Белоснежные ресницы дрогнут перед натиском отчаяния и глухой боли, связавшихся крепким узлом где-то в желудке. Губы невольно кривятся, образуя тонкую линию. На них до сих пор тлел, постепенно угасающий вкус желанных губ юноши, чей цвет волос напоминал воронье крыло. Пальцы внезапно потянулись к ещё тёплым губам, на которых осталась крупица былых чувств. Нет. Это невозможно. Чтобы они вот так расстались? Николай не мог этого принять.
Тот считал Федора центром всей своей жизни. Впрочем, это было правдой. Невооруженному глазу было заметно, как тот смотрел на Достоевского. Лишь он понимал, лишь он принимал и лишь он поддерживал его, когда абсолютно все отворачивались. Светлая улыбка, обращённая к Гоголю, вызвала приятный трепет в груди, а ласковые прикосновения вследствие спокойствие и умиротворение. Таким он был человеком. Тем, кто мог успокоить Николая в считаные секунды одним лишь взглядом. Фёдор был слишком идеален. Великолепен, превосходен и неотразим.. Это, кажется, раздражало.. или скорее заставляло радоваться? Гоголь был не уверен. Единственное важно то — что Николай был всецело поглощён любовью и остальное не имело значение.
Я люблю тебя.. — из разу в раз повторял белокурый юноша. И каждый раз бесполезно. — Люблю.
***
Желание показать его прекрасного возлюбленного всем и одновременное желание спрятать его подальше от чужих глаз боролись в неистовом поединке, то и дело одерживая победу друг над другом. Как и в большинстве случаев, выиграло желание №2. К несчастью Федора. Это была десятая победа.. или, может, сотая.. Юноша перестал вести счет своим проигрышам. Они остались в их маленькой квартирке, купленной Фёдором около года назад. Затея оказаться со скучающим Николаем наедине будоражила разум, а тело пропускало мелкую дрожь. Но вскоре, «ласки» Николая склонили его к согласию. Устроив на кровати Федора, Николай приступил к исследованию юноши, оставляя «сладкие» следы по всему телу. Омерзительный ком подступило к горлу юноши, однако тот, пусть и с трудом, сглотнул его, надеясь, что увлечённый его телом Николай, не заметит этого. Нервы спутались в узел, когда белокурый парень обратил свой взор на мрачно-темные глаза. Ухмыльнувшись самому себе, Гоголь продолжил то, что начал. Губы были прикованы к губам. А горячие ладони оглаживали грудь, на которой распускалось темно-фиолетовые пятно синяка, оставшееся по неаккуратности самого Федора. Зачем же подходить к разгневанному человеку, верно?
«Когда люди злятся, они себя не контролируют.»
Эти слова из разу в раз повторял Николай и был вполне себе оправдан ими, перед собой, разумеется. После же, глядя на этот синяк, Гоголь надменно улыбался, выдумывая у себя в голове невесть что. От одной его ухмылки кровь стыла в жилах, но не то чтобы Фёдор мог сбежать из плена Николая так просто. Перерезанное сухожилие на левой ноге не добавляли уверенности в побеге. А наказание за попытку страшило ещё больше.. Хотя, что было страшнее — остаться с ним или сбежать — было неясно.
Ноготки зацепились за нежный орел соска и Фёдор хрипло вскрикнул от удовольствия, разумеется. Боль отрезвила голову, и Достоевский закусил губу, оставляя на ней розово-красный след от зубов. Гоголь возбудился не на шутку, и на этом моменте можно было смиряться. Наихудший вариант из того, что может произойти, то что Гоголь в очередной раз его изнасилует, не брезгуя использовать самые извращённые и даже болезненные методы и приемы. Необратимый механизм запущен. Началось. Тот, в порыве страсти, прильнул к коже плеча, по-началу сладко смакуя кожу, а затем прокусывая ту до крови, и упиваясь гримасой ужаса на лице партнёра. Фёдор машинально ответил резким и нелегким ударом локтя в живот, но в тот же миг пожалел о содеянном. Зажмурив глаза, Достоевский приготовлялся к ответному удару, однако того не последовало. Горящие то ли желанием, то ли гневов глаза и хищный оскал вгрызались в разум юноши, наполняя все во круг мраком страха.
