Звезда, Луна и Солнце

Тогда они пришли к нему. Вооружённые, в полной экипировке, хотя никакой битвы в тот день не планировалось. Вивек в золотой броне и Сота Сил в зачарованной белоснежной мантии остались стоять у входа в залу. Лицо Лорда Неревара было непривычно яростным, тяжёлый взгляд прожигал насквозь, словно Ворин был его самым главным врагом в этот час. Леди Альмалексия, как обычно, стояла за его правым плечом, как верный товарищ в любой битве, как одна из его главных советников, как его Королева, как его жена. Её пылающий взгляд нашёл Ворина, золотые глаза вспыхнули. - Это он, - сказала она, указывая на Ворина. Индорил шагнул к нему, собранный и серьёзный, казалось, каждая мышца в его теле вибрировала от напряжения, как натянутая струна. Ворин знал, так гудит его кровь перед битвой, перед решающим ударом, когда он ставит на кон всё во имя победы, ценой чьей-либо, даже собственной жизни. - Я мог бы убить тебя голыми руками, - выплюнул Неревар сквозь зубы. – Но моя честь, и память обо всём, что прошли мы с тобой мне не позволит. - О чём ты? – нахмурился Ворин. - Будь честен со мной хотя бы сейчас, - слишком явно сдерживаемая ярость в его голосе окатила Ворина ядом с головы до ног. - Бери. Неревар швырнул ему под ноги меч. Тяжёлый металл прогрохотал по каменному полу, развернувшись под собственным весом и ткнувшись в обувь Ворина. - Возьми оружие и прими свой последний бой. - Мой Лорд… - Возьми оружие. - Неревар… - Возьми меч! – взревел Неревар, отбросив свою сдержанность. Внутри стало горячо и больно. Сердце Ворина, живое, глупое, слабое перед его лордом, забилось, затрепыхалось, разгоняясь. Ворин поднял брошенный к его ногам клинок, медленно поднялся, вытянувшись во весь рост, смотря в глаза своего Лорда прямо. - Что ты сделаешь теперь? - Защищайся. - Я не буду сражаться с тобой. Если бы Ворин только мог подумать, если бы только мог предположить, он бы вскинул свой меч, чтобы хотя бы отбить удар. Клинок Неревара вонзился в его грудь, не защищенную ничем, кроме нескольких слоёв его одежды. Прямо туда, где было больнее всего, в замершее от неверия сердце, распоров лёгкое, как мешок с зерном. Ворин коснулся своей груди - кончики пальцев окрасились темно-красным, кровь хлынула в горло, горькая, с металлическим привкусом. Боль от ранения ощущалась не так остро, как обида предательства от того, кому ты доверял безоговорочно. Он рухнул сначала на колени, потом опрокинулся на бок, всё ещё держась ладонью за истекающую кровью грудь, а взглядом цепляясь за Неревара. Неревар опустился рядом с ним, склонился низко, обхватив его лицо жёсткими горячими ладонями, привыкшими держать тяжёлый меч. Ярость и боль искривили его черты, светлые глаза блестели от слёз. - Ворин, - только и проговорил он, прежде чем его губы задрожали, - Я верил тебе, Ворин. Я дорожил тобой, как никем другим, - сказал он так тихо, чтобы только консул слышал его. - Мой… Неревар… - пробормотал Ворин, захлебываясь собственной кровью, не в силах контролировать свою речь. Неревар, казалось, не собирался слушать. Вместо этого, он склонился ещё ниже, прижимаясь губами к губам Ворина, в первом и последнем поцелуе, наполненном отчаянием и сожалением. Умирающее сердце Ворина забилось в агонии, выталкивая всё больше крови из его ослабевшего тела. А затем Неревар поднялся, оставив его умирать, вытер окровавленные губы и отвернулся. - Прощай, Дагот Ворин. Огонь двемерских ламп играл на его отполированной золотистой броне поверх синих одежд его Дома, словно солнце в ясном небе. Он вышел из залы, больше не