Третья

С самого утра по темнеющему небу тяжело валили грузные тучи, и гроза обрушилась кратковременным беспамятством: ветер бесновался среди деревьев, дождь сразу же залил вывешенное перед гостевым домом белье. А когда закончилось, пришли паркие густые сумерки, слишком быстро сменившиеся ночью. Земля и стены зданий не успели остыть, отдать хотя бы часть накопленного тепла, и теперь душный воздух полосовал тесную дешевую комнату — иных в этом захолустье на границе со Звуком не водилось, — пережженная горечь забивала глотку, от непогоды ломило кости и в груди потяжелело. Без движения лежать было довольно жестко, из дыр на футоне вылезали клочки старой шерсти. Как нарочно еще окно заело, воздух сочился через трещину в раздвижных перегородках, но Тентен терпела, стискивая зубы и обливаясь потом: она шиноби, в конце концов. Не только спертый воздух дома, наводненного бродягами, низкоранговыми шиноби и местными выпивохами, был причиной — ее здорово выматывало маскировочное гендзюцу, а пузырящийся жар чужой чакры буквально сдирал прилипшую к телу одежду, больно тянул за тонкие волоски. Эта чакра выпивала все силы из случайных свидетелей. Тентен не двигалась, все крепче сжимая в кулаке кунай. — Сделай так еще... А-а-а, да. Вот... Она находилась от них на расстоянии в два татами, у стены. В пустой голове совсем ничего не было. Не считая, конечно, этих стонов, рваных обрывков фраз — и истомленного скрипа досок, треска полотна и неизбежной возни. — Нет, поцелуй меня, — сдавленный шепот вперемешку с пьяным, неверным смехом, — да... Здесь. Нижняя губа вдруг задрожала, и Тентен быстро сморгнула горячие слезы. Она шиноби, в конце концов, а шиноби умеют выносить все. Особенно после войны. После войны — теперь, когда Пятая хокаге Цунаде-сама сложила полномочия и отправилась на миссию как самая обычная, пусть и невероятно сильная куноичи. Тентен просто была в сопровождении. Виски дурманило от упорно поддерживаемого гендзюцу. Они не смотрели, но Тентен себе расслабиться не позволяла: вдохнуть ведь не успеет, как ее собственный кунай пробьет горло насквозь. Впрочем, учитывая склонности Цунаде, голову скорее размозжат о стену. Будь у Тентен выбор, как умирать, она бы предпочла это: грязно, но быстро, по крайней мере. От руки бывшей хокаге. «Мне не нужен эскорт для встречи со старым другом», — настаивала Цунаде пару дней назад. Старейшины отправили ее с официальным визитом к Орочимару, который после снятия Вечного Цукуеми залег на дно в одном из своих старых убежищ, чтобы она положила начало будущей прекрасной дружбе с когда-то непримиримым врагом Конохи — наверняка не одни старейшины это придумали, им бы просто остроумия не хватило. Цунаде не имела возможности пренебречь советом-приказом от вышестоящих. И не могла отправиться одна. Верная ей Шизуне не должна была покидать лаборатории, где по кусочкам собирали руку для Наруто, Сакура была слишком занята в госпитале, Ино вместе со своим кланом и союзниками восстанавливала дороги и маленькие поселения. Тентен тоже едва выдохнула после месяца тяжелой работы и мечтала о выходном, но на собрании молодых джонинов, во время обсуждений задания Цунаде, сама вызвалась. Она и ее неприкаянный Ли, который, должно быть, крепко спал сейчас в номере напротив. Цунаде была слишком рада вырваться из-под надзора — в том числе и от постоянно следящей за ее реноме Шизуне — и не отказала себе в удовольствии как следует напиться в замызганной, но щедрой пивнушке, которая выдержала даже нападение клонов белых зецу. Тентен ушла в их общую комнату вечером, когда та подцепила видавшего виды шиноби-ветерана, надеясь, что это скоро закончится; ей было нехорошо, и она