— Ай-яй-яй, Федя.. Зачем же ты меня ударил? Я ж люблю тебя.. — скаля зубы, спрашивал Николай. — Больно было? Но я ж любя укусил.. это другое, Феденька! — белокурый юноша навалился на Федора всем своим телом, сдавливая коленями чужие бёдра до боли. Послышался недовольный скулёж со стороны. — Ха-ха-ха, будто собачка тявкает. Ну а что мне ещё сделать, чтобы ты не пинался? Потерпи чуток, Окей? — приблизившись к соскам вновь, спросил Николай. Фёдор ответил внезапным ударом все того же локтя по челюсти. Гоголь же не постеснялся посильнее ударить в ответ. — Ой, прости.. — сплевывая слюну в перемешку с кровью, поспешил сказать Николай. — Если бы ты меня не ударил, то и я бы тоже не стал.. Верно, это ты во всем виноват. — довольно улыбаясь своему умозаключению, возвразил тот на все немые протесты Федора. Николай сдавил бёдра юноши сильнее, улыбка на губах стало еще пугающе.
Горячие ладони Николая легли на плечи, в частности на место своего «поцелуя», затем на ключицы, царапая кожу и медленно перебираясь к белоснежной шее. Пальцы сомкнулись в крепкий замок на коже, дыхание перехватило. Достоевский нервно закашлялся, предполагая, что это шутка не протянется долго. Однако, после ещё пары секунд, Фёдор осознал, во что он, блядь вляпался. В попытке выбраться, тот стал бить кулаками по подушке и судорожно хвать ртом воздух, все же надеясь, что это вскоре прекратиться. Глаза стали непроизвольно закатываться назад, когда перед ними стали плыть чёрные пятна. Сердцебиение медленно приходило в норму, по крайнем мере так казалось самому Фёдору. Боль постепенно сошла на нет. Этот страшный кошмар закончился. Достоевский прикрыл веки и опустил руки на мягкое покрывало кровати. Спустя пару мучительно-долгих минут, Фёдор вовсе перестал барахтаться, будто рыбка на суше, и успокоился. Николай облегченно выдохнул и порадовался хорошо проделанной работой. Затем приблизился и поцеловал бледные губы, однако не получил ответной страсти. — Это нечестно! — вскинул бровями Николай. — Я люблю тебя больше всех на свете! Так почему ты не можешь любить меня так же? — в ответ лишь глухое молчание. — Чёрт возьми, ответь мне! — неугомонно требовал юноша. — Я л.ю.б.л.ю. т.е.б.я. Слышишь? — спрашивал Николай, но вновь и вновь разбирал лишь своё собственное учащенное сердцебиение и молчание, что начинало раздражать его с каждой секундой все больше и больше. Почему его возлюбленный молчит, оставалось загадкой.
«Если он ничего не скажет..» — подумал было юноша, однако рука Федора, кажется, все же дрогнула, из-за чего первый приободрился, принимая это, как предложение к поцелую. Очевидно, Николай согласился. Розовые губы прикоснулись к более бледным. В тот миг, в груди Гоголя заиграли барабаны, затрезвонили колокольчики и запели птички. Тот бесцеремонно подключил свой язык к мягкому и не глубокому, на первый взгляд, поцелую и своевольно сплёл их языки вместе, наслаждаясь сладким вкусом взаимной любви. Горячий пыл Николая прекрасно остужал холодный нрав Федора. Столь холодный, что стыла кровь в жилах..
Вот что такое гармония, учитесь!
Николай сплёл их пальцы в замок, а тот в свою очередь не сопротивлялся. Фёдор не поддавался вперёд, но и не останавливал юношу напротив. В безмолвном спокойствии тот лежал на кровати, не принимая никаких попыток действовать. Впрочем, не то чтобы труп мог что-то решать. Но милая игра в «невинного мальчика» вызывало игривую ухмылку на лице Николая. — Играешь в недотрогу? — поинтересовался Николай, мурлыкая словно кот. — Но мне нравится это в тебе. — целуя костяшки пальцев, отвечал тот. — Это даже мило. — Гоголь плюхнулся рядом с Достоевским, и по его примеру, взглянул в потолок. — Ты бы знал, насколько ты прекрасен, Федь.. — признался Николай. — Ах, а когда ты зовёшь меня «Коля», я не могу устоять перед соблазном. Я желаю поглотить тебя всего без остатка. Чтобы ты принадлежал лишь мне, слышишь? Я надеюсь, ты не против? — повернувшись на бок, спросил юноша у Федора, губы более не улыбались. — А почему бы нам не слетать в Париж? Город влюблённых, как никак, да? — Николай довольно улыбнулся, прикоснувшись к остывшему лбу. — Тебе тоже нравится эта идея?
