***
— И, в общем, я надеюсь закончить этот круговорот с помощью… Это немного сложно объяснить… — Смелее, малышка. Теперь ты знаешь, что я хороший слушатель.***
Было много людей, которых она ожидала увидеть здесь, и Калеб Куинн в их число не входил. Хотя, после всего, что случилось, в этом был смысл. Он — единственная причина, почему она здесь; если б современные остатки его банды не убили её отца, она бы им не заинтересовалась. Не исследовала бы Хелшир. Не увидела бы в луже крови тело своего отца, изломанное и изуродованное… Не суть. Впервые она видит его, когда снимает с крюка одну из его предыдущих жертв. Смешанное с рыданиями спасибо Дуайта слегка поднимает ей настроение, но не мешает гарпуну вонзиться в её плечо и развернуть лицом к убийце. Несмотря на то, что шляпа прикрывает его лицо, Зарина всё равно видит его глаза. Зрачки сияют серебром, и, кажется, светятся в темноте. Он напоминает кота, играющего с мышью, когда смеётся и притягивает её к себе. Как бы она ни сопротивлялась, цепь не поддаётся. По крайней мере, до тех пор, пока он не вонзает штык в её тело с тошнотворным влажным звуком. Она кричит, боль разрывает её на части, и все рациональные мысли, которые у неё были, исчезают в одно мгновение. Блядь, кажется, она истекает кровью. Она бежит так быстро, как только могут двигаться её ноги, пытаясь найти безопасное место. Укрытие. Кого-нибудь, кто поможет ей. Что угодно. Пульс всё ещё стучит в ушах, значит, убийца не бросил её, и она слышит, как он перезаряжает своё гарпунное ружьё. Блядь. Пригнувшись, Зарина уходит в сторону группы построек. Там есть стены, которые ограничивают обзор, и… и шкафчики. Это рискованно. Рискованно и совершенно глупо. Она залезает в шкафчик. В течение нескольких долгих мгновений её пульс продолжает стучать в ушах. Но потом, кажется, что-то другое привлекает внимание убийцы, потому что он оставляет её. Зарина выходит из шкафчика, судорожно хватая ртом воздух и всхлипывая от боли. Почему она чувствует, будто сама стала причиной этого?***
— Ну… Разумеется, я это знаю. Но дело не в тебе. Дело в кассете. — Конечно. Ограниченное пространство и всё остальное. Ты объяснила мне это… некоторое время назад. Не уверен, когда… — Значит, если я буду что-то объяснять, мне нужно делать это эффективно. Имею в виду, я не собираюсь слушать тебя без какой-нибудь зацепки, которая заинтересовала бы меня. — Разве меня одного недостаточно? — Не знаю. Большую часть времени я довольно занята. — Ты не хочешь тратить время на поиски ответов, когда должна выживать. Но не в том случае, если произошло что-то по-настоящему странное. — Да. Ты понимаешь. — И всё-таки, ты не рассказала мне никаких подробностей, так что… План? — Перехожу к нему.***
Когда она открывает глаза, её окружает колышущаяся кукуруза. Она никогда не была здесь раньше. И несмотря на это всё кажется знакомым. Не то чтобы холмистые засеянные поля и полуразрушенный коровник выглядели как-то по-особенному, хотя, возможно, именно из-за этого в её в животе разрастается чувство страха. Собравшись с духом, она включает диктофон на бедре. Каким-то образом она инстинктивно знает, что ей нужно делать. Есть генераторы; они должны починить их, чтобы подать питание на ворота и сбежать. Не совсем понятно, куда именно они побегут, но где угодно будет лучше, чем здесь. С другого конца поля до неё доносится звук выстрела.***
