Завтра наступит, а вчера мы запомним

— Просыпайся, мелочь, — Курво уворачивается от подушки, метко брошенной ему в лицо и смеётся, — Мазила, ну мазила!       Младший брат страдальчески воет, зарывшись в одеяла. В зазор между шторами радостно пробивается нетипичное для сентября яркое солнце. На кухне уже приглушённо гремит тарелками Феанор, скорее всего, давно уже позавтракавший. Из гостинной доносится голос отца. Мамы не слышно, она отсыпается, вовсю наслаждаясь выходным. «Ну ещё бы!» — уже в который раз вздыхает, со всей непонятной гаммой чувств и непонятно почему примешавшейся к ним безотчётной тоской, Финголфин, — «Только рассвет занимается, брат уже на ногах.»       Ноло спрыгивает с кровати, быстро, чтобы не успели остыть тёплые со сна ноги, натягивает безукоризненно отглаженные с вечера чёрные брюки и ёжится, скидывая с плеч ночную футболку.       В который раз уже проходящий мимо двери Феанор, шагов которого, разумеется, не слышно, восхищённо присвистывает: — Вот это плечи, братец, — на водопад эмоций в возмущённом «Эй!» и порозовевшие скулы Финголфина он, разумеется, не обращает внимания, — Завтрак на столе, отец чай попьёт и выдвигаемся. «А плечи и правда — что надо.» — почему-то додумывает эту мысль старший. Она, вот неожиданность, не уходит из головы совсем, а остаётся маячить где-то на периферии сознания.       Некоторое время назад оба они словно переменились. Стали ярче, смелее. Стали совсем другими. Родители списывали всё на переход в десятый класс, новую ступень жизни, когда оба, пьяные от жизни и освободившиеся ненадолго от гнёта экзаменов, дали наконец волю своим эмоциям. Отчасти, наверное, всё правда так и было. Ушёл какой-то груз прошлого и стало легче расправить плечи, забыв об этом раз и навсегда. Правда, накатывало порой смутное беспокойство, такое, которое коварно заявляется в самые тихие моменты жизни, когда правильная, размеренная, расписанная по часам жизнь течёт своим чередом, и начинает шептать: нет, опомнись, посмотри вокруг — ты же тоже видишь, что это неправильно и чего-то очень важного тебе не досталось.       Финвионы были похожи друг на друга, почти как близнецы, несмотря на существенную разницу в генетическом коде и месяц разницы. И реагировали на этот червячок беспокойства абсолютно одинаково: пару секунд созерцали пустоту пространства, а затем, встряхнув головой и расправив плечи, гордо отмахивались от неприятных сомнений и шли заниматься своими делами. Это, как ни странно, работало. Криво, косо, не всегда и не сразу, но в эффективности метода, который они избрали, в который раз удивляясь братской солидарности, сомневаться не приходилось.       Новый отцовский автомобиль по дороге к школе летел поразительно плавно и бесшумно. Феанор, уступая задние сидения неизменно растягивавшемуся на них Ноло, вполголоса беседовал с отцом о планах на учебный год и полушутя предупреждал о том, что изредка ночевать они будут в полицейском участке. За мелкое хулиганство. Отец смеялся, но не верил, убеждая в абсолютной разумности обоих своих сыновей даже вспыльчивого старшего. Высаживая детей, Финвэ улыбался. Он помахал им рукой, пожелал хорошего дня и развернул машину, за считанные мгновения скрываясь за поворотом. — Ты как думаешь, про участок он поверил? — спросил, заправляя выбившуюся из короткого хвоста прядку за ухо, Финголфин. — Не знаю, — хмыкнул ему в ответ Курво, — Наверное нет. Я постараюсь его не разочаровывать. — Уж постарайся, — Ноло заработал лёгкий тычок в бок, — А то школу после взрыва слишком уж долго будут реставрировать. — Ты настолько не веришь в мой талант химика? — Я в тебя верю, но более того: я тебя знаю. Ты и без химии здесь всё разнесёшь.

***

      И снова потянулось то самое, лучшее время в жизни любого человека. Школьные деньки отличались редкостным однообразием и Финвионы от скуки только на стенку не лезли. Старший страдал от своей бесконечной любви к точным наукам, младший сох по гуманитарным, и оба сходились в своём интересе к химии и биологии. Физкультуру напротив, несмотря на отличный уровень подготовки, не переносили на дух. — Программа идиотская! — супился Феанор. — И физрук понятия о работе с детьми не имеет, — умиротворяюще соглашался Финголфин.