***
— Ты не голоден? — крикнул с кухни Николай, в ответ получив одобрительное «голоден» — Я иду! — напевая одному ему известную мелодию под нос, Гоголь вошёл в комнату с подносом. Аромат аппетитной яичницы распространялся повсюду, однако все же был не в силах заглушить омерзительный запах трупной гнили. — А ну, скажи «А-а-а». — поднеся вилку с поджаренной помидоркой черри прямо к бледно-серым губам Федора. — Ах, да, сейчас тебе помогу. — Николай сжал челюсть юноши и рот открылся. Помидорка черри проскользнула внутрь и упокоилась где-то в глотке, вместе с остальной пищей, которую Гоголь старательно заталкивал в мёртвое тело своего возлюбленного. — Так, а следующий кусочек мне! — радостно обьявил тот и наколол на вилку кусок яичницы. — Жаль, хлеб закончился, я бы сделал тосты.. — раздосадовано признался Николай, медленно смакуя, сделанный им завтрак самостоятельно. Хрустящий ломтик хлеба был бы очень кстати, однако из-за Федра нельзя было отойти ни на минуту, потому последние пару дней они питались тем, что Гоголь мог отыскать на пыльных полках с крупами или консервами. Да и Николай сомневался, что эти яйца были не просроченными.. но проверять намеренно он не стал, незачем портить аппетит. Гоголь перевёл взгляд на Федора и заострил внимание на предплечьях. Отчего-то те выглядели столь аппетитно и вкусно, что любой бы тост даже с маслом, даже с сыром блекли бы перед упругостью белоснежной кожи.
Голод взял вверх и Николай решил, что отведать маленький кусочек не будет преступлением, поскольку это именно он все это время так старательно ухаживал за Достоевским.
Равноценный обмен. Розовые губы приблизились к все еще гладкой, пусть и утратившей былой блеск, коже и с усилием зубы прокусили ее, доббравшись до свежего вкусного мяса. Алый сок полился рекой, стекая по подбородку и пачкая все вокруг красными брызгами.
«Я будто вампир.. или зомби.» — хохотнул своим же мыслями белокурый.
Отстранившись, Николай утёр рот рукавом, и тщательно прожевав, а затем и проглотив мясо, тот вновь принялся за яичницу. Поджаренного хлеба все же не доставало, однако свежее, сочащееся кровью мясо, все же сгладило картину, уравновешивая чашу голода. — Спасибо за завтрак, Федя.
***
— Какой ужас! — всплеснула руками молоденькая девушка в белоснежном халате. — Кто бы мог подумать, что такой милый юноша мог оказаться здесь по такой причине.
— К сожалению, все так как вы и услышали. — вновь подтвердил свои слова высокий мужчина, так же облачённый в больничный халат. — Чтобы справится с грузом ответсвенности, нервная система придумала более положительную историю о их расставании и пациент абсолютно уверен в ее достоверности.
«Феденька улетел за границу, потому нам пришлось расстаться..»
— Если цитировать слова пациента, то выходит, что воспоминания о том вечере были вовсе стёрты из памяти, будто их и не существовало.
— Настоящий кошмар.. не знаю кого мне жалеть, я.. — замялась девушка.
— Однозначно не его мёртвого дружка. — пошутил парень, проходивший мимо.
— Михаил! — хладнокровно, но властно произнес высокий мужчина. — Это было грубо.
— Да-а, простите! — лениво отвесив поклон в знак извинений, парень скрылся за дверьми одного из кабинетов больницы.
— В любом случае, — возвращаясь к исходной теме разговора, продолжил высокий мужчина. — с ним нужен глаз да глаз. В прошлый раз этот пациент попытался позвонить на номер телефона своего возлюбленного, выхватив телефон у одной из посетительниц, которая пришла навестить свою мать, пациентку из 34 палаты, а когда тот не ответил, закатил истерику, круша все, что видел вокруг. И обычными розыгрышами во время прогулок и свободного времени, его выходки не ограничиваются. Тем более, опиум однозначно усугубил ситуацию. Перед тем, как мы его нашли он накачался стольким, что перечесть все названия было сложно. Чудо, что он не умер от передозировки.
— П-поняла! — с запинкой выкрикнула молодая девушка. — Я буду внимательно за ним наблюдать! Но что делать, когда начнётся ломка?
— Транквилизаторы. — односложно ответил тот и, повернувшись, зашагал в сторону своего кабинета, оставляя девушку в белом халате наедине с несчастным.. влюблённым психопатом.