обернувшись. Трое остались с ним, но никто не спешил ему помочь. Альмалексия подошла первой, встала на одно колено, обманчиво ласково погладила его по волосам. - О, Дагот… Её взгляд полный презрения и высокомерия прошёлся по лицу Ворина, опустился к ране в его груди. - Я надеюсь, ты сгинешь. Надеюсь тебе не найдётся места в Обливионе. Пусть небытие поглотит твою грязную душу навсегда. Она торжествовала, словно одержала победу в главной битве своей жизни, словно сама лично окропила каменный пол чужой кровью, хотя её клинок в этот день не покидал ножен. В ней никогда не было ни капли того милосердия, которое ей приписывали её подданные. Пожалуй, даже Неревар, великий воин, проливший не мало крови за свою жизнь, был более милосерден. Ненависть и зависть, презрение и высокомерие, с которым она всегда смотрела на Ворина, отражались в его душе по отношению к ней. О да, Ворин знал, что она была рада видеть его задыхающимся в луже собственной крови. Кривая, злая улыбка уродливо исказила её красивое лицо, и она ушла так же - не оглядываясь. Вивек одарил его взглядом, полным смиренного сожаления, такого же наигранного и лживого, как всё его скользкое изворотливое существо. - Ты просто ступил не на тот путь. Никто в этом не виноват, - его голос был тихим и бесцветным, и после он тоже ушёл. - Дагот Ворин, Первый Советник славного Лорда Индорила Неревара, обличённый предатель, наказан и уничтожен, - поговорил Сота Сил, со своим неизменно безразличным ко всему мирскому лицом. Он возвышался над лежащим, почти уже бездыханным Ворином, не подходя ближе, словно не желая запачкать свою белоснежную мантию. – Такова твоя судьба. Никакой битвы не планировалось. Это была казнь. В ту ночь умер Ворин Дагот, остался истекать и захлебываться своей кровью в темной пещере Красной Горы. В ту ночь родился Дагот Ур, искалеченный предательством, изуродованный чужой завистью, умеющий только ненавидеть, жаждущий только расплаты. И Гора дала ему эту силу, вдохнула в него жизнь, раздув почти потухшие угли. Дагот Ур сам не знал, чем он является. Существо, порожденное смертью и болью, монстр, взращенный ненавистью и жаждой мести. Сотни лет он спал во тьме пещер Красной Горы, копил силы, лишь бы получить возможность добраться до тех, кто обрёк его на это существование. Он знал, почему это случилось, но ответы на вопросы, которые мучили его сердце и не упокоенную душу, не приносили облегчения. Он знал, кто был настоящим предателем: те, кому Индорил Неревар доверял, трижды предали его. "Ты слишком неосмотрительно доверчив с Лордом Даготом, Наставник. Тебе стоит быть более осторожным." Мальчишка, которого Неревар вытащил из трущоб, из прогнившей клоаки разнузданной жизни, несущей только разложение и смерть, и от которого ожидал верности взамен. "Ворин Дагот верит только в магические учения своего дома. Он не познает истинного предназначения Инструментов без чужой помощи." Учёный, который всегда был заинтересован только в науке и магии, и возможностях, которые они открывали соединив мистику и механику воедино. Ему не было дела до чужой жизни, он готов был на такую жертву. "Дагот играет с тобой. Он хочет обмануть нас всех." "Ты заблуждаешься, Айем. Ворин Дагот верен своему Дому, своему народу, и мне." "Муж мой, я когда-то подводила тебя?" Нет. Мудрая и сильная, один из самых верных соратников, не раз закрывающая спину Индорила в боях, возлюбленная Леди Ресдайна, у него не было причин сомневаться в её словах. Но давал ли когда-либо повод Ворин, чтобы сомневаться в его преданности? Он пробирался в их головы через