***
Дождь хлынул неожиданно. Лоренцо Медана несильно ругнулся про себя, когда вспомнил, что отпустил приходского водителя пораньше. От кофейни до Собора Всеотца было минимум пять кварталов пешком. Пережидать непогоду в заведении, где столпилась приличная кучка людей и илари, жаждущих его внимания, не хотелось. Он надел широкополую шляпу, улыбнулся заинтересованным лицам и двинулся навстречу колючему потоку. На одном из перекрестков боковое зрение инкуба выцепило знакомую фигуру. Прикрываясь тоненькой пластиковой папочкой, на остановке мокнул епископ Унитарной Церкви Элтауна Марек Брессар. По выражению лица человеческого священнослужителя было ясно — томился он тут уже не один десяток минут. Муниципальный транспорт отличался стабильностью сугубо в ясные дни и только при условии, что уровень столичных пробок не превышал 4 баллов из максимальных 9. Лоренцо не смог сдержать улыбки. Он свернул с намеченного маршрута и, аккуратно обходя собравшиеся лужи, перешел дорогу. — Ваше преосвященство, какая приятная встреча! — он протянул руку. — Отец Лоренцо. Не могу сказать того же, — бросил в ответ епископ, но протянутую ладонь пожал со всей церемониальностью, на которую был способен. — Все еще сердитесь на меня? — Не понимаю, о чем вы, — Брессар говорил неохотно, взгляд то и дело выискивал в потоке мелькающих машин долгожданный автобус. — Да бросьте вы расстраиваться из-за такой ерунды. Ну в самом деле… Искусно скроенная шляпа Лоренцо отлично спасала от влаги. Падающие капли сливались по выгнутым полям наземь, не задевая дорогой атласной сутаны и накидки из тонкой шерсти. — Если для вас религия является ерундой — нам и вовсе не о чем дискутировать. — А я и не желаю с вами спорить, мой дорогой монсеньор. На неподобающее обращение к себе епископ отреагировал эмоциональнее, чем планировал, но, возможно, всему виной были мокрые ноги и банальная усталость. — То, что людская церковь стала единой, не дает вам право обращаться ко мне, как заблагорассудится. — Простите, — Лоренцо склонил голову в знак извинений, — не хотел обидеть вас еще сильнее. Меж тем в небе ярко блеснула первая молния. Оба служителя инстинктивно обратили взоры на чернеющие в дали облака. За горами глухо отозвался гром. Надвигалась гроза. — Послушайте, сама судьба нам благоволит, — проговорил Лоренцо. — Ваш автобус едва ли появится в ближайшие полчаса, а мой Собор всего в двух кварталах. Обсохните у меня за чашкой горячего чая, и я отправлю вас домой на машине. Брессар хотел возразить, но очередная ослепительная вспышка и последовавший за ней трескучий раскат грома уговорили его согласиться.***
Высокие створчатые двери отделили их от промозглой улицы. Вода с обуви стекала грязными извилистыми нитями прямо на искрящийся от бликов бело-молочный мрамор. Брессару стало неловко от этого, он засуетился на месте, но Лоренцо уверенно повел их вперед, не обращая на мутные разводы, которые они за собой оставляли, никакого внимания. — Не стесняйтесь, Ваше высокопреподобие, — Лоренцо оглянулся на следовавшего за ним епископа. — Я никому не скажу. Брессар оставил шутливую реплику илари без ответа. Ступать в чужой храм не запрещалось, но и не приветствовалось. Особую критику на этот счет можно было получить только от закоренелых консерваторов, но и они, как правило, относились к религии с большим снисхождением. Он выдохнул, скрестил руки на спине и сосредоточился на изучении окружающей обстановки. Собор Всеотца еще снаружи поразил величием и неслыханной роскошью, но внутреннее убранство не шло ни в какое сравнение с внешним. И хотя ремонтные работы продолжались — восстановление разрушенного храма требовало не малых усилий