***

— Тоскуешь? — в очередной раз запрыгнула на подоконник рядом с Ноло Анайрэ. — Угу, — без особого энтузиазма ответил тот, с нечитаемым выражением в глазах и задумчивой улыбкой, провожая взглядом старшего брата. Тёмно-винного цвета рубашка на нём сидела поразительно и… — Ого! — восторженный взвизг одноклассницы привлёк было внимание Финголфина и он спохватился захлопнуть тетрадь, но — поздно, — Это что, ты написал?!       Ну всё. О спокойной жизни можно забыть. — Да, я, — отозвался безразлично младший Финвион, с трудом удерживая маску ледяного спокойствия, — Отдай тетрадку, пожалуйста.       В голове Анайрэ, скорее всего, возникла уже огромная куча вопросов, но несвойственный другу ледяной тон остудил её пыл. — Ла-адно, держи, — осторожно протянула она ему дневник, — А о ком ты писал? — в голубых глазах мелькнуло нешуточное любопытство.       Он хмыкнул: — О деве Звёзд, проба пера. Буду бардом, издам свой сборник песен… — Анайрэ, недурная в общем-то девчонка, только непонятно чего от него хотящая, неожиданно поникла, притихла и ретировалась. Прозвенел звонок, поток детей разошёлся по классам.       Феанаро неожиданно опоздал и всю историю витал где-то в облаках, которые, судя по напряжённой позе и нахмуренным бровям, вполне себе могли оказаться грозовыми тучами. Ноло весь урок нервно поглядывал вправо, к середине лекции улучил секунду и склонился к уху старшего: — Ты чего? — прошептал он. — Ничего, — буркнул брат, — Конспект пиши, я нить разговора вообще потерял. «Неудивительно.» — промолчал Финголфин. Оставался шанс выяснить печали брата после школы.       Брат печалей выяснять не желал и очень долго и упорно отнекивался несходящимися уравнениями и стопором в особенно сложной теме по химии. Ноло не поверил. Его подозрительность подпитывало ещё и то, что за помощью ни к матери, как сотруднице лаборатории при химическом институте, ни ко второму отличнику в классе — самому Ноло — за помощью Феанор не обратился. Просто уткнулся в тетрадь — без сомнения! — пустым взглядом и надолго замолчал. — Слушай, — решил прибегнуть к последнему проверенному средству Финголфин, — Пошли чаю выпьем. У меня в голове уже от этих тел вращения всё само вращается. Объяснишь мне потом?       Брат наконец-то отмер. — Без проблем. Но сначала чай.       Младший внутреннего ликования ничем не выдал. — Я пойду налью, а ты руки мой пока. — Не учи учёного, мелкий! — повеселел немного Курво и ласково взлохматил ему распущенные волосы, блестящим каскадом спадающие по плечам.       Ноло изрядно удивился, когда только-только оживший во время их традиционной «чайной» дискуссии брат мгновенно замкнулся в себе, едва только увидел отца, заворачивающего на кухню. Финвэ подметил эту деталь моментально. — Вы поссорились? — в лоб задал вопрос он. Братья потеряли дар речи. Положение спасла Индис: — Они просто устали. Правда, Феанаро? Ты говорил, что в школе был тяжёлый день. И вы никак не могли разобраться с геометрией, — она бросила быстрый взгляд на младшего сына, кажется, без труда прочитав всё то, что творилось в душах обоих её сыновей, в том числе и то, о чём они даже не догадывались, — Не будем им мешать.       Феанор благодарно посмотрел на неё, вымученно улыбнувшись. — Да, всё так. Спасибо, мама. — И мы не ссорились, пап. Просто правда очень устали, — вовремя подтвердил Финголфин вполне мирно, — Мы тебя не отвлекли? — Ни в коем случае, — Индис уже уходила, подталкивая в спину мужа, — Вы вообще самые прекрасные дети, даже когда спорите.

