Больше не фальшивка

Иногда мне кажется, что ты давно уже о чем-то догадываешься. Я вступаюсь не за идею и не для того, чтобы отстоять свои принципы, хотя для меня это несомненно важно. Не из-за твердолобого упрямства и раздражение на общество. И не для того, чтобы выплеснуть агрессию. Совсем нет. Я дерусь, только ради этих разделяемых вместе моментов. Наших моментов. Получая их, как вознаграждение за проявленную мужественность и храбрость. Завоевываю их. И немного тебя. Обращаю на себя твое внимание. И ты так понимающе смотришь, с улыбкой в ответ. Присев рядом, аккуратно перебираешь мои пальцы, обрабатывая антисептиком содранные костяшки. Дуешь на потревоженные ранки, успокаиваешь. Отличный повод для меня, прижаться ближе к тебе, и пригреться. Будто невзначай. Будто случайно, проводя по твоей открытой коже подушечками пальцев. Ты такой теплый и будто соткан из лучащейся нежности. Я больше не сбегаю от потревожившего сердце чувства. Я не сбегаю от тебя, я научился ценить все минуты, проведенные вместе. В них — уютное и наше домашнее. Только наше. Но вот ты от чего-то бежишь. — Опять подрался из-за той девчонки? – киваю в ответ, не считая необходимым что-то дополнить. Для меня это событие уже не важно. Лишь ты важен, и моя ладонь, бережно сжимаемая в твоей руке. Хотел бы я и сам держать ее вот так, открыто. И оберегать всего тебя, однажды. Но слишком остро чувствую какой-то твой барьер. Возведенный, чтобы закрыться. — Она тебе нравится? — ты снова спрашиваешь. И… мне на секунду кажется, что в твоих глазах мелькает ревность… — Мне всегда казалось, что защищать девочек правильно. — Хочешь с ней начать встречаться? — … ревность. Да, это она. И пусть, интонацией, ты меня привычно подкалываешь, но теперь я разглядел ее. Тоскливая и грустная. И одинокая отчаянно. Ты успешно ее давишь, но я успеваю ощутить, насколько больно она сжимает твое сердце. Я все еще чувствую твой пульс под кончиками пальцев. Пропущенным ударом сердца. Почему, Годжо?.. Разве ты не замечаешь, как меня тянет к тебе? Только к тебе. — Нет. Она не та, кто мог бы быть в моем вкусе. — Оу… вот оно как, — спроси меня, Годжо, пожалуйста. Спроси, кто в моем вкусе, кто мне нравится. Я не найду пока смелости сам сказать это первым… но знаю, что если спросишь ты, я смогу признаться. Прямо сейчас. Но ты не спрашиваешь. Ты легко ведешь большим пальцем по тылу моего запястья, будто прощаясь. — Ясно. Ну что ж, твои пальчики я обработал. В следующий раз пожалуйста, будь аккуратнее к себе. Я очень беспокоюсь. Неужели я опять должен отпустить тебя так?.. — Годжо… У меня тоже есть кое-что, о чем я беспокоюсь. Может поговорим уже? Что произошло? Почему я чувствую, что ты от меня отдаляешься? — собираю всю доступную мне смелость, для того, чтобы произнести это. И всю свою уверенность в себе, чтобы пережить от тебя ожидаемое. Такое беззаботное внешне: — Разве? Тебе показалось, Мегуми, — но я слишком люблю твои глаза. И хорошо знаю, как в них твою душу видеть. Такие искренние… Я должен знать. Чтобы самому сказать о том, что еще не успел тебе доверить. Я вновь зову тебя по имени: — Годжо. Я знаю тебя как никто другой на этом свете. Прошу тебя, не обманывай меня. И вот теперь захватившую тебя встревоженность разве что слепой бы не заметил. Она растекается и застывает, будто восковая маска, как нечто совершенно чужеродное на твоем живом лице. Я больше не вижу твои глаза, ты отводишь свой взгляд. Будто ищешь, за что спасительное им зацепиться. Не находишь, ты взволнован и взбудоражен. Ты растерян. Я разбередил твои собственные мысли. Мне становится ясно — ты сам давно обдумываешь что-то. И это тебе в тягость. Ты противишься. Но и в правду меня в чем-то обманываешь. Я с тревогой вслушиваюсь в оглушающую пульсацию своего сердца, отсчитывая его толчки. Лишь ими измеряя время. Лишь ими заполняя ожидание. Я верю тебе, Годжо. Что бы ты мне сейчас ни сказал, я готов тебе и дальше верить. Я доверил тебе свое сердце. Я готов доверить тебе всего себя. Верь и ты мне. Ты находишь мои глаза своими. Я наконец чувствую, что и ты