сразу провалилась в липкий сон. Проснулась уже от шума открывшихся дверей и сдавленного смеха. Хватило ума и реакции подавить желание напасть сразу же и наложить гендзюцу. Она не тешила себя заблуждением, что Цунаде не успела ее заметить. Даже пьяная вдрызг, даже возбужденная — она ведь была предыдущей хокаге. Великой хокаге. Тентен тихо сглотнула, скашивая глаза. Разжала пальцы, до судорог и темных пятен пота впившиеся в обмотку на рукояти. Темная от загара рука ляпала выставленное колено, безмозгло-жадно шарила по нежной коже плоского и быстро сокращающегося живота. Растрепанная голова вынырнула из бедерных оков — промелькнул плохо выточенный, нечеткий профиль с носовой горбинкой. На спутавшиеся кудри легла тонкая рука, замерла ненадолго и властно направила обратно. «Еще». Тентен почти не дышала. Ее оглушали эти жаркие, влажно-хлюпающие, бесстыдные звуки, кажется, сердце билось в такт с чужими движениями. Или же она сама невольно начала за ними повторять. Сильные плечи покрылись дымкой пота. Привстав с протяжным стоном, Цунаде взялась за них обеими руками и вдавила раскрасневшееся лицо себе между ног. Развязно всхлипнула. Как девчонка гражданская. Перед глазами все померкло, душная тяжесть ночи придавила сверху, и бинтовка на груди натянулась куда крепче: как сложно и больно дышать, как хочется оказаться по ту сторону двери. И как не хочется — на самом деле — уходить. — Хватит, давай уже... Он был похож на театральную тень: слабовольный, блестящий от смазки подбородок, западающие глаза, смутно расплывающиеся черты — нависал над обманчиво беззащитной, распятой ласками женщиной. Широкие плечи, ладное телосложение, скупая поросль на груди и в паху. Все остальное разлеталось на углы и линии, окрашенные цветом пляшущие пятна мешали Тентен смотреть, запоминать на случай чего. Хищно изогнутый, крепко-широкий член, тяжело поджатая темная мошонка. Он шумно выдохнул и накрыл раздувшуюся головку, медленно опускаясь вниз и безотрывно пялясь на то, чего Тентен не видела. На полные груди с просвечивающими венами и стоящими торчком крупными сосками? На нежные полупрозрачные нити тонких складок кожи и матовую воронку глубокого пупка? На ожидающе раскрытые, темные от возбуждения половые губы? Тентен видела только, как Цунаде, побеспокоив вяло собирающиеся тени, приподнялась: светлые волосы зазмеились по плечам, длинные пальцы с блестящими ногтями нетерпеливо оттолкнули грубую ладонь. Она взялась за член, стискивая сочащуюся влагой головку, задвигала рукой, глядя в эти глаза, сплетая между взглядами плотную и крепкую сетку из эмоций, из желаний. Тентен не знала, каково это. Никто и никогда так не смотрел на нее. Цунаде так на нее не смотрела. Цунаде опрокинулась назад, и мужчина, подхватив молочные бедра, вонзился в нее. Влажно смазанный звук проникновения, подавленный в самом начале стон — не выпустила, еще сдерживается. Цунаде стиснула простыню, сминая ее, вены словно поголубели и натянулись под кожей. Тентен рывком ошпарило: эта невыносимо горячая чакра с особенным влажно-древесным оттенком, сладковатая на вкус, как скошенная трава — чакра Сенджу. Интересно, а сама Цунаде-сама тоже одуряюще сладкая и теплая на вкус? Тентен ничего не соображала от жара. Даже ее постельное белье, кажется, насквозь вымокло. Он трахал Цунаде, подчиняясь редким глуховатым окрикам: быстрее, глубже, вот, давай так, — скрипели под елозящим футоном старые татами, измученно стонал дощатый пол. Тентен было плохо. Кошмарная физическая слабость вперемешку с горячим исступлением, и что-то еще из разряда зависти, боли и ревности — все это избавило от необходимой, здоровой осторожности: пусть убьют, пусть спустят