— Я тебя знаю, я тебя знаю… — Ты всегда беседуешь с людьми, которые пытаются тебя убить? Его глаза сияют серебром, и, кажется, светятся в темноте. Штык прижимается к её подбородку, готовый распороть беззащитное горло в любую секунду. Её дыхание учащается от ужаса, а сердце вот-вот выскочит из груди. «Но, — думает Зарина, приняв тот факт, что всё равно надеется выжить, несмотря на очевидную безнадёжность ситуации. — Он всё ещё меня не убил.» — Конечно, нет, — шипит она. — Но опять же, большинство людей не пытаются меня убить. Кажется, секунду он обдумывает это, а затем с тихим смехом прижимает лезвие к её яремной вене. — Поэтому ты хочешь попробовать поговорить с тем, кто пытается? Довольно смело. — Калеб Куинн, — огрызается она, цепляясь за стену в поисках опоры. Как будто это поможет. Как будто от этого она получит что-то, кроме заноз и крови под ногтями. — Я тебя знаю, так что хватит… Она думала, что смерть должна быть чем-то ощутимо значимым. Но это просто вспышка ужаса и боли, а затем всё исчезает. Если б она сосредоточилась и не тратила свои последние драгоценные секунды, ругая себя за глупость, она бы услышала, как падает её собственное тело, и последний смешок. Её сердце остановилось, но диктофон — нет. Он записывает хруст и шуршание, пока кто-то отцепляет его от крепления на бедре. Затем тихий, задумчивый вдох — звук, с которым руки осторожно переворачивают устройство. И наконец раздаётся едва слышное довольное мычание. — Может быть, однажды я позволю тебе закончить эту речь, и ты сможешь рассказать мне об этой штуке, — говорит убийца Зарины на пленке. И, похоже, он не лжёт.***
Конечно, она всё это забывает.***
— Это действительно сработает? — Я не знаю. Похоже, запись работает иначе, чем всё остальное здесь. Она объективна, понимаешь? Её нельзя исказить. Даже если б Сущность попыталась, Она не смогла бы помешать мне записывать испытания. Записывать тебя. Пока ты находишь меня… — А что, если я не смогу найти тебя? Что, если Она перестанет приводить тебя ко мне на испытаниях? — А я думала, ты изобретатель. Не говори мне, что ты собираешься сдаться, едва осознав, что для решения проблемы нужен творческий подход.***
В первый раз, когда Зарина решает использовать карты вне испытаний, она не знает, чего ждать. Может быть, на самом деле карта — что-то неизменное, из чего нельзя извлечь никакой пользы, поскольку она привязана к измерению, в котором была найдена, — но вместо этого Зарина видит старый пергамент с непонятными символами и бессвязными словами. Всякий раз, когда она сворачивает карту и открывает её снова, одни надписи заменяются на другие. Она может понять, какой из них обозначает генератор, потому что таких всегда семь; подвал — исходя из того, что там всегда появляются группа из четырёх символов крюков; хижину убийцы — по знакам окна и доски, отмеченных на разных сторонах неровного квадрата. Иногда, если она достаточно долго смотрит на одну и ту же карту, с неё один за другим исчезают четыре символа крюка. Ей не хочется думать о том, что это значит. Однако, что бы ни делала, Зарина не может найти ни одного варианта карты, на котором не было бы крюков. Что означает, что либо карты леса просто не существует, либо до неё ещё не дошло, как её получить. Но она не привыкла так легко сдаваться. Она складывает карту и пробует ещё раз.***
— Когда все остальные умрут, отдай это мне. Моё любопытство будет сильнее ненависти к тебе.***
— Только подумайте, — обращаясь ко всем, говорит Кейт и бесцельно перебирает пальцами гитарные струны. Зарина смотрит на свои руки, прежде чем перевести взгляд на лицо Кейт, которое выглядит гораздо милее, чем она думала, особенно в слабом свете костра. — Что, если это всего лишь одна из многих реальностей? Типа, теория мультивселенной. — Это глупо, — возможно, слишком предсказуемо отвечает Дэвид. — И даже если это правда, какое это имеет значение? Мы здесь. Вот что важно. Кейт пожимает плечами, каким-то образом умудряясь продолжать играть так же спокойно, как и раньше. — Важны и другие вещи, помимо того, что есть здесь, — говорит она ему. — Например? — спрашивает Зарина. Кейт смотрит на неё с удивлением, как будто что-то пошло не по заранее прописанному сценарию. Но затем её глаза сверкают, и она улыбается, и Зарина выдыхает, осознав, что за всё это время не двинула ни единым мускулом. — Например, мультивселенная, — говорит Кейт, и