и средств — то, чего уже успел добился Медана, пробуждало в епископе белую зависть. Высокие куполообразные потолки главного зала украшала драгоценная мозаика. Изображения пестрели отрывками мифологических сюжетов из легенд илари, о которых Брессар читал не так уж и много. Большая роль отведена павлину. В тех или иных позах и состояниях пестрая птица встречалась почти на каждом шагу. Епископ крутил головой, не в силах сдержать прорвавшееся любопытство. Они шли вдоль белоснежных скамей с пурпурными сиденьями, по ковровой дорожке такого же цвета. Узкие стрельчатые окна с витиеватой лепниной прятали за чудесным цветным стеклом всю слякоть элтаунских улиц. — Ох, — выдохнул епископ, обратив, наконец, взгляд на сам алтарь. Они остановились посередине нефа, чтобы оценить масштабы скульптурной композиции, а затем подошли ближе. Лоренцо наслаждался неподдельным вниманием, Брессар же на время отбросил строгие епархиальные принципы. Граненный свод апсиды за алтарем переливался изумительной росписью. Стоящие по бокам пилястры смущали золотыми вензелями, но центром этого неземного великолепия являлся возведенный на алтаре, огромный, сверкающий лик Всеотца — ополовиненная маска с пустой глазницей и чарующей полуулыбкой. — Это золото? — вырвалось у Брессара прежде, чем он сумел взять себя в руки. — Хотелось бы, но нет, — Лоренцо провел ладонью по символу иларской веры. — Основа итальянский мрамор, сам лик золоченный. Тонкая пленка сусального сплава. Но выглядит неплохо, да? Брессар кивнул, удерживаясь от дальнейших расспросов и похвалы. Человеческие храмы, соборы и церкви никогда не отличались скромностью, но всегда в чем-то неуловимо уступали творениям нечеловеков. Кем бы их не считали люди, в искусстве илари не было равных. — Еще многое предстоит, — Лоренцо повел гостя во внутренние помещения. — Я рассчитывал управиться за пару лет, но как видите, по сегодняшний день достиг лишь половины от задуманного. — Почему павлин? — вдруг поинтересовался Брессар. Он находился под впечатлением от увиденного и в силу природной любознательности рвался к новым знаниям. — Это воплощение Всеотца на земле, символизирующее власть, самоуважение, процветание, удачу, гордость и защиту. — Защиту? — удивился епископ. Те павлины, что Брессар видел в жизни, не выглядели надежной охраной от каких-либо бед. — Да. Павлин ест змей. Вы не знали? — Нет, — честно признался епископ. К этому моменту они успели дойти до самого конца длинного коридора. Лоренцо достал связку ключей и отворил дверь в небольшой кабинет. В отличие от главных залов Собора личная комната настоятеля была отделана оттенками потемнее. Он стряхнул шляпу и повесил на крючок, с багровой сутаны сползла теплая накидка. Брессар рассматривал помещение, топчась на пороге. — Прошу располагайтесь, епископ, — Лоренцо вежливо указал на мягкое кресло из красного сукна. — А у вас тут пустовато. Где все сестры и братья? Брессар снял напрочь пропитанные водой шапочку, напоминавшую старинную дзукетту, и серый, выцветший плащ. Повсюду пахло сандаловым маслом. Он сел в предложенное место, с неудовольствием отмечая хлюпанье мокрых ног. — В непогоду прихожан не бывает. Особенно по пятницам. Послушники и прочие служители заняты делами Собора у себя в келлиях и общем Доме. Нас не побеспокоят. Чаю или чего-нибудь покрепче? — на лице инкуба появился характерный прищур. Он провел пальцами по волосам, перебирая прядки шелковистых, каштановых локонов. Сколько бы Брессар не морщился, он не мог отрицать красоту илари. Такие мысли пугали, он начинал краснеть и смущаться, словно неоперенный птенец. — Вина, если позволите, — Брессар заерзал, устраиваясь поудобнее