианя и его брата с Жозефом, всплыл факт, что недавно у последнего был день рождения, о котором он даже не закинулся. Стояла теплая середина апреля. – Почему он так не любит свой день рождения? – риторически тогда спросил Се, оставшись наедине с Уцзю. Тот изогнул брови и безразлично пожал плечами. – Мне совершенно нет до этого дела. Он мне не нравится, в отличие от тебя. – и закатил глаза. Се Биань мягко улыбнулся, изображая согласие. В его голове ярко маршировали картинки того, как Фань и Жозеф попеременно грызутся, словно две маленькие собачонки и неловко разговаривают на приятные для обоих темы. Как, в конце-концов, Фань нежно затягивает бантик на волосах Жозефа потуже. Се Биань, после погружения в детство Жозефа, размышлял о том, как к этому относится. Он бескрайние уважал Жозефа за его стойкость характера, за то, что он нашел в себе силы впустить их с братом в свою жизнь, после стольких лет проведенных в меланхолии. Он действительно любил Жозефа. Чего только стоило ощущение окрыленности и трепетного волнения после того, как Жозеф, нервно бегая глазами по всему, что видит, брякнул тихое и неуверенное: «Знаешь... ты чем-то похож на Клода». Пускай Жозеф и не праздновал свой день рождения, но Се Биань изнутри горел желанием хотя бы поздравить его. Его, как уникального, отдельного от своего прошлого человека, которого он бесконечно, нежно любил. Фань хоть и строил безразличие, но с идеей был точно согласен. Се чувствовал это каждым сантиметром тела. Февраль уже как неделю назад ушел за горизонт. Зима расслабила свои ледяные объятия и весна, пускай не так стремительно, но уверенно шагала по мерзлой земле. Подснежники аккуратно высовывали свои белые головки из под тащающих сугробов. День, который Жозеф много лет игнорировал, вот-вот настанет. Се Бианя взял мандраж, который лихорадочно тряс его руки. Было очень волнительно представлять реакцию Жозефа. Примет ли он их поздравления, не рассердится ли, решив, что его принципами поступились? Очень хотелось увидеть его счастливую улыбку. Такую редкую и от того драгоценную. С каждым минующим днем Фань тоже становился более нервным, но старательно этого не показывал. Он тоже всем сердцем любил Жозефа. Это, к его разочарованию, было отлично заметно. Позади остались полторы недели с начала марта и в день, когда Жозеф вновь окажется на год старше, он нашелся в саду, за особняком. Сидел на ажурной лавке, медленно тянул бокал красного вина и неизменно печально рассматривал рыбок в озере, от которых вода дрожала ровными кругами. Се Биань тихо шагнул на мощеную камнем тропинку. Фань так же тихо шел позади него, держа в руках их совместный подарок – книгу современного драматурга, идеи романов которого многие не оценили по достоинству, но это не помешало ему получить дозу головокружительной славы. Они вдвоем решили, что такой эксцентричный подарок будет Жозефу по душе. – Жозеф? – аккуратно произнес Се, чтобы не напугать задумавшегося Дезольнье. Тот повернул голову и вопросительно осмотрел их высокие фигуры. Его взгляд был как обычно скрупулезно внимателен. Он отозвался тихим: «да?» Се подошел и тоже опустился на лавочку. Фань встал рядом с ними, пряча книгу за спиной. – Мы с Уцзю очень долго размышляли над этим. Не восприми это как наплевательское отношение к твоей преданности Клоду, – издалека начал он. – Сегодня твой день рождения. – Жозеф слабо поморщился, напрягаясь. – Мы оба тебя бесконечно любим и пускай ты не считаешь нужным его праздновать, прошу, прими наш подарок в знак нашей к тебе любви. Фань протянул Жозефу книгу, которая легко тряслась вместе с его руками. Твердая, красная обложка с золотой каллиграфией оказалась в руках именинника. Жозеф несколько секунд вглядывался в название, большим пальцем проводя по таким же золотым, вертикальным линиям и молчал. Было слышно его надсадное, шумное дыхание. Тяжелое молчание повисло над их головами, в котором страшные опасения Се и Уцзю можно было пощупать. Но Жозеф поднял, наконец, голову и так удивленно и одновременно счастливо посмотрел сначала на одного, а затем на другого, что сердце защемило от сладкого умиления. – Спасибо. – прошептал Жозеф одними губами и встал на ноги. Се вслед за ним поднялся и подался вперед, обвивающим его шею рукам. Жозеф обнял их двоих так крепко, как только мог. Все мышцы его тела до последней были напряжены от волнения и только от того Се готов был расцеловать его. В животе тяжелым чувством осела гремучая смесь радости, восторга, нежности и, наконец, любви. Бескрайней, всепоглощающей, искрящейся как фейерверк любви, которую в этот мартовский, прохладный день, Жозеф тоже ощутил особенно ярко.***