её игра становится более осмысленной, отдельные звуки собираются в мелодию, пронзающую тишину. Это звучит неожиданно мрачно. Кто-то, мыслящий менее очевидно, мог бы сказать, что это восхитительно. — Например, те версии нас, которые сбежали отсюда. И те, кто уже умер. И те, кого ещё не забрали, но заберут. — Но ничего из этого… — звук разочарования вырывается из горла нахмурившейся Зарины. — Дэвид прав. Здесь этого нет. Нам это не поможет. — Неужели? — Мы не можем это увидеть. Не можем точно сказать. Так что это не имеет значения, — настаивает она. — Не знаю. Тут много того, что нельзя увидеть. Большая часть этого важна. Зарина пожимает плечами. Кейт отзеркаливает её жест. — Проблема в том, что вы, ребята, пользуетесь логикой реального мира, — говорит она. — Вы должны использовать логику сновидений. Например… О’кей, разве вы не чувствуете, будто что-то потеряли? — Постоянно. — Нет, это снова логика реального мира, — вздыхает Кейт. Она резко перестает играть, чтобы освободить руки, и теперь размашисто жестикулирует, делая свою речь выразительнее. Зарина видит, как Дэвид закатывает глаза. — Конечно, никто из нас не знает, что происходит. Но! Вы ведь можете почувствовать, как будто упускаете что-то важное. Как будто рядом должен быть кто-то, кого нет, или у вас должно быть что-то, чего у вас нет, или просто… Типа, просто как дежавю, но нечёткое. Ничего конкретного. Никаких деталей. Она говорит, а Зарина сначала чувствует желание отмахнуться от неё, но потом… Что-то другое. Помехи на грани слышимости. Почти как сердцебиение, но не такое отчётливое. Вспышки паники, потом смирение, потом отчаянное любопытство. Она встаёт и уходит. Она слышит, как Дэвид спрашивает: «Что с ней не так?» — но никто не собирается ему отвечать. Здесь все знают, что когда кто-то уходит, чтобы побыть наедине с собой, никому не стоит пытаться остановить его неизбежный нервный срыв. Оставшись одна, она отцепляет диктофон от крепления на бедре, осторожно переворачивает его. Следуя странному порыву, она нажимает кнопку воспроизведения. Но всё, что доносится из динамика, — помехи.***
Ей требуется некоторое время, чтобы придти к мысли отправиться с картой в лес вместо того, чтобы сидеть с ней у костра. Когда она, наконец, принимает решение, ей хочется врезать себе за то, что она так долго думала. Это ведь просто очевидно. Хотя покидать относительную безопасность ненастоящего огня костра, который они все согласились принять за настоящий комфорт, поначалу пугающе, Зарина быстро понимает, что это было неизбежно для неё. Она слишком отчаялась понять, что происходит, чтобы довольствоваться только тем, что просто сидит здесь и болтает, строит теории, гниёт изнутри от страха, неуверенности и разъедающей паранойи, от вечных вопросов: «Бросишь ли ты меня в следующий раз, чтобы спастись самому? Подведёшь ли ты меня, когда мне нужна будет твоя помощь? Подведу ли я тебя?» На самом деле, лес с его очевидными угрозами не так уж пугает. Она знает, как ускользать от убийц, особенно после того, как уже несколько раз преуспела в этом на испытаниях; да и вообще она не думает, что кто-то из них может быть здесь. Её сердце не пытается вырваться из груди и по спине не бегут мурашки, как это происходит при приближении убийц; и хотя теоретически они могли бы убить её здесь своими руками, очевидное отсутствие крюков наводит её на мысль, что это место было бы недовольно, если бы они попытались. Это, конечно, нельзя считать безопасностью, но, по крайней мере, всё не так ужасно, как казалось, пока она сидела у костра. Зарина разворачивает карту, как только уходит достаточно далеко от лагеря, чтобы убедиться, что за ней не последовал ни один любопытный доброжелатель (и да, она осознает всю иронию своего беспокойства из-за этого). Как она и подозревала — или, может быть, просто надеялась, говоря себе, что это предчувствие, — карта изменилась, показывая что-то другое. Она кажется ещё более непонятной: на ней ни одного знакомого знака, который бы соответствовал реальной картине леса, — но теперь на ней есть границы… чего-то. Чего-то вдалеке. Они продолжают расползаться, таять, и она думает о разговоре, который однажды ей приснился, о том, что на самом деле имеет значение; здесь или там. Она решает сосредоточиться на этом «здесь». Зарина выбирает случайную границу, которая отзывается в ней, и, решив следовать своей интуиции, идёт.***