и избегая взгляда коллеги. Лоренцо расплылся в улыбке и распахнул стоявший рядом шкаф. Через минуту между ними сиял чистотой хрустальный кувшин и пара бокалов с золотистой жидкостью. Этот аромат ни с чем нельзя было спутать — прекрасный букет эльфийского вина дурманил одним только запахом. Они подняли бокалы и, отсалютовав друг другу, пригубили волшебный напиток. Брессар не заметил, как улыбнулся. — У вас красивая улыбка, епископ, — Лоренцо не упустил возможности подметить важную деталь. Он откинулся на кресле, рассматривая собеседника: извечная немезида, постоянный оппонент и недремлющий соперник. Они знакомы вот уже пятый год, прошли долгий путь от непримиримой вражды до уважительных дискуссий, и все же Лоренцо знал о Брессаре слишком мало, отчего его интерес в отношении епископа никогда не угасал. — Прошу вас избегать подобных реплик в мой адрес, — Брессар сделал еще один глоток и отставил бокал на стол. За окном бушевала гроза, а несчастный водитель, отпущенный сегодня зазря, возвращался обратно из самого отдаленного поселка. — Не сердитесь, я озвучил факт, не тая подспудного значения. — И все же, это неуместно. По крайней мере, в человеческой среде. Лоренцо усмехнулся, залпом осушил бокал и тоже отставил его на стол. — Вы действительно так консервативны? Почему-то мне так не кажется. — Я не консерватор. Но и не илари. У нас с вами много отличий. — Напротив, епископ, мы с вами очень похожи — все мы дети Создателя. Нашего или вашего — это уже другой вопрос. — Перестаньте, мы не сойдемся во мнении, — Брессар сложил ногу на ногу, снова ощутив неприятный мокрый холодок. На лице проскользнула морщинка отвращения, которую Лоренцо воспринял по-своему. — Хотя вы, наверное, в чем-то правы. У нас разные представления о жизни. — Тут я соглашусь, — Брессар включился в привычную полемику. — Люди видят жизнь не в удовольствии, а в праведности и созидании на благо всего человечества, и во славу Господа нашего Бога. Ну, или хотя бы стремятся к этому. Высокие цели — достойные результаты. В отличие от вашей паствы. — Вы же в курсе, что среди моих прихожан есть люди? — Лоренцо занял обратную позицию. Он не напирал, не разуверивал и не настаивал на своем — нет, сегодня он исполнял роль скептика, стремившегося поставить каждое сказанное слово под большой знак вопроса. — Это заблудшие души. Их пленили ваши легкомысленными призывы. — Постулаты. — Невелика разница. — Ваше преосвященство, мы ни к чему не призываем. Единственное, что в наших силах — показать страждущим возможные пути и направления. — Это ересь и высокопарные слова. У вас дар проповедника, святой отец… — Не святой. Просто «отец», — перебил Лоренцо. Смутившийся Брессар густо покрылся краской, но извинительно склонил голову. — Прошу прощения, я хотел сказать, что таково ваше призвание. Что бы вы не говорили, верующие в вас и вашего Создателя, примут это за чистую монету. Лоренцо разлил вина, усмиряя внутреннего зверя. Инкубский голод подступал, он чувствовал это, но разложить на столе священника Унитарной Церкви кощунственно даже для него самого. Он посмеялся нелепым мыслям и продолжил ненавязчивую пикировку: — «Призвание — это дар и тайна. Дар, который нам дает Бог, и тайна, к которой прикасается человек». Неужели верховный понтифик сказанул нелепицу? Брессар снова заерзал, он опустошил бокал в два глотка, боясь упустить нить рассуждений. — То, что когда-то сказал один из епископов Рима, не является истиной. Хотя в его словах есть правда. — Для вас правда и истина не одно и то же? Брессар поддался вперед. Его поплывшие от вина глаза блестели, а язык стал свободнее и острее. — Правда — это относительная истина. А