с лестницы, как ночную воровку, ей все равно. Она выпустила кунай и сунула руку под перекрученную резинку штанов. Сдавила набухший и болезненно чувствительный клитор, размазала обильно текущую смазку — стало слишком хорошо, до секундной потери дыхания и ненароком выступивших слез. Хорошо и больно. Она еще сильнее стиснула зубы и вогнала оба пальца: шелковистые стенки туго стиснулись, и внутри сладко, быстро запульсировало. По скованному телу разливалась душная, тягучая тяжесть; нестерпимо полыхали щеки, ресницы потяжелели от влаги. Она с трудом дышала грязным запахом секса, крепкого алкоголя, старых вещей. Хотя бы на лишние мысли сил не осталось, не растерять бы маскировку — как давно она, Тентен, влюблена, как это бессмысленно и горько, но в то же время совершенно прекрасно. Тентен никогда еще не дрочила так. Она теряла контроль стремительно и безоглядно, будто падала в пропасть. Цунаде стояла на четвереньках, упираясь локтями в обнажившийся скользкий футон и глубоко прогнувшись. Кончики волос подметали пол, срывались вниз мелкие капли пота. Он трахал ее уже как-то угловато, неловко и порывисто, держал за быстро ходящее плечо, жесткие бедра бились о выставленную задницу; грубо прихватывал за тяжело покачивающуюся грудь, мял и сжимал крупный сосок. Еще, еще немного. Из ее обведенного темной каймой рта вырвался неразборчивый гортанный звук, и она вдруг стала сосредоточенной, нахмуренной и серьезной: совсем скоро. Еще немного — и все вернется в кабинет хокаге, и Тентен снова посмотрит на нее снизу вверх, как подчиненная, замирая от восторга. Это так красиво, просто смотреть даже — этот красочный плеск бледного золота, темного меда, молока и яркой крови. Ее долбили сзади, с каждым новым толчком все суматошнее, они оба стонали в голос. Уголок простыни впился в щеку, но Тентен смотрела как завороженная, измученно двигала пальцами в горячей тесноте, слыша те же бесстыдные звуки, и не могла кончить: было очень жарко, сердце билось как сумасшедшее, и ее всю трясло. Тентен потерлась ноющими губами о плечо, вскинула глаза и замерла до опасливого звона внутри — Цунаде тоже смотрела, и смотрела в упор: ореховые радужки выбелило похотью, рот с размазавшейся помадой улыбался. Странная, незнакомая улыбка. Она что-то шепнула, но сразу затряслась, закатывая глаза. Тентен инстинктивно рванулась в сторону, когда Цунаде, перевернувшись, стиснула ногами его тело, задерживая член внутри. И тоже сжала бедрами ладонь, чтобы горящая щель судорожно обжала пальцы; ее слабый стон-всхлип перекрыло чужим криком, и она обессиленно рухнула обратно на футон и, задохнувшись, закрылась руками. Смерти не наступило. В ушах еще тихо колотило, слабо кружилась голова. Цунаде развалилась на разрыхленной простыне как сытая кошка, мужчина, совсем скрывшись в тенях, быстро натягивал штаны. Они ни о чем не говорили, и Тентен любовалась бессмысленно, пока была возможность: русая, ласковая тень от ресниц, темнеющий на скулах румянец, делающий Цунаде совсем молодой. Губы нежно приоткрылись. Она дышала медленно и спокойно, и Тентен хотелось плакать от любви. Ее тело ныло без ласки, и возвращалась тяжелая боль под черепом. Неужели этого взгляда не было?.. Двери сошлись, тихо стукнув. Чувствуя едкую резь под веками, Тентен утопила горящее лицо в подушке. Она проснулась на рассвете, когда оранжевое солнце ворвалось в наконец-то открытое окно. Цунаде, наверное, уже завтракала внизу. Тентен дернула простыню с плеч — хотя ночью не то что укрыться, она переодеться забыла и даже просто прическу расплести. Тентен села, впутывая пальцы в свободно падающие на плечи волосы, и заметила чужой гребень, слегка вдвинутый под ее футон.