— Я понял, что ты особенная, как только увидел тебя. — Да? Почему? — Когда ты смотрела на меня, ты не злилась. Ну… Вообще-то злилась. Но главным был не гнев. Главным было… Знаешь… Как будто… Любопытство. Как будто ты гналась за чем-то. Я никогда не видел такого выражение лица у того, кто был на грани смерти.***
Мокрая, холодная грязь под ногами меняется на потрескавшуюся и пыльную землю. Вдалеке она видит дома, и хотя с такого расстояния не может сказать точно, но выглядят они менее обветшалыми, чем те, что встречались на испытаниях. Хотя бы потому, что их фасады вроде бы неповреждены; никаких рухнувших крыш или упавших стен. Когда она подходит ближе, то видит потускневшую от времени вывеску: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГЛ». — Очень информативно, — фыркает она про себя, на время сворачивая карту. На самом деле город меньше, чем казался издалека, — это всего лишь небольшая группа из нескольких домов. Как она и думала, они целее, чем любые другие постройки из разных измерений, в которых она до этого побывала во время испытаний. (Разумеется, их было не так много, но закономерность прослеживается.) После беглого осмотра она выясняет, что вывески на большинстве зданий такие же нечитаемые, как и на въезде в город. Тем не менее, на трёх зданиях есть надписи, указывающие на их назначение: на офисе маршала, ливрее и внушительном салуне в центре города. Первые два заперты, и хотя Зарина не брезговала проникновением со взломом, она решает начать с салуна хотя бы из-за того, что туда легко попасть. Она игнорирует табличку, требующую оставить оружие у входа, и на цыпочках заходит внутрь. Трупы лежат на столах, бутылки с алкоголем раскиданы повсюду, и запах виски смешивается со вонью разложения. Зарина ёжится, подходя к бару, всё ещё не уверенная, что именно надеется там найти. Вообще, всё это место кажется до ужаса знакомым, как будто она была здесь миллион раз. Может, в детстве — или во сне — или где-то здесь, но не здесь, будучи кем-то, кто похож на неё, но не является ею. Внезапно осознав, что тяжело дышит, она закрывает глаза, вслушиваясь в шум крови в ушах, в своё постепенно учащающееся сердцебиение. Это не те предупреждения об опасности, которые были дарованы им Сущностью — теперь она по своему опыту знает, что это благословение даётся выжившим только во время испытаний — это просто чистый инстинкт. Память. Она была здесь раньше. Но где это «здесь»? Его шаги мягкие, заглушаемые тихим, сосредоточенным дыханием. Зарина открывает глаза, но не поворачивается к нему лицом, крепко сжимая карту в руках. Откуда она знает, что это мужчина? Потому что она была здесь раньше. Потому что она его знает. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГЛЕНВЕЙЛ». Конечно. Было глупо с её стороны не заметить связи раньше. — Знаете, юная леди, в этих краях мы отстреливаем незванных гостей, — говорит он, и пульс Зарины резко подскакивает. Она не может точно сказать, от страха или от предвкушения. — Сюда нельзя входить с оружием, — отвечает она, по-прежнему не поворачиваясь к нему лицом. Он смеётся, тихо и довольно. Она крутит карту в руках. — Разумное замечание. Но я думаю, в наши дни закон бессилен. — Я тебя знаю, — сообщает Зарина, наконец поворачиваясь, оценивая взглядом. Как она и подозревала. Он выглядит точно как в книгах по истории. — Ты всегда беседуешь с людьми, в чью