истина должна быть абсолютной. Улавливаете разницу? — Вы ходите по краю, епископ Брессар. Для священнослужителя подобные речи возмутительны. — Я верующий, отец Лоренцо, но не идиот. Медана рассмеялся, епископ не удержал ответной улыбки. Золотое вино снова наполнило емкости. — Послушайте, на гомилетике мне бы это пригодилось, — отсмеявшись сказал Лоренцо. — Будь у вас подобные мысли тогда, вы бы сейчас не сидели в этом мягком кресле. — Считаете? — Уверен, — в глазах Брессара мелькнуло сожаление, но он вовремя спрятал его за хмельной бравадой. — Воскресные школы и семинарии дают учащимся слишком много свободы и знаний, не пригодных для мировоззрения служителя церкви. — А я любил дополнительные занятия. Обожал языки. Выучил основы иэларийского за один семестр. — А мы учили латынь и древнегреческий. Немного давали иврита, хинди и арабскую вязь. Это, не считая всех обязательных занятий: служения в монастыре, уборки территории, молитв и прочего… — От людей требуют слишком многого. — Таковы пути Господни. Они неисповедимы. Если бы я знал заранее, чего будут стоить мои труды, возможно, я бы задумался о правильности собственного выбора. Лоренцо смерил мужчину подозрительным взглядом. Искренность, сквозившая сейчас в его словах, была подлинной. И вряд ли дело в паре-тройке бокалов вина. — Ваш Бог жесток к своим детям. — Мы грешны и заслуживаем очищения. В этом суть праведной жизни — замаливать грехи и делать добро, пролагая дорогу в царство небесное и вечный рай. Чем же ваш Бог лучше нашего? — Мы не преклоняем пред ним колен. Он наш Отец и Создатель, но мы не его рабы и вольны жить так, как посчитаем нужным. Брессар закивал, кривя губы в ухмылке. Лоренцо разлил остатки вина. — Отсюда все ваши проблемы. Вы не знаете меры. — Мы живем свободно. Это высшее благо. — Свободно ли? — епископ махом допил последние капли и обтер губы. — Послушайте, — Лоренцо ощутил потребность переменить тему, — к чему вам обет безбрачия? Разве не в продолжении рода заключается смысл человеческой жизни? — Смирение и послушание — основы служения Богу. Будь я женатым или влюбленным человеком, разве смог бы отдавать всего себя Ему? — Но к чему такие жертвы? — Такова цена, друг мой, — Брессар развалился на кресле. Он опьянел и расслабился настолько, насколько это было возможно. Лоренцо не стал настаивать на ответе. Он знал, что между ними существовала огромная пропасть, и рассмотреть ее сейчас не было ни единого шанса. Однако, пропасть не означала бездну. Он достал еще одну бутылку вина и под довольный блеск глаз епископа выдернул пробку.***
Водитель подъехал к Собору в разгар беседы. Лоренцо внимал словам епископа, не желая прерывать оживленную полемику. — С вашими средствами и покровительством немудрено достичь таких успехов. Более того, вам не понять наши нужды, так как вы ни в чем не знаете отказа, — захмелевший Брессар был приятным собеседником, хоть и язвительным — не чета ему же в трезвом состоянии. — Деньги не падают с неба. Чтобы их получить, нужно не меньше усилий, Ваше преосвященство. — Прекратите увиливать. Всем известно, что господин Бранн к вам неравнодушен. Он баснословно богат и имеет невероятное влияние в городе, но вместо того, чтобы оказывать помощь всем нуждающимся, он озолотил вас. — Вы мне льстите, епископ. Председатель Совета илари лоялен не лично ко мне. Он ратует за благосостояние всех жителей Элтауна, хотя в большей степени озабочен представителями илари. К тому же с прошлого года его душевное равновесие под большим вопросом, и средства поступают нестабильно. А вот ваш Совет не отличается дружелюбием, — Лоренцо пригубил вина, пряча ехидную ухмылку. — Насколько я знаю, люди не