можешь читать то, что творится у меня на душе. Ты меня услышал. Ты все же решился. … то, что я узнал дальше, было невозможно предвидеть. Вслушиваясь в твой сбивающийся на отчаявшийся шёпот голос. В говорящие больше слов, оставляемые тобой паузы, когда тебе будто не хватает воздуха, чтобы продолжить не то что говорить, дышать… я испытал чувство неумолимо надвигающейся на нас пустоты. Пустоты, что ты сдерживал в себе долгое время. Той, что готова теперь поглотить и меня. — Ты действительно самый близкий для меня человек на всем свете. Но, Мегуми… Я боюсь, ты совсем не знаешь меня. С тобой я одновременно самый искренний человек на свете и… самый большой притворщик и обманщик. Ты… знаешь все, что делает меня мною. Все, что есть я. Мои мысли, чувства, мечты, надежды, мироощущение. Да о чем это я… ты не просто знаешь о них, ты разделяешь их. Но я с самого начала лгу тебе в одном очень важном аспекте. Я так лгу тебе… будь я проклят. Может эта ложь и не принципиальна, но… если ты узнаешь… я не уверен, что ты примешь меня настоящего, а не тот образ, что ты закрепил за мной в своей голове. Это не то, что я хотел бы дать тебе. Или чем остаться в твоей памяти. Лучше я продолжу лгать тебе. Да… Так будет лучше, даже если ты теперь об этом знаешь. — Может скажешь, о чем ты? И почему это именно сейчас влезло в наше общение? Почему ты вообще начал делать это? — обдумывать все приходится очень быстро. Озвучивать — едва ли успешно поспевая за мыслями. Я отчаянно боюсь не успеть до того, как ты опять от меня закроешься. Как ты снова продолжишь… лгать мне. Это ранит. — Это… какая-то проблема твоего ко мне доверия? Годжо, посмотри на меня. Я верю тебе. Я доверяю тебе. Услышь меня, пожалуйста. Неужели ты до сих пор думаешь, что я могу что-то не принять в тебе? — Я… я боюсь, что уверен в этом, Мегуми. — А я боюсь, что не тебе решать за меня. Я хочу узнать. Я готов узнать. Я не хочу, чтобы ты лгал мне. И… я же вижу, что тебе от этого самому больно. Стоим, напротив друг друга. Как никогда далекие, за все года, что пройдены нами вместе. — Ну что ж… в конце концов, это все равно бы когда-то всплыло. Значит… Говоришь, что доверяешь мне? — ты давишь усмешку, лишь еще больше обезображивающую твое застывшее лицо. Но я ей не верю, ты не проведешь ею меня. Я все еще вижу твои глаза. — Да, Годжо. Я доверяю тебе. И думаю, я достоин и твоего ко мне доверия. — Хорошо. Тогда я уничтожу все. Я растопчу все, до последней крохи. Для этого тебе надо будет всего лишь по-настоящему раскрыть на меня свои глаза. … так я и попал туда, где я сейчас сижу. Ведомый тобой, в твою комнату. Оставленный тобой на небольшом диванчике-банкетке с боку от кровати, наличию которого у тебя я всегда удивлялся. Будто решившись придать ситуации весомости… и, пожалуй, чего-то метафоричного, ты надел на мои глаза свою повязку, напоследок взъерошив мои волосы. Попросил немного подождать и не подглядывать. Дождаться, когда ты все подготовишь. И вот, похоже этот момент наступил. Ты подходишь ко мне, накрывая мою руку, уже потянувшуюся к повязке. Молчаливо просишь тебя еще раз выслушать и не спешить. — Мегуми. Я хочу, чтобы ты сейчас хорошенько подумал. Ты можешь сейчас снять ее, если хочешь узнать. Если действительно готов это сделать. Если осознаешь, что все окончательно изменится после этого. Или оставить все на своих местах, если выберешь сохранить наш прежний мир. Выбор только за тобой. Я… оставляю на тебе ответственность. Но я предупреждаю тебя. Все изменится. Больше никогда не станет прежним. Ни для тебя. Ни для меня. Мы больше ничего не сможем вернуть. — Так вот к чему весь этот символизм. И что же теперь с нами будет, если я передумаю? — я не могу не спросить, хотя и откровенно ерничаю, в ответ на твой серьезный голос. Как никогда серьезный и это пугает. Мне тревожно… Мне так отчаянно тревожно. — Я выведу тебя из комнаты, и ты снимешь ее уже за закрытой дверью. Оставишь где-нибудь, завтра утром перед работой я заберу ее. Думаю… мы сможем продолжить жить так же, как жили прежде. — Ага. Но я буду знать, что ты лжешь