собственность вламываешься? — спрашивает он. — Калеб Куинн, — отвечает она, игнорируя это. — Я тебя знаю. Разве ты не хочешь узнать больше об этом? Стрелок моргает; его серебристые, сияющие глаза смотрят прямо на неё. — Не особо, — признаёт он. Он поудобнее перехватывает ружьё, и каким-то образом её сердце умудряется забиться ещё быстрее. — Подожди, — настаивает она. — Почему я должен ждать? Отличный вопрос. — Дай мне подумать, — просит она. — Я ведь могу предложить что-нибудь, что-то значимое… — А что, если я не хочу ничего из того, что ты могла бы дать? Теперь он ухмыляется, — кот, играющий с мышью. Она мотает головой, шагая назад. Что она может использовать, чтобы защитить себя? Обычно, когда Зарина задаёт себе этот вопрос на испытаниях, всё, что приходит в голову, — дистанция, эта доска, это окно, этот шкафчик. Как будто её загоняют в определённые рамки, заставляя даже не думать о том, чтобы напасть в ответ. Но сейчас, свободная от этих ограничений, она спрашивает себя: если ударить его табуретом по голове, это поможет? Скорее всего, нет. Ей нужно что-нибудь потяжелее. Что-нибудь вроде… гаечного ключа. Она почти забыла о нём из-за всего, что случилось. Зарина быстро лезет в недра своей куртки (оснащённой множеством потайных карманов для громоздких записывающих устройств и, следовательно, идеально подходящей для того, чтобы прятать такие вещи) и вытаскивает гаечный ключ. Её слегка подташнивает, когда она смотрит на него, потому что, всё, что она может видеть, — образ её отца, распростëртого у её ног, с расколотой окровавленной головой. «Зато, — думает она, заставляя себя дышать через нос. — Вот доказательство, что это эффективно.» Зарина ожидает, что Стрелок рассмеётся. Ожидает, что он просто застрелит её и все приложенные ею усилия не будут иметь ни малейшего значения. Мгновение он выглядит так, будто собирается поднять ружьё и сделать это, но потом он говорит: — Где ты это взяла? Она медлит. Пауза затягивается. — В Хелшире, — признаётся она, когда ей кажется, что ему вот-вот надоест ждать и он просто выстрелит в неё, не дожидаясь ответа. — В моей камере, — уточняет он. — А я гадал, куда делась эта штука. На этот раз она не уверена, что сказать. Она пристально смотрит на него, на ружьё в его руках. Задаётся вопросом, использовался ли этот гаечный ключ для его изготовления. — Хорошо, — наконец уступает он, когда, кажется, убеждается, что ей вот-вот надоест ждать и она либо нападёт, либо сбежит, не дожидаясь ответа. — Давай поговорим.***
— Ну, вообще-то я не собиралась умирать. — Но ты умирала. Много раз. — Ну и что? Сейчас я здесь, разве нет? — Почему меня это беспокоит больше, чем тебя? — Думаю, это проблема личного характера.***
Их беседа длится несколько часов. Калеб предлагает ей виски, от которого она отказывается, поэтому он пьёт его прямо из бутылки, пока она рассказывает о том, каким его изображают в книгах по истории, о её стремлении восстановить его образ с помощью поиска правдивых историй. По тому, как со временем выражение его лица становится всё более удручённым, она догадывается, что это было не то, что он хотел бы услышать о себе. Но она всегда была предельно честна — может, даже слишком, — по крайней мере, со всеми, кроме власть имущих. — И зачем приходить сюда? — спрашивает он, когда она заканчивает. — Ты ведь понимаешь, как опасно в этих лесах, так? — Я искала выход. Меня уже тошнит от бесконечного ожидания, — жалуется Зарина. — Я лучше умру, чем продолжу ждать, пока что-то изменится. Это просто жалко. Здесь нет ни еды, ни отдыха, ничего, что делает тебя человеком. И все только и делают, что говорят о возвращении домой, но никто не хочет просто взять и сделать это. Она вздыхает, проводя рукой по волосам. Он тихо вздыхает и взбалтывает виски, покачивая бутылкой. — …На секунду я подумал, что ты скажешь, что искала меня, — признаётся Калеб, и она распознаёт