Несчастный случай

Драуглуин тяжело вздохнул и положил тяжеленную лобастую голову хозяину на колени. Заглянул в лицо грустными зелеными глазами. Саурон с таким же тяжелым вздохом потрепал варга по жестким стоячим ушам. Огромный зверь заскулил тоненько и виновато. −Будет тебе. – проговорил Саурон, наглаживая мощную шею. – Я понял, что ты хотел. Я бы на твоем месте тоже не удержался. Варг изобразил на морде такое трогательное выражение, что Саурону на мгновение стало совестно. Подумать только, Драуглуин пытался, а он – считавшийся первым и лучшим учеником владыки Мелькора – нет. Драуглуин гулко застучал хвостом по каменному полу. В подземелье Тол-ин-Гаурхот для огромного зверя было не так уж много места, и Саурону претило запирать варга здесь – без движения, без света и воздуха, без ежедневных занятий. А еще больше претило подчиняться этому… Этой напасти. Проверяющий из Ангбанда свалился так же внезапно, как партизаны Дортониона на зазевавшийся отряд. Переступил порог крепости, сморщил нос и принялся прямо во дворе излагать вышедшему встречать гостя Саурону… Всё и всякое. Саурон, внутренне морщась от звука звенящего высокого голоса, не сразу уразумел, чего от него хотят. Настолько диким было поручение владыки. А потом вдруг понял очень отчетливо и ясно. Одновременно с размером свалившейся на Тол-ин-Гаурхот неприятности. Неприятность затребовала себе чистые отапливаемые покои, прислугу из самых расторопных орков и принялась хвостом таскаться за Сауроном, засовывая свой породистый нос в такие дырки, что удивительно, как от упомянутого органа еще хоть что-то осталось. Саурон скрипел зубами, но терпел. Звали неприятность Майроном, хотя в Эндорэ к нему намертво прикипело имя Гортхаур, и это было, пожалуй, не единственным, но главным, в чем Саурон был согласен со старшим Феанарионом. Нельяфинвэ в плену оказался большим мастером по части обидных прозвищ и хлестких оборотов. «Таурон», выговоренное разбитыми губами, а потому звучащее как «Саурон», темный майа принял даже с улыбкой. А по зрелом размышлении даже решил взять вместо имени. Слишком звонко и чуждо звучало в темной твердыне привычное «Артано». А вот Майрон, на которого удалось довольно быстро спихнуть вредного пленника, каждый раз так забавно бесился, когда слышал ненавистное «Гортхаур», что оно просто обязано было к нему пристать. Так, в сущности, и получилось. А уж после того, как Гортхауром его назвал сам владыка, у бывшего майа Эстэ не осталось ни единого шанса отмыться. Только смириться. Саурону было забавно видеть, как много внимания Гортхаур уделяет своему имени, своей внешности, то и дело поправляя фану, сменяя одежды и драгоценности, впечатлению, которое производит. Это водилось за ним еще в Амане, но в Эндорэ, кажется, расцвело пышным цветом. Саурон даже не сразу понял, почему. И только вернувшись в Цитадель после нескольких лет отсутствия, осознал, какую хитрую игру вел бывший ученик Эстэ. То, что многие последовавшие за владыкой майар с большим трудом могли теперь менять фаны, для Саурона было не в новинку. Отправляясь по поручению Мелькора к Пришедшим следом, он едва смог принять иной облик, более похожий на младших детей Эру. Получилось… Своеобразно. По крайней мере, умайар, еще хорошо помнящие Аман, кривились, глядя на его лицо, лишенное теперь скульптурно-правильных, безупречно красивых черт. Самому Саурону было все равно, лишь бы атани сумели признать в нем пусть не своего, но хотя бы близкое им существо. Получилось даже лучше, чем ожидалось. Для многих племен Пришедших следом он стал богом, но сейчас это было не главным. Статичность фаны начала понемногу обращаться в болезненную привязанность к ней. Совсем как у Воплощенных. И ровно то же самое Саурон видел не только в себе и прочих умайар, но и во владыке. А фана начинала требовать