заинтересованы в решении проблем чужеродной расы. Или правильнее сказать грязных алиутов? — Не перекладывайте на меня ответственность за расистские предубеждения. Я стремлюсь к всеобщему благу. — Но вы не считаете нас созданиями божьими, разве не так? — Это вопросы теологии. Мое личное мнение несколько отличается от общепринятого. Лоренцо заинтересовано хмыкнул. Он облокотился о стол локтями. — Поделитесь со мной? Я умею хранить тайны. — Нет никакой тайны. Благодаря святому Анану мировые конфессии слились в единую, унитарную религиозную ветвь. Скорее даже полотно, пестрящее разными по составу и цвету нитями. И все же это сплотило человечество, позволило ему не уничтожить себя, а жить дальше с новыми взглядами. Что, касается вашей расы — путь примерно тот же самый. Когда-то на земле бушевали крестовые походы и инквизиции, посмотрите сейчас — мы все вместе собираемся каждое воскресенье в одном храме, — Брессар взмахнул рукой, слегка расплескав содержимое своего бокала. — Люди боятся вас, завидуют, потому что мало знают. Это извечная причина всех войн — страх неизведанного. Нам всем нужно стремится к единству. Неважно, химера ты или обычный человек — законы должны быть едины. Как мирские, так и божьи. Вот тогда — тогда различий между нами, кроме физиологических, не останется, и мир сплотится. Лоренцо не разделял прогрессивных взглядов на тотальную ассимиляцию, но был сильно удивлен. Епископ Брессар — известный сторонник традиционных норм религиозной политики людей, бдевший за каждой буквой епархиального устава Сантала, вдруг раскрыл совершенно революционные воззрения. Инкуб снова отклонился на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу. — Никогда не думал, что вы настолько либеральны. — Мое мнение и мнение моей Епархии не обязаны совпадать. — Но вера в Бога-то у вас едина? Брессар выпил вино и шлепнул ножкой бокала о серебряный поднос. — Бог един — в это я верю. Но верую ли я в Господа так же, как мои братья и сестры? Не думаю. Многие из нас являются сторонниками схемы: враг моего врага — мой друг. Они объединились против Всеотцова учения только чтобы противостоять ему, а не потому что самостоятельно пришли к мысли о единстве человеческого Бога. Понимаете, о чем я? Лоренцо кивнул. Он разглядывал нового, незнакомого ему Брессара, с удвоенным интересом. — Неважно сколько у Господа имен — Иисус Христос, Аллах, Яхве или Элохим. Для меня он един и существует тогда, когда существует вера. — Даже так? — Да. Нет веры — нет Бога, — Брессар улыбнулся. Он сложил на животе руки в замок и закрутил большими пальцами. — А как же доказательства божьего присутствия? Разве ваша вера не основывается на этом? — На этом основываются церкви, божьи учения и большая часть священнослужителей. А я просто верую. — Но пустая вера часто разочаровывает. И это касается не только религии. — Когда возлагаешь на веру ожидания или надежды — она всегда разочаровывает. С минуту они смотрели друг на друга. Брессар улыбался, Лоренцо погрузился в задумчивое состояние. Где-то в глубине сознания всплыли схожие разговоры с другом юности. Генри. При мысли о нем Лоренцо стало нехорошо, он поспешил вернуться к беседе. — Обладая такими мыслями, вы все же предпочли служить Церкви. А она не большой сторонник перемен. — Я влияю на то, что мне под силу. Одному человеку невозможно изменить все. Но я верю, что лет через 50, может быть, чуть меньше или больше, ситуация преобразится. Мы уже на пути к чему-то новому. Только представьте, еще 30 лет назад у вас не было никакой религии, а пару сотен лет назад не было и намека на Унитарную Церковь. Но время идет, поколения сменяют поколения, и плоды их