сны, отравлял их души иллюзиями и страхом, прокручивал их воспоминания, раз за разом искажая исход событий. Пугал и порабощал. И ждал. Он ждал, когда пророчество Азуры сбудется, когда он вновь сможет столкнуться лицом к лицу с тем, кому был предан всем своим существом, и кто предал его. Ждал, когда наконец сможет принять бой, от которого так сентиментально и глупо отказался когда-то. И в этот раз он был готов к визиту. Одетый в зачарованную золотую броню Дома Индорил, с чертами лица Неревара на шлеме, словно в насмешку, он приходит в его владения. - Добро пожаловать, мой добрый друг, - обманчиво ласково тянет Дагот Ур. – Я надеюсь, ты пришёл готовым к бою. Воин… реинкарнация ли, очередной самозванец ли, новая марионетка в руках обезумевшей Альмалексии или истинный предсказанный герой, он снимает шлем. - Я не буду сражаться с тобой, - говорит этот мальчишка. И лжёт. Потому что это и есть его первый удар – слова, когда-то сказанные самим Даготом Уром, отрикошетившие в пространстве и времени, и снова ударившие его. Если бы только Дагот Ур знал… Он вдыхает раскаленный воздух вулкана, опаляющий всё внутри, его сердце поёт в тон с Сердцем за его спиной, и на этот раз он не собирается быть проигравшим. - Тебе придётся, если ты не собираешься присоединиться ко мне. Мальчишка лишь покачал головой, а после метнулся вперёд, используя сразу несколько заклинаний, чтобы обойти противника и оказаться по другую сторону. Дагот Ур хохочет, восхищённый. - А ты стал лучше в магии, мой друг! - Я уничтожу это сердце, - говорит юный герой. – И освобожу тебя от его бремени. В его руках Инструменты, но Дагот Ур не воспринимает его всерьёз, для него он лишь ещё один возведённый герой, ещё одно разочарование и растянувшееся ожидание новой встречи. - У тебя не получится. - Я уничтожу его, - упрямо повторяет мальчишка, смотря исподлобья. - Ты не сумеешь, - голос Дагота Ура грохотом разносится по пещере, в нём угроза и усталость тысячелетий, - До тебя многие пытались. Данмер вдруг улыбается, не зло, но тепло, и эта улыбка, светлая и нежная, и переполненная грустью, снова вызывает в груди Дагота Ура какое-то неприятное болезненное чувство, как отголосок воспоминания. - Тогда смотри, смотри, мой дорогой Ворин. И тогда в глазах молодого данмера, едва познающего жизнь, в глазах цвета неба над вулканом Вварденфелла, таких незнакомых и не похожих на сияющие глаза, которые Дагот Ур безуспешно пытался ненавидеть, пытался забыть всю эту длинную вечность, в тех глазах он увидел проблеск прошлого. "Что же мы сделали, дорогой Ворин?" - плакали те глаза. И это имя, давно забытое, почти чужое, имя, которым нарекли его когда-то в прошлой жизни, имя, которое всегда звучало по-разному из чужих уст, с уважением ли, с презрением ли, со страхом, сейчас это имя кольнуло сердце, просочилось в давно застывшую тёмной вулканической породой душу. Данмер бьёт по Сердцу, колотит и рубит; и Сердце, и сердце Дагота Ура, и собственное молодое сердце данмера, поют свой реквием в унисон. И всё кончено. - Что ты наделал? Глупец! – Дагот всё ещё не верит в произошедшее, стоит каменным изваянием, огромный, полуобнаженный, перед юнцом, уничтожившим весь его тысячелетний мир. Данмер бросает инструменты вниз, в кипящую лаву, в саму пасть смерти, вслед за осколками разрушенного артефакта, равных которому не было и не будет в Мундусе. Осколки источника небывалой силы, горят и растворяются в лаве, Сердце Бога, Сердце Мира умирает в муках, как когда-то умерло сердце Дагота Ура, уничтоженное другими, но этими же руками. - Они больше не