своего. Странного, непривычного. Временами даже приятного. Саурон с подобными обычаями познакомился у атани. А вот где такого набрался Гортхаур, осталось загадкой. Иными словами, за время отсутствия первого и любимого ученика темного вала Гортхаур сумел стать для владыки правой рукой и… Как говорили у атани, «подстилкой». Впрочем, в уместности этого слова Саурон все-таки сомневался. В племенах атани «подстилки» особой власти и влияния не имели. Гортхаур же оказался теперь изрядно наделен и тем, и другим. Спасением от этой напасти стала война. И вот теперь принесло же это несчастье в крепость на Тол Сирион, с большим трудом отбитую у нолдор. Да и что здесь проверять? Неужели владыка все-таки начал сомневаться в нем, Сауроне? Или Гортхаур, дрянь такая, чего-то нашептал? Саурон крепче сжал губы и погладил Драуглуина. Смышленый варг – лучший в своем выводке и родоначальник новой линии – терпеть сунувшегося к нему в загон Гортхаура не стал, а без предупреждения попытался цапнуть. Удовлетвориться пришлось изрядным лоскутом алого плаща. Все-таки бывший майа Эстэ оказался на редкость шустрым. Зато заверещал так, что крепость дрогнула, и потребовал запереть зверя где-нибудь подальше. Слова «убить» благоразумно не прозвучало. Все-таки пределы своей неприкосновенности во владениях Саурона Гортхаур чуял. Варг облизал хозяину руки и снова преданно заглянул в лицо. −Устроить бы ему несчастный случай. – с тоской в голосе пробормотал Саурон и грустно усмехнулся. Высказанная, как выражался в свое время Феанор, «в порядке бреда» идея показалась до сладко сведенных скул заманчивой. Очень несчастный и очень случайный случай, чтобы в развоплощении Гортхаура никто даже в мыслях не сумел обвинить Саурона. Где только такой случай найдешь… На другой день выкрученная за ночь со всех сторон мысль слегка позабылась. Потому что орки притащили странную компанию. Десяток эльдар и двоих смертных, невесть что потерявших в ущелье Сириона. В эльдар с одного взгляда угадывались нолдор, причем из рожденных под светом Древ. Полуседой, хотя еще довольно молодой сероглазый адан явно был из народа Беора. А вот девица-аданет, вряд ли еще перешагнувшая порог своей двадцатой весны, была, как все эдайн, белокожей, но темноволосой и черноглазой, как из племени вастаков. Таких полукровок изрядно было в Пределе Маэдроса. Гортхаур крутил в пальцах сорванную заклинанием с плаща аданет фибулу – восьмиконечную звезду – и кровожадно улыбался. Старшего Феанариона он ненавидел лютой ненавистью. Его, весь его род и всех верных. Девица, однако, даже не думала опускать взгляд. Тонкие губы у нее кривились в таком же жестком оскале. Саурон даже невольно почувствовал что-то сродни уважению. Один из эльдар вдруг тенью шагнул вперед, качнул головой, сбрасывая капюшон, и встал перед аданет, закрывая ее от взгляда Гортхаура, от Саурона, от всего мира. На бледном заострившемся лице решительно сверкнули пронзительные голубые глаза. Налетевший студеный ветер встрепал выбившиеся из простой косы золотистые кудри. Незримое дрогнуло, и эльда запел. Саурон едва не задохнулся, позабыв обо всем на свете, кроме этого эльда в простом темном плаще, с пылающими, как Феаноровы лампы глазами. Да вот же он, случай. Прямо перед ним. От сильного звонкого голоса эльда дрогнули крепостные стены. Во двор посыпались камни. Гортхаур, картинно стоявший на высоком крыльце Главного Чертога, передернулся и попятился. Саурон прижал ладонь к взорвавшемуся болью виску и незаметно повел свободной рукой, запирая двери внутрь. Врешь, несчастье, отсюда ты не уйдешь. Гортхаур заметался, пытаясь разом и отгородиться от напоенной светом Песни, и сплести хоть простенькие чары. Ничего у него не получалось. Орки шустро разбежались, кто куда. Саурон пошатнулся и рухнул на колено. От голоса эльда у него самого взрывалась болью голова