***

— Ноло, — послышался скрип открывающейся двери в темноте, — Ты ещё не спишь? — Нет пока, — отложил расчёску младший, — Скоро лягу. Заходи.       Феанаро тенью проскользнул в комнату. Молча забрался на кровать. — Ну, — потребовал брат. — Что — «ну»? — растерялся младший. — О чём ты на перемене с этой, как её. Айрин, шептался? — обиженным тоном выдал Феанор. — Её не так зовут, — на автомате подметил Финголфин и замер, услышав разом потяжелевшее дыхание над ухом, — Она у меня тетрадку вытащила, отдавать не хотела. — Ну так вырвал бы, и дело с концом. Любая сразу отдаст, — хмыкнула темнота. — Вот поэтому девчонки к тебе и не лезут, вандал, — с каким-то смутным удовлетворением отбил Ноло. — Резонно. Но некоторым нравятся плохие парни, учти мелкий. — Ага, а некоторым нравятся несуществующие герои книг, и что? — Ну-у…       На некоторое время они оба затихли. А потом вдруг включилась настольная лампа и взгляд подошедшего к столу Феанаро упал прямо на исписанный стихами разворот линованной бумаги. Лицо его несколько вытянулось. Ноло, только только проморгавшийся, не смог сдержать отчаянного: — Не на… — и тут же оборвал себя. Поздно.       Феанор побелел, потом густо покраснел, от волнения закусил губу и перелистнул страницу. Лёгкие карандашные штрихи обрисовывали фигуру расслабленно стоявшего, лежавшего, полусидевшего человека. На полях красовались портреты в фас, профиль, три четверти, все — отображающие эмоции живо, легко. Сколько раз повторялись улыбка или глаза Ноло не помнил и сам. — Это… ты? — голос у старшего сел. Он прокашлялся, отошёл к окну и не поднимал глаз. — Это ты, — бросил Финголфин, не удержавшись от ехидства, — Мы с тобой не настолько похожи, чтобы на рисунках путаться. У тебя нос с горбинкой и разрез глаз более узкий. — Я не об этом спросил. — Я понял. Да, это я.       Оба снова замолчали. — Какая-то странная у тебя дева Звёзд, — медленно покачал головой Феанор. — Подслушивал? — ощетинился младший. — Больно надо. Арабель же растрепала подружкам. Расстроенная была-а, — мечтательно протянул Курво. — Да она Анайрэ, перестань над девочкой издеваться. — Я издеваюсь разве? — Феанаро изумился. — Ну не цепляйся к ней тогда.       Финголфин прошёл к столу, закрыл тетрадь. — Больше ничего не скажешь? — пытливо поинтересовался он у брата, всё ещё чувствуя, как дрожат колени. Сердце упало в пятки, когда старший вновь покачал головой. — Обнимать буду. Целовать буду. Долго и крепко. За то, что снишься, за то, что хороший такой, — приблизился тот, не отрывая взгляда серых глаз от синих — Финголфина, — Говорить не буду, Ноло. — А я и не надеялся уже, — хмыкнул младший, — Я тебя тоже много за что целовать буду, Курво.       Лампа, отключённая почти случайно, чуть не упала со стола.

***

      Финголфин дёрнулся во сне и проснулся. Сон был странным, вспомнился не сразу. А потом…       Вот, значит, что бы случилось, если бы у них всё же был шанс. Интересно только, наконец всё стало бы хорошо или мир лопнул бы, не выдержав в конечном счёте этого напряжения?       Они были… Семьёй что ли… От осознания этого простого факта в груди болезненно-нежно защемило сердце. От осознания, что сон останется только сном, на языке ещё и разлилась непрошенная горечь.       Нолофинвэ спустился в сад, сентябрьская прохлада успокоила мысли. За оградой раздался стук копыт и на вороном жеребце, не осёдланном даже, через живую изгородь лихо перемахнул старший брат.       Он не стал спрашивать. Просто подошёл, потрепал коня по холке. Тот благодарно изогнул шею. Феанор сказал только: — Мне понравилось. Повторим.       И потерявший от счастья дар речи Ноло возражать не подумал.

***

— Доволен? — заваривая чай, в очередной раз поинтересовался Ирмо. — Вполне, — хмыкнул Владыка Судеб, — Вот теперь у них не будет причины грызться, мы спокойно отдохнём… Нервы подлечим. — Да уж, я до сих пор забыть не могу то, что ты мне показал. А ты уверен что… — Это искренне, — ответил брат, — Я знаю.       Ирмо просто передал ему чашку.       Завтра наконец наступило.