нужны, ни мне, ни тебе, ни миру, - отвечает этот глупый мальчишка. – И мы здесь больше не нужны. Он бесстрашно делает шаг навстречу Даготу, раскрыв руки, словно для объятия. Красная Гора ревёт, кипит, разбрызгивает лаву внизу, сзади обрушается могучий механизм, тело Акулахана. Юный данмер обнимает Дагота Ура, крепко прижимает к себе изуродованное корпрусом и столетиями тело, любовно обнимает самого Шармата и улыбается. - Теперь мы сможем спать спокойно, мой дорогой Ворин. Они вместе падают вниз, и перед тем, как их тела встретит лава, Дагот Ур обнимает мальчишку в ответ, крепко закрывая глаза, ожидая конца. Но Азура, милосердная мать заката и восходящего солнца, не смотря на всё, что он сделал, не позволила сгинуть в небытие тому, что когда-то было его душой. Она приняла его с распростёртыми объятьями в своих владениях, позволив снова встреть его собственную Луну и Звезду, главное солнце всей его мирской жизни. Он снова выглядел как в расцвете своих сил и способностей, как выглядел прошедший не одну битву сильный воин, как познавший свою силу маг, как мудрый консул Дома Дагот. Неревар же выглядел иначе, чем когда они виделись в последний раз. Он был юным и светлым, как на заре своего великого пути; одет в простую тканую одежду, открывающую тонкие руки, не тронутые боевыми шрамами, по-детски болтал босыми ногами над обрывом; его волосы ещё были короткими, золотистая кожа сияла под рассветными лучами. Что-то внутри Ворина дрогнуло и заныло, наполнившись давно забытой, сладкой и болезненной истомой предвкушения, и Ворин даже схватился за грудь в том месте, где когда-то, в почти забытые времена, чужой клинок вскрыл клетку его рёбер. Его глупое влюблённое сердце снова билось, снова волновалось, пело и трепетало, не смотря на то, что сам он был мёртв уже много столетий. Молодой Неревар сидел на скале, перед ним далеко внизу распускались пышные сады Азуры, воздух был напоён ароматом вереска и роз, и свежестью предрассветной росы. Он повернулся к нему и улыбнулся, продолжая хранить молчание. Ворин подошёл и сел рядом с ним, подбирая под себя тёмные дорогие одежды своего Дома. - Я рад, что ты здесь, - сказал Неревар наконец, когда солнце на половину показалось над горизонтом. – Я ждал тебя. Я хотел многое обсудить… В голове Ворина взметнулись сотни вопросов, словно осевшая пыль, потревоженная порывом ветра. Зачем? Почему? Как долго? Верил ли Неревар в его предательство всё ещё? Узнал ли он правду? Простил ли? Но Ворин молчал, не зная, какой из них озвучить первым и стоит ли озвучивать вообще? - Ты всегда был другом, достойным доверия. - Я никогда не присягал тебе на верность. Но я всегда был предан тебе, мой Лорд, - Ворин болезненно поморщился от своего же признания, которое, он уверен, не было откровением для Неревара. - Я знаю, что ты не предавал меня, - продолжил тем временем Неревар. – Я знаю, что они оклеветали тебя, что предали нас обоих. - Но ты поверил им, - горько отозвался Ворин, снова ощутив ту боль в груди, боль предательства, боль от вспоровшего грудину клинка, боль потери того, кому он негласно вручил свою жизнь и своё сердце. - И я горько сожалел об этом всё это бесконечное время. Солнце медленно поднималось над холмами, оливая всё вокруг розовым золотом. Ворин так давно не видел солнца. Но не было ничего ярче, чем золотая кожа кимера рядом, его светлые волосы и янтарные глаза. Не было ни в Мундусе, ни в Этериусе, ни в Обливионе никогда, ничего и никого ярче, чем Лорд Индорил Неревар, признанный правитель Ресдайна, сильный воин и мудрый оратор, драгоценный