и, кажется, трепетала сама сущность. Правда, сущности хотелось не оказаться подальше, а наоборот, подобраться ближе, одновременно изнывая от боли и сгорая от радости, греясь в обжигающих лучах чужого света. Куда более яркого, чем даже воспоминания о Светильниках и Древах. Эльда, будто почувствовав, повернул красивую гордую голову, и Саурон неожиданно для себя его узнал. Артафиндэ, старший из сынов Арафинвэ, ставший в Белерианде королем Нарготронда. −Помоги мне! − осанвэ вышло такой силы, что Саурон едва не развоплотился на месте, пока сумел докричаться до нолдо. – Прошу тебя, помоги мне развоплотить его! Все, что пожелаешь, сделаю! Эльда встретился с ним глазами. Как же он был красив. И как немыслимо силен. Саурон с трудом сумел подняться на ноги, но взгляда не отвел. Между светлых бровей Артафиндэ – Финрод, вспомнилось Саурону, в Эндорэ его зовут Финрод – залегла короткая складка. Потом разгладилась, и Песнь вдруг показалась огромной и сокрушительной, как самая мощная штормовая волна. Взвывшего не своим голосом Гортхаура снесло с крыльца и впечатало в каменную кладку. Красивая, выверенная до последней черточки, фана пошла трещинами. Перепуганные глаза едва не вылезли из орбит. Темным облаком метнулась прочь сущность, и волна в Незримом потянулась за ней. Саурон стиснул кулаки и все-таки разомкнул губы. Его собственная Песнь вплелась в этот поток настолько гармонично, словно так и было самим Эру задумано. Прозрачная легкая голубизна видевшейся в Незримом волны полыхнула оранжевым пламенем, будто в бурном Белегаэре отразилась заходящая ладья Ариэн. Переплетенная Сила погребла сущность Гортхаура под собой. И стало тихо. Саурон опустил голову, разглядывая что-то блестящее у своих ног. Не сразу уразумел, что это выроненная Гортхауром фибула. Наклонился, подобрав серебряную звезду. Перевел взгляд на крепостной двор, в котором будто ураган бушевал. Орки, понятливые твари, успели забиться по щелям и явно не собирались вылезать в ближайшее время. Эльдар сбились кучей и смотрели на своего предводителя с каким-то священным ужасом, с каким даже на валар никогда не смотрели. Смертные на ногах не удержались. Адан все валялся на земле, закрывая голову руками. А вот аданет поднялась сперва на колени. Потом, пошатываясь, встала. Саурон сошел с крыльца, шагнул было к ней, но на пути у него сам собой вырос король Нарготронда. Голубые глаза опасно потемнели. Саурон примирительно поднял левую руку и протянул на раскрытой ладони фибулу. −Спасибо. – с некоторым трудом выговорил темный майа почти позабытое слово. – Назови свою цену за помощь, нолдо. Я не останусь в долгу. Финрод смотрел то Саурону в лицо, то на знак Первого Дома, но упорно не двигался и ничего не говорил. В Незримом как-то слишком ощутимо потянуло ледяным ветром недоверия. Появившаяся откуда-то сбоку тонкая женская рука ловко сгребла фибулу с ладони Саурона. Напряженное молчание дрогнуло и рассыпалось осколками, потревоженное хрипловатым, но сильным голосом: −Владыка Финдарато, мы не можем стоять тут до заката. Двигаться дальше не можем тоже, припасы на исходе. Возможно, стоит ненадолго воспользоваться гостеприимством Минас-Тирит? Саурон и Финрод перевели одинаково ошарашенные взгляды на аданет. Та, к ее чести, бестрепетно их выдержала и даже коротко кивнула Саурону. Эльда и майа переглянулись снова. −Я от своего слова не отказываюсь. – пожал плечами Саурон. – В моей крепости никто не причинит вам вреда. Глаза Финрода сверкнули коротко и как-то странно. −Вообще-то, − невыразимо-вредным голосом начал он. – это моя крепость. Аданет тяжело вздохнула и пробормотала на талиска куда-то в сторону: −А вот и не подеретесь. И сама же негромко рассмеялась. По губам Финрода тоже скользнула улыбка. Саурон дернул щекой, отворачивая голову, но все-таки не сдержался и улыбнулся тоже.