нотку разочарования в его голосе. Невольно она задаётся вопросом, все ли убийцы здесь живут в таком же одиночестве, как и он. Она долго молчит. Затем говорит: — Я только хочу сказать, я рада, что нашла тебя. Ты на удивление здраво мыслишь для серийного убийцы. — Я горжусь тем, что на удивление здраво мыслю, — соглашается он, и его губы растягиваются в улыбке. — Хотя я точно не могу тебе помочь. Это место убьёт меня. — …Я что-нибудь придумаю, — решает Зарина. Калеб смеётся, качая головой. — Это опасные слова, маленькая мисс. И поверь, я знаю это лучше, чем кто-либо другой. — Что ещё ты знаешь? — спрашивает она, игнорируя предостережение. Он колеблется. — Ты уверена, что хочешь знать?***
Вот что знает Калеб: Здесь, сейчас, есть Зарина, которая жива. Это единственная Зарина, которую она знает, и единственная, кто разговаривал с Калебом Куинном и ушёл от него живым. Помимо этого «здесь и сейчас» есть «там», есть прошлое и будущее, есть те Зарины, кто уже мертв или ещё дышит. На самом деле нет никакой разницы. Она их не знает, но Калеб знает, и он рассказывает о них мягким и печальным голосом, просит её понять, простить. Ещё дальше от всего этого есть места, до которых Сущность не может дотянуться; место, где пересекаются врождённые знания и инстинкты, которые ведут каждого выжившего на его испытаниях. Вот так нужно бежать; вот это поможет против этого человека или того охотника; вот так каждая крошечная сложная деталь встаёт на своё место; красный провод, синий провод; если разрезать ткань медицинскими ножницами, рана будет заживать быстрее; вот она знает, как помочь тем, кого тащат на плече; вот он знает, как принять удар за тебя; этот бросит тебя, когда тебе нужна будет помощь; этот умрёт ради того, чтобы ты сбежал. Как ни странно, именно в этой пустоте души лежит решение; Сущность не может исказить то, чего Она не создавала, только отсечь это; диктофон останется неизменным, потому что Она не видит в нём угрозы. Информация — исключительно важный инструмент для выживания в этом месте, поэтому использование устройства, предназначенного для её хранения, фактически поощряется царством Сущности. Зарина на удивление спокойно воспринимает новость о том, что умирала тысячу раз. Она с таким же небрежным изяществом воспринимает новость о том, что он убивал её не меньше сотни раз. (— Я не могу держать зла на то, чего не помню, — пожимает она плечами. — Твоя кровь помнит, — отвечает он. Она с завистью смотрит на виски в его руках.) Планы начинают формироваться, хотя и медленно. Она не может с уверенностью сказать, как долго они там сидят, — по ощущениям, проходит несколько дней. Она спрашивает себя, скучают ли по ней другие выжившие. Спрашивает себя, скучала бы по ним сама, если б они были на её месте. Наконец, склонившись вместе с Калебом над чертежами, она думает, что у неё получилось.***
Было много людей, которых она ожидала увидеть здесь, и Калеб Куинн в их число не входил. Хотя, после всего, что случилось, в этом был смысл. Он — единственная причина, почему она здесь; если б современные остатки его банды не убили её отца, она бы им не заинтересовалась. Не исследовала бы Хелшир. Не увидела бы в луже крови тело своего отца, изломанное и изуродованное… Не суть. Дела идут просто ужасно. Другие выжившие быстро падают, и неважно, что она делает, неважно, на какие жертвы идёт, и он полностью игнорирует её. О, конечно, он бьёт её, когда она встаёт на пути, но никогда не вешает на крюк. Не убивает. В конце концов, Зарина остаётся одна. Лес, в котором их заперли, огромный по площади; и дом, который в любом другом месте показался бы довольно странным, — единственное, на что она может здесь ориентироваться. Все остальные мертвы, и она знает, что теперь её единственное спасение — это таинственный люк, но шансы найти его, кажется, стремятся нулю. Особенно учитывая, что она ранена. Но она не привыкла