для воринова сердца, его добрый друг Неревар Мора. Он сиял сейчас под лучами солнца, как сиял всегда в глазах Ворина. Он всегда был для Ворина путеводной звездой, маяком и ориентиром, ответом на все вопросы. Но был вопрос, который Ворин задавал себе, терзаемый сомнениями, предположениями, с горьким привкусом упущенного времени и потерянных возможностей, вопрос, на который он не мог найти ответа сам. - Ты поцеловал меня тогда. На глазах у своей супруги. Зачем? Щёки юного и прекрасного Неревара осветились розовыми отблесками рассвета. Так решил думать Ворин, ведь не мог храбрый и мудрый воитель и вождь смущаться. - Я потерял в тот день своего ближайшего друга. Я хотел оставить себе на память хоть что-то о тебе, мой дорогой Ворин. Он помолчал немного, и добавил ещё тише, на грани шёпота, что мог остаться незамеченным за шелестом листвы на ветру. - Я не думал, что ты будешь помнить об этом. Как Ворин мог забыть? О том, о чём грезил жарким ночами, длинными днями, долгие годы под синим небом Ресдайна. О том, что не стёрли столетия под обугленными сводами Красной Горы. То, что он хранил в себе, как единственный, последний и самый драгоценный для Ворина подарок от Неревара. Ощущение тёплых и влажных, жёстких в гневной и траурной судороге губ его лорда. Но так не целуют в благодарность, так не целуют на прощание, и даже покойников так не целуют, и они оба осознавали это. - Я не жалею, если тебе интересно, - Неревар снова воинственно поднял подбородок. – Я бы сделал это снова. Ворин вдруг почувствовал себя смущенным мальчишкой на первом свидании. Кровь согрела щеки и кончики ушей, губы против воли растянулись в дрожащей улыбке. - Тогда чего ты ждёшь? Ресницы Неревара затрепетали растерянно и смятенно, глаза взметнулись и опустились вновь. - Твоего позволения? – полувопросительно буркнул он. - Отказывал ли я хоть когда-то, хоть в чем-то моему Лорду? - Я давно уже не твой король, - отмахнулся Неревар, щурясь, словно широкая улыбка Ворина слепила ему глаза. – Здесь я просто Неревар. Его ладонь, тёплая и мягкая, словно никогда не знавшая оружия, как когда-то в прошлой жизни, снова легла на щёку Ворина, и он накрыл её своей, не желая отпускать. - Готов поставить свою душу, Леди Альмалексия сейчас бы сошла с ума от ревности. - Умеешь ты испортить момент, - Неревар поморщился от упоминания имени своей супруги, словно попробовал что-то пропавшее, чем только больше развеселил Ворина. - Только не делай вид, что не знал, что она ненавидела меня из-за того, что мы были близки. Ворин вспомнил лицо Альмалексии, сгорающей в огне беспочвенной ревности, искаженное яростью и бессильным гневом. Королева презирала его и ненавидела, но он знал, что на самом деле она просто боялась его влияния на своего мужа. Неревар хмурился, словно тоже вспомнил об этом. Морщинка прорезала его юное лицо, на миг показывая того взрослого, мудрого, уставшего от борьбы Неревара, желающего покоя, но почти сразу его лицо вновь разгладилось. - Хорошо, что её здесь нет. А ты теперь здесь. Он снова улыбнулся своей нежной, усталой улыбкой, от которой сердце Ворина таяло и растекалось внутри горячей волной. Он притянул Неревара за шею к себе, прижимаясь своим лбом к его лбу, и крепко зажмурил глаза, переполненный эмоциями, чувствами и ощущениями. - Я теперь здесь, - эхом отозвался он. Неревар чуть отстранился, чтобы оставить второй и не последний поцелуй в уголке его губ, прежде, чем отпустить. - Я ждал тебя целую вечность, - прошептал он, снова отвернувшись к саду. - Две, по моим подсчётам, - улыбнувшись, ответил Ворин.