мне. Изматывать себя этим и ожидать твою новую ложь. А ты будешь надеяться, что мы больше никогда не поднимем этот вопрос, верно? И еще сильнее избегать меня. Звучит как-то… несчастливо. Я слышу твой с шумом выдох. И по нему понимаю, что ты со мной сейчас согласен. Ты освобождаешь мою руку на повязке и отходишь на несколько шагов назад. Останавливаешься где-то напротив. Что ж… теперь я хотя бы понимаю, что я должен что-то непосредственно в тебе увидеть. Хотя отчаянно не понимаю, чего я там не видел, не замечал в тебе еще. На мгновение в мою голову все же приходит сомнение. Липкое и цепкое до запутанных в клубке мыслей, по-своему искушающее. Вязкое. Говорят, болотная трясина как раз пахнет чем-то таким завлекающим и сладким. Не рушить прежний, такой известный и обжитый нами мирок. Распробовав исходящую горечь, перекатывая как сладкую тянучку на своем языке, я поймал себя на мысли, что понимаю, почему ты лжешь мне. Мы оба правы. Таким образом ты пытаешься сберечь наш мир, оградив от какой-то своей тайны. Но нашим миром он все равно уже не будет… Больше не колеблясь, слитным движением я стягиваю с себя повязку. Я решаюсь и решаю за нас, раз ты оставил за мною это право. Я хочу, чтобы мы оба выбрали правду. Уже после этого раскрывая свои зажмуренные веки. И да, я сразу же вижу тебя прямо перед собой. Я… узнаю и… одновременно не могу узнать тебя в этом. Глаза будто выцепляют фрагменты. Рассеянным то там, то тут. Концентрируясь на чем-то одном, попеременно. Отказываясь суммировать полученные составляющие. Отказываясь собирать этот перемешанный пазл в картинку. Отказываясь выбрасывать старые детали. Не находя свободного места, чтобы пристроить новые. Но образ все же складывается. И приходит понимание. Мне не кажется. Годжо, мне же это точно не кажется. Эм… Ты больше ничего там не прячешь?.. А то я кажется уже все. Два с лишним метра нежности и счастья. Ты стоишь на высоченных каблуках, в уютном белом и пушистом платье. Таком притягательном и теплом, тебя в нем очень хочется потрогать. И не отпускать. Его вырез на груди открывает превосходный вид на твои острые ключицы. По вороту и на манжетах рассыпаны сиреневые пумпончики. Такие трогательные и выразительные. За душу цепляющие. Да, я тут сейчас опять немного ерничаю. Но мне простительно. Я, как бы, в шоке тут сейчас сижу. И просто ахреневаю. От того, каким тебя вижу. От того, насколько ты выглядишь… женственным. Не показательно феминным, или по-блядски вульгарным. Ни чем-то таким еще. Вовсе нет. Совсем нет. Именно женственным. Нежным. Ранимым и мать его, трогательным. Будто сама мечта. Это могла бы быть самая красивая увиденная мною в жизни девушка. Из тех, что навсегда запоминаются и остаются светлой легкостью в мыслях. Из тех, о мимолетной улыбке которых можно вспоминать бесконечно. Освежающий бриз на море, всколыхнувший утреннюю рассветную дымку. Та, о внимании которой можно только грезить. Та, чья любовь недостижима для простого смертного. Сошедший с небес ангел. Девушка-мечта… Если бы я не прожил с тобой вместе почти десять лет под одной крышей и не знал о кое-чем принципиально важном, находящемся сейчас под скромной юбочкой ниже колена. А оно там — точно знаю, на месте. Колышется. Черт возьми, Годжо?.. Как давно?.. Как так-то?.. — Ну и… как я тебе? — ты не выдерживаешь первым, прерывая мое шокированное молчание. — Сказать что я поражен, это вообще ничего не сказать. А выражаться более экспрессивно… кхм, при тебе теперь как-то неловко. — Хах… Надо же. Я… мне пожалуй, приятно это услышать, — расправляешь одному тебе видимые складочки на юбке. Твои щеки покрывает легкий румянец. Мать твою… — Годжо… что это? — Это я настоящий. Такой, каким я чувствую и принимаю себя. То, что ты видел во мне до этого, для меня двуличное насквозь. Но к сожалению, неизбежное. — Говорит мне человек, которого я всю жизнь считал образцом мужественности. Хотя и очень заботливым. Ты звонко смеешься. Легко, с бархатными нотками мягкости, это все еще твой голос. Веселый, немного задорный, игривый. По девичьи — ласковый. Настоящий. Как