так легко сдаваться. Она ищет, хватаясь за бок, не обращая внимания на кровь, которая течёт сквозь пальцы и капает на землю. Каждый раз, когда её сердце начинает биться быстрее, она прячется и ждёт, когда это прекратится. Но в конечном счёте, эта стратегия изначально была обречена на провал. Зарина не такая тихая, каким был Джейк до того, как эти ужасающие паучьи лапы спустились с неба и унесли его; и не такая быстрая, как Мэг; и даже не такая расчётливая, как Кейт. Её навыки казались бесполезными, и когда Стрелок выслеживает её по кровавым следам, или слышит её стоны боли, или что он там делает, она чувствует, что это было неизбежно. Она сползает на землю, прижавшись спиной к одной из деревянных построек, которых здесь полно. Раньше она пряталась за ними, потому что они ограничивали обзор, но теперь кажется, что в этом с самого начала не было никакого смысла. И он снова не бьёт её. Зарина ждёт примерно минуту, потом усмехается. — Ты ждёшь разрешения? Ты победил. Он молчит. Затем опускает руку в карман пальто и достаёт диктофон. И протягивает его ей. — Я хотел вернуть это тебе, — говорит он, то ли из простой вежливости, то ли показательно спокойно игнорируя то, как резко она выпрямляется, широко распахнув глаза. — Где ты это взял? — требовательно спрашивает она. — Я считаю, ты извлечёшь из этого больше пользы, чем я, — добавляет он, всё так же игнорируя её. — Где ты… — Кстати, люк рядом с хижиной убийцы, — перебивает он её. — Так что давай, убирайся отсюда. У тебя есть дела, которыми нужно заняться, не так ли?***
— Привет. Ты, наверное, сейчас абсолютно сбита с толку. Не могу винить тебя за это. Итак, позволь мне ввести тебя в курс дела. Прежде всего, тебе понадобится карта.***
Хотя покидать относительную безопасность ненастоящего огня костра, который они все согласились принять за настоящий комфорт, поначалу пугающе, Зарина быстро понимает, что это было неизбежно для неё. Она слишком отчаялась понять, что происходит, чтобы довольствоваться только тем, что просто сидит здесь и болтает, строит теории, гниёт изнутри от страха, неуверенности и разъедающей паранойи, от вечных вопросов: «Бросишь ли ты меня в следующий раз, чтобы спастись самому? Подведёшь ли ты меня, когда мне нужна будет твоя помощь? Подведу ли я тебя?» Зарина разворачивает карту, как только уходит достаточно далеко от лагеря, чтобы убедиться, что за ней не последовал ни один любопытный доброжелатель (и да, она осознает всю иронию своего беспокойства из-за этого). Как ей и было сказано, карта изменилась, показывая что-то другое. Она кажется ещё более непонятной: на ней ни одного знакомого знака, который бы соответствовал реальной картине леса, — но теперь на ней есть границы… чего-то. Чего-то вдалеке. Они продолжают расползаться, таять, и она думает о разговоре, который однажды ей приснился, о том, что на самом деле имеет значение; здесь или там. Она решает сосредоточиться на этом «здесь». Зарина находит на карте место, которое её другое «я» описало на плëнке, место с одним конкретным зданием, отмеченным в центре за расплывающимися границами, и идёт.***
Дома в этом месте выглядят целее, чем она ожидала. Она уверенно проходит мимо них, направляясь к салуну, тень которого падает на остальную часть Гленвейла. Когда она заходит внутрь, за барной стойкой сидит знакомая фигура. Они сталкиваются взглядами. Молчание затягивается, пока, наконец, он не улыбается, приподнимая шляпу. — Добро пожаловать обратно, маленькая мисс. Ты заставила меня ждать. — Извини, — бормочет она. Пульс стучит у неё в ушах, но это не то же самое, что было на испытаниях. Это чистейший, неподдельный адреналин, которым никто, кроме неё, не в силах управлять. — Не нужно извиняться. Давай. Нам предстоит много работы, если мы хотим когда-нибудь вытащить тебя отсюда, — он выпрямляется, протягивая ей бутылку с этикеткой «Виски Голд Крик». — Хочешь?