деятельности выстраивают новые реалии. Я служу всем конфессиям, а вы вольны отдавать дань уважения Всеотцу, кто знает, что будет дальше? — Возможно, вы правы. Мне было бы интересно понаблюдать за этим. — Все мы в этом мире лишь свидетели божественных деяний. То, что нами движет — это и Его желания тоже. Его мысли и чаяния. Такова любовь к детям. — Думаю, наш Создатель придерживался иных взглядов на жизнь своих детей. В нем больше юмора, так сказать. — И наш Бог не лишен этого. Иначе зачем ему столько разных имен? Искрометная шутка мироздания, — Брессар вздохнул. — Нам не хватило ума вовремя это осознать. — Хотите сказать, во всех религиозных баталиях виноваты сами верующие? — А вы видели когда-нибудь Бога или Всеотца, несущимися среди толпы перекошенных лиц с мечом в руках и в сияющих доспехах? Кабинет заполнил горький смех. Непогода за окном стихала. От ливневого дождя осталась мелкая морось. Лоренцо повел гостя к машине. Заспанный водитель хмурил брови, но смиренно молчал. Инкуб рассматривал парня с жадностью, алкоголь ослаблял голод, но не притуплял его. — Что ж, благодарю за чудный вечер, отец Лоренцо, — Брессар протянул руку. На макушке епископа криво лежала шелковая шапочка. Ботинки подсохли, но Лоренцо заметил торчащую подошву, сквозь которую, скорее всего, спокойно проходила дождевая вода. Куцый плащ прикрывал посеревшую от солнца черную сутану, окаймленную тонким пурпурным кантом. — Отчего вы вечно в черном, епископ? Разве вы не должны являть собой яркую фигуру? Знамение для страждущих, если хотите. — Черный — цвет смирения, строгости и чистоты. Для простых людей это понятнее, нежели ваши пестрые одеяния с дорогой вышивкой и камнями. Думаю, и для илари это имеет такое же значение. — Для нас богатство — это не грех, а богоугодная цель. Это то, к чему стоит стремится, чем нужно гордится и чего следует желать. Брессар хотел было сесть в машину, но остановился, задумавшись. — А как часто вы бывали в сельских приходах? — Ни разу. Зачем мне это? У каждого храма Всеотца свой настоятель. Они ведают делами своего прихода и направляют мне все необходимые отчеты. Это очень удобно. — Разрешите дать вам небольшой совет — наведайтесь в гости. Посетите несколько отдаленных сел и, возможно, тогда, ваше мнение на этот счет изменится. Не пожалейте времени. Это хороший способ подвергнуть себя сомнениям. Брессар кивнул на прощание и скрылся за тонированными стеклами приходского автомобиля.***
Сквозь рассеивающиеся облака показался тонкий полумесяц. Лоренцо прогуливался по территории, когда заметил свет в одной из келлий послушников. Голод рвался наружу, а растревоженные воспоминания о Генри делали этот голод неконтролируемым. Лоренцо свернул по тропинке, сжимая в руке медальон с ликом Всеотца. Раз уж Создатель наделил нас пороками, то к чему противиться им? Инкуб пересек сад и схватился за дверную ручку. Обвинять Праматерь во всех бедах илари — отличная идея, но Всеотец виновен не меньше ее. Дверь мягко скрипнула. Через мгновение свет в единственной неспящей келлии погас.***
Голод был утолен, но слова Брессара и мысли о первой любви не стирались из памяти отца-настоятеля. Лоренцо перевернулся набок. Худое, нежное тело с густыми, вьющими локонами смиренно сопело рядом. Медана тихонько встал, оделся и вышел во двор. Он уже знал, чем займется в ближайшую неделю. Небольшое путешествие на свежий воздух полезно для здоровья. А в трудах и заботах чужого прихода, он, возможно, отыщет в себе смелость написать пару коротких строк. Небо Сантала переливалось звездной россыпью, а грозные, серые тучи, наконец, скрылись из виду, уступая место сиреневато-оранжевой дымке океанских просторов.