я не замечал этого раньше… Черт возьми, Годжо. У меня тут реально разрыв шаблона же. — Я рад, что у меня это получилось. Я… горжусь тем, что смог тебя вырастить тем, кто ты теперь есть. И… Мне приятно узнать, что ты чувствовал мою заботу. — Ага. А я уже понял, что ты лгал мне, чтобы сберечь мою психику. Снова, так по цветущему-весеннему смеешься. От этого смеха будто что-то оттаивает, пробиваясь к живительным лучам солнца. — … и это тоже верно, Мегуми. Позволишь мне спросить и тебя? Что ты… думаешь обо всем этом?.. Для меня это очень важно. Ты… сильно расстроен? — Я пока еще не знаю, что тебе ответить. Мне нужно обдумать все это. — Я… буду ждать столько, сколько тебе понадобится. Но… мы же увидимся завтра? — и сейчас тоже так понимаю тебя. Ты хочешь какой-то конкретики. Я не собираюсь мучать ни тебя, ни себя. Но есть вещи, которые мне для полной картинки прояснить просто жизненно необходимо. Сугубо в целях поддержания целостности своей психики, естественно. — Почему сразу про завтра? Может, поговорим еще немного? Знаешь… Мне было бы интересно узнать такого тебя. Или ты уже к кому-то на свидание сбегаешь? — немного застенчиво, улыбаешься мне в ответ, прикрываясь ладошкой. Но в подведенных, лазурных глазах пробегает хитрая огненно-рыжая искорка. Красиво. Я прошу тебя присесть ко мне. Ты не отказываешь, плавно опускаясь рядом. Даже походка совсем другая, не могу не обратить на это внимание. И честно говоря, эти каблуки выглядят эффектными, но до жути неудобными. Но что-то в них определенно есть… Да, есть… Это ж надо же ж так… Какие ноги… — Мегуми, и что бы ты хотел спросить у меня? — Ну, допустим… почему все же, ты решил мне признаться? — Потому что ты спросил меня прямо. Мне всегда больно врать тебе, — ты мягко поводишь плечами, и я вновь залипаю на твоих неприкрытых ключицах. Твое тело очень сильное, крепкое, по мужски-развитое. Всегда было таким, ты и без техник превосходный боец, и я как никто другой не понаслышке это знаю. Но почему-то проявившийся контраст мне совсем не кажется наносным. Как у тебя получается так, что это совсем не бросается в глаза? Почему ты сейчас выглядишь настолько гармоничным и естественным? Быть может, всему виной то, что это именно мой взгляд на тебя? Я предвзят. Я полюбил тебя и твое мужское тело. Осознав свои чувства, я смог тебя захотеть. Из всех парней, Годжо, я залипал только на тебя. Если бы не ты, я бы и не задумывался, что мне нравятся отнюдь не девушки. Все дело в тебе. Ведь это именно ты. — Как к тебе теперь мне было бы лучше обращаться? — Было время, когда я в мыслях обращался к себе «она». Но это не самое удобное решение. А так, я давно мечтаю, чтобы ты обращался ко мне по моему личному имени. Мне оно нравится. — Сатору, — знал бы ты, я давно смакую твое имя на своем языке. Мне оно тоже очень нравится. Раньше я боялся позволять себе это. Считал слишком личным и мне недозволенным. Теперь же, я ловлю на себе твой искренне обрадованный взгляд. — Скажи, я ведь правильно понял… Речь ведь не о твоей тяге к переодеванию. Ты воспринимаешь себя так… ты хотел бы быть девушкой? — Да, Мегуми. Я не устаю удивляться тому, насколько ты бываешь внимательным. Я действительно… воспринимаю себя девушкой. Заключенной в мужском теле. Возможно, я был ею в прошлой жизни или моя душа родится ею в следующей. К сожалению, в этом мире я уже то, что я есть. И уже слишком поздно, чтобы что-либо менять. Да и не вижу смысла что-то с этим делать. Это все еще лучше… фальшивой женщины. Это возможность хоть что-то почувствовать. — И каково это, осознать такое в себе? — Было не просто разобраться в себе и принять то, что я есть. Осознание вообще штука такая… Оно пришло ко мне далеко не сразу. И от него мне не стало легче. Было не просто принять себя и продолжать играть роль того человека, которым я быть должен. Я так и не нашел места, где смогу почувствовать себя свободным. И человека, который бы меня принял таким. И, поверь, я как никто другой ненавижу себя за все это. — Почему ты ненавидишь себя? — мне очень больно слышать от тебя такое. Еще