боже, блять...
— присмотрел себе кого-то? — недруг встал прямо напротив, ограничивая охват пространства затуманенного взгляда ровно до своего бледного лица и собранных в небрежный пучок помытых – на удивление – волос. — хм, даже не знаю. взять одну из тех что заблевали мне всё крыльцо и отрубились на заднем дворе или одну из тех, что вокруг тебя кружат, как мухи, за связи с которыми меня ещё и посадят? — не боись, евро, я ж тебя не сдам. могу тебе хоть всех отдать, я с кем попало не трахаюсь. — на что ты, блять, намекаешь? думаешь я ебу кого попало? — слегка трезвея, вскипает от резкой, вовсе необоснованной злости. тот молчит, почему-то улыбаясь. мило, слащаво. не в стиле ошета. за руку берёт, ведёт куда-то. куда-то? это мой, чёрт возьми, дом, а я понятия не имею куда тащусь сейчас вслед за человеком, с которым вдали от толпы свидетелей и без ножа под рукой находится страшно. комнаты, коридор, громкая музыка, головная боль, крепко сжатая чужая ладонь на его собственной и нагло прерванное уединие десятка парочек, раскиданых по разным углам. — куда ты меня тащишь? я щас блевану, блять, притормози. — мямлит как-то жалко, даже не вырываясь. чувствует толчок и влетает бедром в закрытую дверь ванной комнаты, опираясь на холодное дерево всем тело, проскуливая жалобно. кристиан в своём тошнотворном спокойствии подходит к двери и открывает её, впихивая внутрь пьяного (не)приятеля, включает воду и опирается на дверь спиной, буравя взглядом отражение парня в зеркале, глядя прямо в глаза. всё тело под таким напором становится как не своим – руки не слушаются, ноги подкашиваются, сердце колотится. он хочет чтобы я умылся, хорошо... — складывает ладони и подставляет под струю неожиданно холодной воды, привыкая. — чего ты бухаешь так много, евро? — голос кристиана неожиданно громко и низко звучит в тёмной комнате, наполненной густой тишиной, заставляя эйстейна дрогнуть всем телом.ага, я ещё перед своим гитаристом не оправдывался, пф.
— на тебе это плохо сказывается. дрожишь весь, как промозглая псина, дёргаешься от каждого шороха, будто я нас тут запер чтоб избить тебя или ещё чего хуже. возьми себя в руки, пожалуйста. я хочу помочь. ты одинок и ты страдаешь от этого. это заметно. мне жаль бывшего вокалиста группы, кем бы он тебе там ни приходился, окей? но надо жить дальше. а ты не живёшь. ты даже, блять, не существуешь. проёбываешь жизнь на медленное самоубийство. хочешь по стопам своей блондиночки пойти и угробить мейхем окончательно? — смотрит по-отцовски как-то в чужое лицо – грубо, с неким разочарованием. похоже на тот взгляд, который получаешь перед тем, как лишишься своих человеческих прав на месяц и будешь отчаянно искать искупление перед родителями в каждой помытой тарелке и полученной высокой оценке в дневнике. горло сжало, стало больно глотать. вода из ладоней наконец попала и на лицо, отрезвляя хоть немного ум ошета. было больно от этого взгляда. почти физически больно. единственным правильным решением казалось броситься в объятия и извиняться перед недругом, который, казалось, на всю скандинавию остался единственным человеком, которому не было на него плевать."прости, викернес, я исправлюсь для тебя. вот, смотри, я тебе из школы сплошные двенадцатки принёс. только прости, пожалуйста" – за что мне извиняться? за то, что живу по своим правилам как взрослый и самодостаточный человек, сука?
— да... ты прав — выдавливает из себя не менее жалобно, закрывая кран. нет сил повернуться. нет сил поднять взгляд на чужое лицо, что сверлит его всё это время своими блестящими глазами через зеркало. тошнит. очень тошнит. пьянчуга срывается с места, шатаясь шагает вбок, падает на колени у туалета, не сдерживая всё содержимое своего желудка. водка с колой и весь завтрак достаточно быстро покидают организм евро под весьма нелестные звуки, на что викернес лишь смотрит первое время с примесью отвращения. потом шагает медленно и останавливается за спиной, одними подушечками пальцев подхватывает немытые, крашенные в чёрный пряди страдальца, бережно берёт их в пучок, придерживая, и тактично смотрит в потолок, буд-то это как-то спасёт выблевавшего все органы ошета от адского стыда, когда фокус сойдёт с горящего от боли горла. джентльмен, блять.напускная ласка и властная жажда встретились с искренней ненавистью и страдальческой нуждой. поэтично.
— ты всегда так или это лично для меня демонстрация была? — получает в грудь кулаком вовсе не дурашливо, но игнорирует, лишь отходя на шаг. стягивает смоляную копну на затылке и тянет на себя по-хозяйски, буд-то так и надо. отрывает бумажное полотенце, плюёт на него и вытирает заботливо губы гитариста от блевоты.страшно? мерзко? неадекватно?
мило... любовно... обаятельно...
чужой плевок остался горечью на дрожащих губах. на память.
странно – думал падать в ноги кристиану, а склонился в низком поклоне в итоге перед облёванным унитазом.
венозная ладонь скользит по жирным прядям, зачёсывает в пучок аккуратно прилипшие ко лбу от пота прядки и вместо резинки для волос сжимает гриву эйстейна, властно тянет назад резким движением, вынуждая перевалиться в неловком движении на задницу с колен и прижаться спиной к своей груди. кидает салфетку в унитаз, отпускает волосы, буд-то мгновенно потеряв интерес, смывает нелицеприятное зрелище, вдруг снова улыбаясь и выходит из комнаты, оставляя сидеть ошета вот так в темноте собственного санузла, пытаясь сообразить что, блять, только что произошло и точно ли он хочет возвращаться в компанию этого чудака.хочет. иначе не пригласил бы сквозь зубы на прошлой неделе его лично на свою тусовку.
хочет, иначе не пялился бы весь вечер на него, изучая манеры, предпочтения в алкоголе, привычки, различия между взглядами на разных людей.
хочет, иначе не терял бы голову каждый раз, как этот урод вытворяет что-то, за что любой другой на его месте получил бы от евро по ебальнику.
хочет, иначе не жевал бы губы нервозно, вкушая остатки горечи.