одно открытие, но первое мне неприятное за сегодня. Я действую быстрее, чем обдумываю. Но действую на удивление правильно. Я притягиваю тебя к себе. Я обнимаю тебя, в попытке разделить твою боль и утешить. И ты позволяешь мне это. — … я ненавижу это тело, так как оно принесло мне слишком много боли. Но я… не готов говорить об этом. Я не хочу бередить свое прошлое. Я его уже отпустил. И я точно не хочу омрачать этим знанием твою жизнь. — Ну и чем же я такой особенный? И мне так приятно то, что я от тебя слышу. — Для меня — всем. Если признаваться, то до конца, да? Тому человеку, которым я себя ощущаю… Этой женщине, Мегуми, ты нравишься как мужчина. Она очень заинтересована тобой. Ну вот. Теперь мне больше нечего терять, ты знаешь все. — И что мне теперь с этим делать то… — качаю головой, вопрос риторический. Вижу, что удается тебя немного подразнить, мы оба ловим немного смущенные улыбки друг друга. В твоих глазах — новый яркий огонек. Надежда. Ведь я не выпустил тебя из своих объятий. Не отшатнулся, как от прокаженного. Не ослабил их. С каждым новым твоим словом, прижимая тебя лишь крепче к своей груди. — Ничего. Мегуми, я… никогда не попрошу от тебя того, чего ты не хочешь. Я никогда не ждал от тебя чего-то взамен. Я счастлив, просто быть рядом. Единственное на что я сейчас надеюсь, что ты не возненавидишь меня, несмотря на открывшуюся правду. Знаешь, я… хотел бы сохранить наше общение, наше понимание. Нашу имеющуюся, почти родственную связь. Ты самое дорогое, что есть у меня в этом мире. И я признаю свою вину в том, как все по итогу сложилось. Но я… ничего не могу сделать со своими эмоциями. Правда, мне теперь понадобится время, чтобы попробовать вернуться к чему-то прежнему. А я уже понадеялся, но нет… ты все-таки слишком многое придумываешь и происходящее будто не замечаешь. Или не веришь. — Знаешь, Сатору. Я наверное тоже повторюсь сейчас, но мне всегда казалось, что ты самый мужественный мужчина из всех, кого я знаю. Возможно я был предвзят, конечно. Скажи ты мне сейчас, что ты гей… Ок, пусть будет пассивный гей, все было бы гораздо проще, чем то, что оказалось в твоей голове на проверку. И думаю, я единственный человек, который вообще способен разобраться в том, что там творится. Думаю, я могу взять и за это ответственность. Я действительно готов. И я действительно так думаю. Я хочу этого. — Хах. И что ты собираешься делать? — ловлю твой смешок кожей на своей шее. — О. После такого я могу завести себе девушку, - ты отстраняешься, я замечаю твое недоумение, тебе кажется что эти мысли противоречат друг другу. Но я не даю тебе успеть накрутить себя. Я не забыл, с какой целью изначально затевал этот разговор. Да… сегодня я узнал многое о тебе и о себе. Но для меня это ничего не меняет. — Сатору, дорогая, ты хотел бы со мной встречаться? — Что?.. Мегуми? Ты сейчас серьезно? — Да, я серьезно. Я хочу узнать тебя такую. Я хочу, чтобы ты смог полюбить себя и свое тело. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. С собой и со мной. Я пока не знаю ответ на многие вещи, я не опытен и боюсь, могу наделать ошибок. На мне лежит двойная ответственность, ведь я тоже очень дорожу тобой, ты для меня самый близкий человек. Я хочу чтобы мы были вместе. Я подкрепляю свои слова действиями. Я ловлю и целую твои пальцы. Чувствуя твое дозволение, затягиваю твои бедра на свои колени. Мы удобно устраиваемся в объятиях, не разрывая наши взгляды. Я целую тебя. И ты тянешься сам, наконец-то мне поверив. Ради этого — Да, Мегуми. Я шепчу тебе, что уже очень давно люблю тебя. Я и сам не могу больше скрывать ничего от тебя. Покрывая твое лицо поцелуями, срывая все новые прикосновения. Я ласкаю тебя. Я хочу, чтобы ты полюбил себя и свое тело. Чтобы ты почувствовал себя желанным. Я стану достойным тебя и самым сильным. Я буду твоим защитником и твоим мужчиной. Готовым на все ради тебя. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Моя женщина. Мой Сатору. Отныне я буду тем, кто поведет тебя за собой. Завтра мы пойдем на наше первое свидание. Я буду очень романтичным.